Поединок на границе - Евгений Рябчиков

— Вы что, в сваты нанялись или сводней хотите быть?

Поликарпов, видя в глазах девушки нарочитую суровость, объяснил ей, что она не имеет права плохо думать о человеке, которого покритиковали за недостатки.

— Чудесный парень наш Ленька, — хвалил Федя Гвоздева, как мог, и допытался все-таки до тайны девичьего сердца. Галинка откровенно созналась, что не против встретиться с Леней, но он сам не идет.

Вот теперь, стоя перед Ленькой, Федя искал повод, чтобы примирить два упрямых и любящих друг друга сердца.

— Леня, у меня есть к тебе одна просьба, — Федя взял его за руки, как провожают малышей куда-то в счастливую дорогу. — Сходи за меня на почту. Понимаешь, запарился я с этими поручениями.

Глаза Леньки заморгали часто-часто, словно перед ним вспыхнул ослепительный огонь и у него не было сил смотреть на него, но надо было непременно разглядеть это пламя, понять, почему оно вспыхнуло и что может принести: радость или горе.

— Ну как, пойдешь? — спрашивал Федя Леньку.

— Не могу, стыдно перед Галинкой. Не проси, не пойду.

Как ни пытался Федя доказать несостоятельность Ленькиного стыда, как ни уговаривал его, Гвоздев стоял на своем:

— Не пойду.

Настаивать было бессмысленным, Ленька начинал злиться. Поликарпов посоветовал подумать все-таки и переступить еще через одну ступеньку своего характера.

— Карикатуры встряхнули тебя, разбудили, так не запирайся опять в своем радиобункере. Понял, дурья твоя башка, — сказал доверительно Федя, легонько постукивая козонками по лбу Леньки, и ушел, а Гвоздев принялся доводить до конца испытание своего магнитофона.

Настраивая радиоприемник на самый буйный трансмиттер, чтобы записать его, Ленька не мог сдержать радостной улыбки. Столько открытий сделал он в эти дни, что сердце переполнилось волнующими чувствами, хотелось с кем-то поделиться ими, но пока у него нет еще такого друга. Рассказать бы все это Галинке, но поймет ли она?

Ленька смотрел в мигающий зеленый глазок неоновой лампочки на панели радиостанции, и казалось, даже она весело моргает ему, настойчиво зовет к себе, чтобы поведать еще что-то очень важное, что он видел каждый день, но не разглядел в нем прекрасного из-за своей слепоты. Ведь уже кончается год его службы, четвертый месяц ходит рядом с лейтенантом, с Федей, за одним столом обедает, рядом спит с Колосковым, а увидел их удивительно богатые натуры только в последние дни. В голове Леньки всплыли слова: «Человек познается в беде». Только ли в беде? Какая у него, Леньки, беда? Критиковали за дело, к Галинке сам струсил идти, а вот Федя все приметил, обо всем подумал, позаботился…

Раздумывая над всем этим, Ленька не заметил, как подлетело время очередного радиосеанса с главной станцией. Он совсем было решился включить магнитофон сразу в действующую сеть, но, подумав, отказался от этого намерения. Вдруг не получится, а там какое-нибудь важное распоряжение.

На этот раз радист главной станции не предлагал «щтц» — примите радиограмму, а вызывал для проверки связи. Ленька выстукал на ключе, что слышит отлично, и, прежде чем дать условный сигнал конца радиосвязи, подумал: «Есть же в международном коде SOS, но почему не ввели люди сигнала радости». Он дал бы его сегодня всему миру.

Ленька взялся за выключатель питания радиостанции, как вдруг в наушниках захлопало, точно кто-то щелкает длинным бичом. У радистов этот прием будить заснувшего или не слушающего абонента так и называется «дай по ушам». К нему прибегают в крайних случаях, когда уже потеряны всякие надежды вызвать нужную радиостанцию. Официально «дай по ушам» считают хулиганством в эфире, правда, уголовный кодекс за это не предусматривает наказания, потому радистам-соням дают по ушам своеобразным радиобичом.

Одной рукой радист замыкает ключ, а другой резко поворачивает на несколько градусов лимб установки радиоволны передатчика.

Из-за одного любопытства Ленька не мог не обратить внимания на радиобич. Он попытался поймать взбесившегося абонента, но только нащупал его, как вместо позывных услышал длинную очередь знаков, словно строчил автомат. «Вот это скорость», — подумал Ленька и тут же вспомнил про свой магнитофон. Он быстро привел его в действие и включил самую большую скорость ленты, но радиострельба прекратилась. Через некоторое время, сидя в полной боевой готовности, Ленька опять услышал свист бича и нажал кнопку магнитофона. На этот раз запись радиовыстрела попала на пленку.

То, что Гвоздев услышал, переключив магнитофон на медленный ход ленты, заставило его серьезно задуматься. Без всяких позывных все еще довольно быстро шла передача кодограммы и в конце ее не давалось ни одного служебного знака. Кому предназначен этот текст? Ленька стал припоминать возможные варианты подобной передачи. Устойчивая связь, при которой отпадает надобность в позывных. Тогда зачем бич? У передающего абонента вышел из строя приемник, он надеется, что его слышат и примут кодограмму. Все равно без позывных нельзя. Даже чеховский Ваня обозначал, что письмо направляется на деревню дедушке, а тут нет и подобного адреса.

Сколько ни прикидывал Ленька, концы с концами никак не сходились, и подозрение росло все сильнее. Возможно, бич и есть своего рода позывной. Но зачем такое кодирование? Есть наставление по радиообмену, и в нем все предусмотрено.

Ленька пришел к окончательному выводу, что услышанная им коротковолновая радиостанция или не наша, или ведет с кем-то недозволенную связь. Тогда?.. Гвоздев, подумал о недавней ошибке со следами на КСП и решил еще раз поймать эту станцию и записать ее радиовыстрел на магнитофонную ленту с более быстрой скоростью, чем в этот раз, чтобы потом можно было переписать кодограмму на бумагу.

Для этого потребовалось усовершенствовать магнитофон, повозиться целую ночь, но охота пуще неволи, а в данный момент у Леньки разгорелся азарт еще больший, чем бывает у медвежатника, когда он нападает на берлогу. К счастью, Леньке выпало дежурство около аккумуляторов, поставленных на зарядку, и никто не обратил внимания на его конструкторские муки.

Ровно в шестнадцать часов наступившего дня, когда Ленька отоспался после дежурства и занял свое место за приемником, раздался знакомый свист радиобича, а за ним, как и прежде, последовал радиовыстрел. Ленькина аппаратура сработала безотказно, с предельной точностью. Он просиял счастливой улыбкой.

Когда он переключил магнитофон на воспроизведение записи, в динамике послышалась очень четкая, с одинаковыми по длине звучания точками и тире. Было очевидным, что радист передавал текст не обычным ключом. Ленька не первый год работает радистом и знает, что у каждого человека есть свой почерк в эфире, а здесь точки и тире, словно нарублены и прокалиброваны, как ружейные картечи и жиганы.

Переписав кодограмму, Гвоздев поспешил к лейтенанту Тужнину. Выйдя из помещения, он увидел висевшее над горами солнце, похожее на огромную сковородку из красной меди, и тут же отметил, что пришла осень, так коротки стали дни, что не успеешь моргнуть, а уже вечер. В пурпурных лучах заката двор заставы выглядел фантастическим, будто нарисованным художником в красных тонах. Начальник заставы, большой любитель вечерних зорь, сидел в беседке один и пристально наблюдал за солнцем, точно видел его впервые, и старался запомнить на всю жизнь. Ленька слышал от ребят, что в такие минуты лейтенант читает стихи, но не очень верил в это, потому что считал офицера серьезным и деловым человеком, а такие люди, по мнению Леньки, не склонны к лирике.

— Товарищ лейтенант, разрешите доложить? — обратился Ленька к офицеру, но тот лишь коротко взглянул на него непонимающими глазами и спросил:

— Красиво, правда?

Но Леньке было не до красоты заката, и он повторил:

— Разрешите доложить?

Лейтенант уловил наконец смысл Ленькиных слов, повернулся к нему лицом.

— Слушаю.

— Вот, читайте, — Ленька протянул лист бумаги с кодограммой и не совсем решительно сказал, что перехватил ее у какой-то странной станции.

— Перехватил, значит?

— Так точно, — несмело подтвердил Ленька и начал объяснять.

— Товарищ лейтенант, все как-то очень странно. Передача какая-то, ну, как вам сказать… В общем, у нас так не работают, — доказывал солдат, а сам все время не сводил глаз с обветренного, осунувшегося лица офицера, но слабые уже лучи заката не высвечивали глаза лейтенанта, и Ленька не мог понять его отношение к тому, о чем он так торопливо и сбивчиво докладывает.

— Рядом граница, не мешало бы проверить станцию, — закончил он.

Лейтенант широко улыбнулся, все больше оживляясь. Понравилось, видно, ему Ленькино беспокойство о границе.

— Правильно вы мыслите, товарищ Гвоздев, но ведь в другой стране могут работать по-своему. И в эфире разные законы, там тоже есть границы.