Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова

– И что вы сделали? – рискнула спросить Ксеня.

– Убежал. Отбежал в сторону, к подворотне, и оттуда смотрел. Водитель из машины выскочил, наклонился над Борькой, а потом закричал так, что даже из подворотни слышно было, и бросился обратно. И уехал.

– Как – уехал?

– Точно так же, как я убежал, – невесело усмехнулся Соколов. – Тоже, значит, перепугался до смерти.

– А вы? Что вы сделали?

– А я даже к Борьке не подошел – и так знал, что он мертвый. Сразу бросился к Эльвире с Розой, все им выложил как на духу. Помню, меня всего трясло – Роза из бутылки наливает, а стопка у меня в руке гуляет, так что водка через край переливается. До сих пор благодарен им за все, что они для меня сделали. Я в таком ужасе был, что ничего не соображал – твердил только, что я убийца, и трясся как лист. Потом, когда следователь меня расспрашивал, я воды у него попросил – а стакан в руку взять боюсь: думаю – вдруг меня снова начнет трясти, и следователь все поймет…

Он запрокинул голову, глядя в светлеющее зимнее небо, из синего становящееся не голубым, а серо-сизым. Фонари погасли, и теперь издалека столбы было не отличить от стволов деревьев.

– Хорошо, что я тебе рассказал, – ровно проговорил Соколов. – Я ведь трус, Ксеня. Только Эльвира с Розой знали, что произошло, да еще тот водитель… Но с ним не я разговаривал, а они сами. Все в себе держал столько лет… Друзей из-за этого не заводил, пил один – боялся, что спьяну проболтаюсь и сдадут меня. Ты не думай, я сейчас трезвый. Захотелось душу облегчить, чтоб хоть ты понимала, что я не от блажи пью, а оттого, что сам всегда помню о том убийстве.

– Это нельзя назвать убийством, Антон Павлович. Это был несчастный случай!

Хирург повернул к Ксене изможденное лицо, посмотрел на нее пустыми глазами:

– Какая разница, как это называть… Я его убил – вот и вся правда. А потом сбежал.

Люцифер, по-собачьи положивший длинную морду на колено хозяйке, утомленно прикрыл глаза и прижал уши, словно устав слушать и смотреть.

– А этому упражнению – с соединенными пальцами – Соколов научил меня гораздо раньше, – сказала Ксеня, проведя пальцем по изуродованному уху кота. – Кажется, он сам его придумал. Мне очень хотелось повторить его после нашего разговора тем февральским утром, но я не стала. А потом сделала вид, как будто Антон Павлович мне ничего не говорил. Вскоре его уволили, он умер, а я ушла с работы. Вот и все.

– А что с тем человеком, который сбил Чудинова? – напряженно спросил Макар. – Соколов еще что-нибудь говорил про него?

– Я точно знаю одно: он его узнал. Потому что Антон Павлович, вспоминая о том происшествии, сказал, что они с сестрами решили так: сестры сами поговорят с водителем, расскажут ему правду о том, что случилось. Он еще добавил, что был не в силах смотреть этому человеку в лицо.

– Он не боялся, что водитель его выдаст?

– Нет, вовсе нет. Антон Павлович хотел снять груз с совести водителя – ведь тот не видел, отчего Чудинов вылетел на дорогу. Только он собирался сделать это чужими руками. И знаешь, насчет друзей Антона Павловича… Я была не права, когда сказала, что их совсем не было. Он ведь переписывался с той семьей, которая поддержала его после гибели Чудинова. Каждый месяц опускал в ящик письмо – я хорошо помню, как он говорил, что его поддерживает эта переписка, хотя ни разу не виделся с сестрами после того случая. По-моему, Антон Павлович больше никогда не возвращался в Тихогорск, даже на один день.

– А ты больше никому не рассказывала об этой истории?

– Что ты! Нет, конечно!

– Значит, – заключил Макар, – это сделал кто-то другой.

Ксеня хотела о чем-то спросить, но он жестом остановил ее, встал и прошелся по комнате. Кот открыл глаза и принялся следить за Илюшиным.

– Все равно не понимаю… – пробормотал Макар, – если водителю обо всем сообщили, то для чего понадобилось столько лет спустя… Стоп.

Он замер, щелкнул пальцами, перевел взгляд на девушку.

– Когда я сказал тебе, где остановился, ты упомянула, что у тебя рядом с домом Шестаковых живет клиент. Я тогда не придал этому значения…

– Его зовут Яков Матвеевич, – подтвердила Ксения. – Я приезжаю к нему два раза в неделю, делаю массаж, потому что у него…

Она осеклась, увидев, как изменилось лицо Илюшина.

– Как давно? – быстро спросил Макар, наклоняясь к девушке и схватив ее за плечи. – Когда ты в первый раз приехала к старику?

– Кажется, чуть больше недели назад… Может быть, десять дней. Макар, мне больно!

Илюшин сам не заметил, как сильно сжал пальцы на ее плечах. Отпустив девушку, он отошел на шаг назад, и взгляд его застыл на Люцифере.

– Чуть больше недели назад… – повторил он медленно. – А первый раз на тебя напали… Точно! Все совпадает.

– Что совпадает? Объясни мне!

Илюшин открыл рот, но тут в комнате громко зазвонил телефон. Ксеня от неожиданности вздрогнула, затем схватила трубку.

– Алло! Да, это я…

Макар, присев на кровать возле кота, не слушал ее разговор. Версия, вспыхнувшая в его голове, объясняла почти все случившееся, но для подтверждения ее Илюшину катастрофически не хватало фактов. Однако в нем в полный голос заговорила интуиция, а вслед за ней появилось убеждение, что его в очередной раз хитроумно провели. Версия была странной – более того, она была дикой, но узел связывался прочный и так же легко развязывался, стоило только представить, что…

Вскочив, Илюшин схватил со стола лист бумаги, карандаш и, не обращая внимания на что-то спрашивавшую у телефонного собеседника Ксеню, принялся набрасывать на листе человечков, соединяя их стрелками. Следом на рисунке появилась река, по берегам которой из сугробов выглядывали искривленные лица, над рекой возник дом, а возле дома – дерево, на ветках которого висели маленькие фигурки, похожие на кукол. Все линии сходились возле одного человечка, рядом с которым была нарисована условная собака.

Закончив, Макар некоторое время смотрел на лист бумаги, понимая, что рисунок сложился. Затем ударил карандашом в одну из точек, и карандаш, проткнув бумагу насквозь, вышел с обратной стороны.

«Значит, вот как все было…»

– Макар, – позвала Ксеня, закончив разговор. – Макар, ты не поверишь!

Илюшин обернулся, мысленно оставаясь с нарисованными им персонажами, которые крутились вокруг дома, плыли в реке, висели на ветках деревьев, но в одной-единственной точке их судьбы завязывались вместе, превращаясь в черное пятно.

– Что?

– Звонили из милиции. Кажется, они нашли человека, который на меня напал.

Илюшин вскочил.

– Как?!

– Следователь говорит, мальчишка играл на свалке и нашел биту. Он притащил ее домой, похвастался родным, а у него родной дядя работает оперативником в Ленинском районе и слышал о нападении на меня. Он принес биту в отделение, и с нее сняли отпечатки пальцев. Исключили мальчика, его родных, и остались отпечатки пальцев какого-то депутата…

– Да, – без выражения сказал Макар. – По фамилии Рыжов.

Ксеня замолчала.

– Ты слышал наш разговор? – с недоверчивым изумлением спросила она наконец.

Илюшин покачал головой.

– Рассказывай дальше.

– Рыжов… – повторила Ксения. – Его отпечатки были в картотеке, потому что он много лет назад проходил по какому-то делу. Когда ему показали биту, он сказал, что ее возит в машине его водитель. Рыжов перекладывал ее с места на место, когда она попадалась ему под ноги и мешала, отсюда и отпечатки пальцев. Водителя зовут Дмитрий Перелесков. Я никогда не слышала этого имени.

– Ты и не должна была его слышать.

Илюшин еле сдержался, чтобы не выругаться.

– Все сходится! Черт возьми, нужно же было оказаться таким самоуверенным болваном…

– Объясни мне, что сходится!

– Потом. Чуть позже.

Макар наклонился и поцеловал ее.

– Я доеду с тобой до отделения, а потом уйду – мне нужно кое-что закончить. После этого, надеюсь, смогу ответить на все твои вопросы.

Он шел по улице, растопырившей навстречу ему из палисадников длинные руки с листьями – зелеными, влажными, просвечивающими на солнце, роняющими на асфальт бегущие тени, – и скользил по листьям рассеянным взглядом. Зеленый, ярко-зеленый, изумрудный, оливковый, густой до синевы, светло-зеленый, переходящий в нежную желтизну к кончику листа… Макар заставлял себя обозначать оттенки, потому что мысли его постоянно возвращались к одному и тому же воспоминанию, и он изо всех сил пытался от него отвлечься.

Но воспоминание никуда не уходило. Самое плохое было не в нем, а в том, что Илюшин почти успешно обманул самого себя, сказав, что нашел убедительное объяснение произошедшему. Но за последний час объяснение растворилось, как будто Макар ничего и не находил, и он остался один на один с крайне неприятным для себя фактом. Который заключался в том, что Илюшин себе соврал и сам знал об этом.

Он остановился возле двухэтажного оштукатуренного дома, у подъезда которого стоял детский велосипед – старый, с рулем, обмотанным синей изолентой, – и сел на скамейку, припавшую на одну деревянную ногу. Нужно было привести мысли в порядок.