По ту сторону - Сергей Щипанов

Я ужасно обрадовалась тому, что мой капитан станет водить судно не столь далеко, не к берегам Африки или Америки, а по хорошо знакомому мне Балтийскому морю.

Роберт обмолвился, дескать, часть груза, который ему предстояло доставить в порты Ганзейского Союза, не оформлена, скажем так, должным образом. Проще говоря – контрабанда. Сам Роберт на такие пустяки (его слова) не обращал внимания. Мне же стало не по себе: ну, как он опять влипнет в историю! Одно утешало: контрабанда – не работорговля, этим занятием во все века грешили, и не находили его очень уж предосудительным (не считая, конечно, контрабанды наркотиков и оружия).

Роберт уехал, а я осталась в городе ювелиров и мелких лавочников – Амстердаме.

«Столица тюльпанов» Амстердам стремительно набирал вес. Но не за счёт выращивания цветов – сказывался наплыв еврейских купцов-воротил алмазного бизнеса. В остальном же это был типичный городок Средневековой Европы – местные бюргеры, налившись пивом «под горло», так же справляли нужду «при всём честном народе», а здешние домохозяйки так же выливали помои на головы прохожим.

В Амстердаме я убедилась, что крайний кальвинизм ничуть не лучше оголтелого католичества. Встретилась с отцом Фернаном – сей учёный рассказал мне, как относятся кальвинисты к монахам ненавистной им «папской» церкви: преследуют, ставят палки в колеса, гнобят.

Я встретила отца Фернана не просто так, а потому что искала встречи.

Роберт ушёл в плаванье, а я узнала от хозяйки пансиона, в котором мы остановились, где можно найти учёных, и пошла туда, в надежде повстречать знающих людей, поговорить с ними о создании лекарств, тем более что я могла многое подсказать им из области фармакологии. Но, встретила одного лишь отца Фернана, который, как мне показалось вначале, очень обрадовался. Он, прежде всего, поинтересовался здоровьем моего супруга.

– Всё нормально, хвала Всевышнему, и вам, отец Фернан. Если б не лекарственная кора, что вы мне дали, не знаю, как бы обернулось! Я составила вам подробный отчёт, как мы договорились, и оставила его в Париже, у хозяина гостиницы…

Разговор получился, какой-то… сумбурный. Видимо, отец Фернан никак не ожидал увидеть меня здесь, в Амстердаме. Монах всё время оглядывался по сторонам, словно опасался кого-то. Сослался на занятость, и я, чтобы не мешать, пошла своей дорогой.

2

Меня, похитили. Буквально среди бела дня. Возвращалась «домой», в гостиницу, и меня грубо схватили, затолкали в карету, увезли. Охнуть, как говориться, не успела. С завязанными глазами очутилась в каком-то мрачном сыром подвале, где света едва хватило рассмотреть допрашивающего, когда сняли повязку. Невысокий мужчина с дряблым лицом, какой-то чахоточный, что ли – он всё время надсадно кашлял, прикрывая рот жёлтой ладонью. Второго я не смогла рассмотреть – тот стоял сзади, держа меня за плечи, и не давал встать. Допрос вёл чахоточный, хотя ему было нелегко разговаривать. Этот человек говорил на английском с ужасным акцентом, я почти ничего не понимала, и тогда допрашивающий переходил на французскую или испанскую брань, из чего заключила, что он, скорее всего, испанец.

Представитель ненавистной всякому здравомыслящему человеку «святой инквизиции», чёрт бы её подрал! Даже здесь, в краю ярых кальвинистов, эти «псы господни» что хотят, то и творят.

В полумраке подвала (его освещали лишь две чадящие масляные лампы), лицо человека выглядело жутковато, словно у восставшего из могилы мертвеца.

– Ви должен нам говорить правда! – визгливо орал «чахоточный».

– С какой стати я буду с вами разговаривать! Вы меня нагло схватили, приволокли сюда…

– Ты станешь говрить, если жить хочешь!

Дальше пошла дикая смесь английских, французских и испанских слов.

Он явно бранился.

Топал ногами, брызгал слюной.

Затем сделал знак своему подручному, тот надел мне на руки путы какие-то, и усадил на очень низкую неудобную скамью.

Я брыкалась, извивалась змеёй, старалась его укусить.

Да по какому праву они так со мной обращаются!

Но силы были неравны. Меня принудили сидеть смирно, в то время как «чахоточный» встал и, нависнув надо мной ястребом, тыкал в лицо жёлтым сухим пальцем, что-то кричал на испанском. Потом достал мой (Ларискин!) телефон, стал требовать научить его обращаться с необычной вещью. Откуда они разнюхали о «волшебной коробочке»?

Вспомнила, как однажды мы сидели с Робертом в холле нашего амстердамского жилища вдвоём, муж попросил показать ему что-нибудь из хранящихся в памяти аппарата клипов (он называл их «движущиеся картинки»). Я достала мобильник и включила фрагмент концерта Елены Ваенги. Мы так увлеклись песнями, что не заметили, как в помещение вошёл незнакомый мужчина и с любопытством наблюдал за поющей «коробочкой». Увидев нежелательного свидетеля, я быстро убрала телефон.

И вот теперь…

– Развяжите мне руки! – выставила я встречное требование.

Вместо ответа – удар в лицо.

Ах так! Хрен вы от меня чего-то добьётесь!

Я молчала, а эти олухи пытались самостоятельно справиться с аппаратом. Просто нажимали на все кнопки подряд – идиоты, телефон-то не заряжён! Аппарат отвечал им чернотой пустого экрана.

– Ты умрёшь здесь мучительной смертью, если не откроешь тайну этой дьявольской вещи! – услышала я неожиданно голос подручного «чахоточного». Говорил он по-английски чисто, без акцента.

И они, посовещавшись с минуту на испанском, вышли, оставив меня связанной на скамье.

Не знаю, сколько времени прошло, может, пара часов – я никак не могла избавиться от пут, только измучалась. Пробовала кричать, звать на помощь, пока не охрипла. Тщетно: меня никто не услышал. Стены подвала глушили звуки.

Господи, что же мне делать!

Дверь отворилась с тихим скрипом, и вошли те двое, а с ними… перепуганный отец Фернан. Монах споткнулся о ступеньку – наверное, плохо видел в полумраке подвала после яркого света. Его грубо толкнули в спину, и святой отец едва не растянулся на полу.

Мои мучители втащили жаровню, в которой на углях лежал раскалённый добела железный прут. Поставили жаровню на пол, а рядом положили какие-то страшные крючки и клещи – орудия пыток.

– Дочь моя, – сказал испуганный монах, с ужасом глядя на жуткие предметы, – я не виноват, они меня заставили…

– Помолчи, святой отец, – резко оборвал его подручный «чахоточного». – Здесь дело непростое. Сия особа, вне всякого сомнения, чернокнижница.

Отец Фернан несколько раз перекрестился.

– Она, – продолжил странный человек, лица которого я не видела, так как оно пряталось под капюшон плаща, – не только владеет секретом управления изображений людей и животных, но и занимается незаконным врачеванием, используя дьявольские снадобья, привезённые из дальних краёв, куда ещё не ступала нога служителя Господа.

– О каких краях вы говорите! – воскликнул отец Фернан. – Я сам дал этой женщине лекарство – измельчённую кору хинного дерева, привезённую мною из Нового Света. Да, его используют для лечения индейские знахари, но…

– Вот видите, святой отец, используется снадобье, изготовленное индейскими язычниками-колдунами! Кроме того, я слышал, тамошние знахари придумали лекарство, приготовляемое из плесени, а эта женщина собиралась делать сие губительное снадобье в Европе и давать его людям!

Отец Фернан растерянно смотрел на меня, не зная, что возразить обличителю. Тот явно говорил о «пенициллине инков», но совершенно не в тему. Так сказать, «слышал звон, но не знает, где он». А о пенициллине проболтался сам отец Фернан – больше некому.

Служитель науки, воспользовавшись тем, что инквизиторы сосредоточили своё внимание на мне, потихоньку удалился, наверное, из опасения, быть обвинённым в сговоре со «слугой дьявола», то есть со мной.

Допрос продолжился. Мне расстегнули платье и спустили до пояса корсаж, обнажив спину и грудь. Было очень страшно, особенно пугало раскалённое железо. Я почти физически ощущала, как прут касается груди, кожа лопается от страшного жара, моя плоть обугливается, соприкасаясь с металлом, разогретым до тысячи градусов, и чуть не лишилась чувств. Ужас охватил меня, не дав вырваться крику.

– Говори, дочь греха, как заставить эту дьявольскую коробочку слушаться!

– Нужна вторая коробочка, она у меня в гостинице.

Поставила допрашивающих в тупик. Они перебросились несколькими фразами на испанском, чувствую – ругались. Потом ушли, погасив светильники.

Меня окутал плотный непроглядный мрак. Звуки сюда не доносились, я слышала лишь биение своего сердца. К ужасу добавилось отчаянье. Неужели конец? Если похитители не вернутся, я умру здесь, и подвал станет моей могилой, если же придут, то, скорее всего, убьют, избавившись от ненужного свидетеля.

Мучительно тянулось время. Сколько его прошло – я не знаю, может, несколько часов, а может и совсем немного. Тишину нарушил звук отворяемой двери, и появились похитители. Я вся сжалась, беспомощно озираясь, ища спасения.