Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Мария Татар

ряда телесериалов, мультфильмов, мюзиклов и т. д. Без нее турпоток на канадский остров Принца Эдуарда однозначно был бы в разы скуднее. Кто бы мог подумать, что историю Энн будут брать с собой на фронт участники Польского сопротивления, что ее превратят в телесериал на Шри-Ланке и что японские школы в 1950-х гг. включат ее в обязательную программу по литературе?{256} Энн завоевала сердца не только Мариллы и Мэтью Касбертов, своих опекунов, но и читателей всего мира.

Энн Ширли из телесериала «Энн» (2017)

В «Энн из Зеленых Крыш» Люси Мод Монтгомери подвергла фантазию и любовь к чтению, играм, разговорам и сочинительству, характерные для ее героини, непростым испытаниям. В бесконечных столкновениях Энн Ширли с Мариллой Касберт просматривается социальное давление, которому по мере взросления подвергаются девочки. Все в Энн вызывает читательскую симпатию: ее «чувствительные ко всему прекрасному» глаза, ее разговорчивость, живое воображение и любовь к книгам и прогулкам на природе. Но безудержная страсть Энн к общению не находит у Мариллы поддержки. «Ты говоришь слишком много для маленькой девочки», – замечает она Энн, и бойкая героиня тотчас же «прикусила язык так послушно и тщательно, что наступившая тишина заставила Мариллу нервничать»{257}. Нелюбовь Мариллы к разговорам распространяется и на печатное слово, и по отношению к юным читателям и писателям она испытывает лишь презрение. Строгая и начисто лишенная воображения приемная мать называет истории, которые Энн сочиняет с подругами, чушью и заявляет, что «чтение рассказов и так плохо, но писать их – еще хуже».

Что же до воображения – дара, который делает Энн столь обаятельной и симпатичной, а также предвещает ей светлое будущее, – Марилла воспринимает его как досадную помеху. «Глупые выдумки» Энн превращают сосновый лесок в Лес Привидений, полный призраков, скелетов и путников без головы. Бессчетное множество других причудливых фантазий переполняют ее сознание. Когда Марилла решает «вылечить» Энн от ее привычки все время что-то придумывать, заставив ее пройти через лес ночью, девочке приходится «горько пожалеть о том, что у нее такое буйное воображение». Она клянется, что отныне ее вполне устроят «об-об-обычные места». Даже игры и театральные представления становятся для Энн табу после того, как она, исполняя роль погибшей Элейн из баллады Теннисона «Волшебница Шалот», которую они с подружками решают разыграть, оказывается в опасности: лодка, в которой ее несет по течению, начинает наполняться водой.

Домашний порядок, чистота и рабочая продуктивность постоянно оказываются жертвами буйной фантазии главной героини «Энн из Зеленых Крыш». С одной стороны, книга рискует превратиться в бесконечную череду глав, иллюстрирующих опасность и последствия детских выдумок, – даже несмотря на то, что богатое воображение подано в ней как одна из самых обаятельных черт образа Энн, которой читатель, бесспорно, сопереживает и с которой идентифицирует самого себя. Каждая глава представляет собой законченный эпизод, в котором из-за своего безудержного воображения Энн попадает в какую-нибудь передрягу (например, однажды она сжигает еду в печи, потому что слишком увлекается интересными историями). С другой стороны, слегка расстроенные и приунывшие взрослые сначала ужасаются, а потом радуются ее детской невинности и непосредственности{258}. Тем не менее настойчивое повторение идеи, что воображение и все порожденные им занятия (мечтания, чтение, актерство, игры и сочинительство) представляют опасность для самого ребенка и способны навредить окружающим, наводит на мысль, что перерасти период буйных фантазий – это не так уж и плохо. Ведь с ним уйдет в прошлое и «непреодолимое искушение» увлечься своими фантазиями, вплести в косы ленты или покрасить волосы в черный цвет. Воображение – штука хорошая, но место ему в детстве.

Классические романы XIX в. о мальчиках («Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона, «Гекльберри Финн» Марка Твена, «Отважные мореплаватели» Редьярда Киплинга) влекут читателя из дома навстречу приключениям: они традиционно идут от плохого (дом) к худшему (опасности), а заканчиваются спасением и избавлением от проблем. А вот книги о девочках («Ребекка с фермы Саннибрук» Кейт Дуглас Уигген, «Поллианна» Элинор Портер, «Хайди» Йоханны Спири) начинаются, как правило, дома. Повествование так никуда оттуда и не уходит, притом нередко намекает на столь безрадостное прошлое героини, что о деталях рассказчик предпочитает умолчать. Сентиментальность и быт правят бал, и все темные, мрачные аспекты жизни этих девочек остаются за кадром. Надев на себя смирительную рубашку «женской эстетики», Монтгомери тоже предпочла сентиментальный уют будоражащим кровь приключениям, «квестам» и путешествиям, и ее изобилующее кокетливыми декоративными элементами повествование замкнулось на социальном мире обыденности и повседневности – мире, где исторически царят женщины{259}. Энн мечтает о платьях «с пышными рукавами», и уборка с готовкой в Зеленых Крышах сменяют друг друга в бесконечным цикле.

Роман Монтгомери – это «домашняя» история, показывающая постепенное сближение скучных взрослых, которым нужна возможность отогреть душу, и сирот, которым нужна любовь и защита. Такое сближение грозит ребенку полной ассимиляцией с миром взрослых (в том числе и буквальной: Энн тоже вырастет), но этот мир в любом случае уже не будет таким блеклым, как тот, в котором раньше жила Марилла. На последних страницах романа Энн размышляет о своем будущем, понимая, что после смерти Мэтью ее горизонты «исчезли»: «Но, если осталась узкая дорожка под ногами, она знала, что цветы тихого счастья все равно будут цвести тут. Счастье честной работы, достойных стремлений и искренней дружбы оставалось с ней. Ничто не сможет лишить ее права на мечты или омрачить ее идеальный мир грез. На дороге всегда есть поворот». Никому не дано убить фантазию Энн – даже автору ее истории: Монтгомери сама признавала, что Энн в какой-то момент начала жить своей жизнью и вышла из-под ее контроля. Дружба и труд занимают центральное место в жизни Энн, но, как и Олкотт, Монтгомери уступила мнению читателей, которые желали для героини любви и брака, а не удела талантливой старой девы – той самой «счастливой женщины» Луизы Мэй Олкотт, находящей романтику в писательстве и помощи окружающим.

Монтгомери как можно дольше тянула со свадьбой Энн и Гилберта и не раз давала понять, что дружба будет по-прежнему занимать центральное место в жизни Энн даже после того, как она станет замужней дамой. Но вот от писательства героине, похоже, все-таки придется отказаться. А если она и продолжит им заниматься, то весьма ограниченно. «Мне стало так стыдно, что я хотела бросить это, но мисс Стейси сказала, что я могу научиться писать лучше, если попытаюсь стать сама себе суровым критиком», – вот и все, что остается от ее увлечения историями вроде «Страшной тайны зачарованной комнаты». Ее литературный клуб вскоре распадается, и все, что ей остается, – время от времени отправлять свои сочинения в журналы. Причем и в этом случае темы сентиментальной домашней жизни берут верх над тайнами, романтикой и мелодрамой.

«Энн из Зеленых Крыш» воспевает воображение, но также стремится показать неизбежное снижение этой способности и подчеркивает необходимость учиться сдерживать фантазию по мере взросления. Публикация этой книги пришлась на то время, когда американские педагоги только начинали усматривать в фантазии и воображении значимые инструменты познания. «Сказка стоит выше учебников по арифметике, грамматике, географии и естественным наукам, поскольку без помощи воображения ни одну из этих книг постичь нельзя», – утверждает Гамильтон Райт Мэйби в своем предисловии к сборнику 1905 г. под названием «Сказки, которые должен знать любой ребенок» (Fairy Tales Every Child Should Know). Он призывал включить сказки в учебную программу, «поскольку у ребенка есть не только наблюдательность и работоспособность, но и огромный дар воображения»{260}. Всего за год до этого в лондонском Театре герцога Йоркского состоялась премьера пьесы «Питер Пэн, или Мальчик, который не хотел расти»: и взрослые, и дети с воодушевлением хлопали в ладоши, чтобы оживить фею Динь-Динь (и по сей день зрители делают это на каждом спектакле). Можно сказать, что как раз тогда фантазия и воображение начали стремительно отбивать свои позиции – по обеим сторонам Атлантики.

На протяжении большей части XX в. развитие воображения занимало в педагогике одно из главнейших мест. «Ты знаешь, что такое воображение?» – спрашивает Крис Крингл (герой совершенно не случайно получил имя, которым называют Санта-Клауса, о чем далее) шестилетнюю Сьюзен в фильме «Чудо на 34-й улице» 1947 г. «Это когда видишь то, чего на самом деле нет», – уверенно отвечает Сьюзен. «Ну, это может случиться и по другой причине, – с улыбкой возражает Крис. – Нет, для меня воображение – это совершенно особое место.