По ту сторону - Сергей Щипанов

– Чёртовы лягушатники! Уж так любезно разговаривают, такой елей разливают, но как до денег доходит – денье не уступят, кровососы.

– Вам не удалось договориться с мадам? Она повысила сумму выкупа? Сколько ей нужно? Да говорите же, не томите, дядя Рич!

– Знаешь, племяшка, эта Лурье – чёрт в юбке! Понимаешь, она заявила… нет, подумай только! Сказала буквально следующее: я оставлю капитана у себя.

– Что?! – вскричала я. – Что значит «у себя»? Она считает Роберта своей собственностью?!

– Похоже на то… Ты только не расстраивайся раньше времени, племяшка, видимо, она рассчитывает заполучить больше первоначальной суммы, хотя и не говорит прямо. Уж я и так с ней, и эдак – усмехается, негодница, а сколько ей нужно денег – молчит. Пусть, заявляет, жена капитана сама ко мне придёт, с ней, мол, и стану договариваться. Будет ждать тебя послезавтра.

Видать, ещё много крови попортит мне эта мадам Лурье, чтоб ей пусто было!

3

В очень непокойное время оказалась я в Париже. Хотя и действовал мирный договор, подписанный три года назад во Флё, все во Франции понимали: новой гражданской войны не избежать. Генриху III Господь не дал детей, а его брат, герцог Анжуйский, как утверждали, болен чахоткой, следовательно – не жилец. Глава гугенотов Генрих Наваррский, которого король теперь желал видеть в качестве преемника, стал поперёк горла Католической лиге и матери монарха, «чёрной королеве» Екатерине Медичи. Королева поддерживала другого претендента на престол – Генриха Гиза. Три Генриха не смогли бы усидеть на одном троне, поэтому стало ясно, как божий день – будет очередная драка.

В Англии протестанты всячески притесняли католиков, во Франции, наоборот, католики вырезали протестантов-гугенотов. И конца не видно этим распрям. Скорее бы уже ввели свободу вероисповедания!

По счастью, мне пока не довелось столкнуться с проявлениями оголтелого фанатизма, никто не преследовал как иноверку и жену протестанта. Тех французов, с которыми приходилось иметь дело, интересовала моя платёжеспособность, а не религиозные убеждения и родственные связи. Имея возможность платить, мы с дядей Ричем могли рассчитывать на гостеприимство парижан.

Деньги, как известно, универсальный ключ, способный открыть любые двери. При достаточном их количестве. Но мои средства были скудны, я опасалась, что Лурье заломит цену выкупа, которую мы не осилим. Наверное, стоило подстраховаться: заложить дом в Стратфорде, либо совсем продать.

С такими мыслями я собиралась на встречу с вдовой корсара.

Два часа пришлось трястись в арендованной дядей Ричем повозке по весьма скверной дороге, прежде чем я увидела дом пленительницы моего Роберта.

Двухэтажный особняк, как и утверждал Добс, был куда больше нашего стратфордского жилища: неплохое наследство досталось мадам Лурье. От основной трассы к дому вела дорожка, мощёная серовато-красным камнем; возле крыльца стояли привязанными несколько лошадей.

«В доме гости», – подумала я. И не ошиблась. Служанка провела нас с дядей Ричем в залу, где за ломберным столиком играла в карты и угощалась вином небольшая компания: хозяйка и трое мужчин.

Почему-то сильно пахло корицей.

Я обратила взор на Лурье: мужики, её гости, меня не интересовали.

Адель носила траур по мужу, но не традиционное белое платье и не чёрное, «моду» на которое ввела вдовствующая королева Екатерина Медичи, а лиловое. (Этот цвет также считается траурным). Причём покрой платья мадам я бы не назвала скорбным: открытый ворот, отороченный светло-серым мехом, украшения из жемчуга. Да и сама Адель не выглядела убитой горем. Кареглазая брюнетка лет тридцати с миловидным лицом, которое несколько портил большой «лягушачий» рот. Она кокетливо улыбалась, оживлённо болтая с гостями, и поигрывала ножкой в изящной туфельке. Нас она удостоила лишь кивка, не предложила сесть, и не прервала беседы. Один из мужчин что-то негромко сказал ей – видимо попросил обратить внимание на визитёров, – только после этого Адель отложила карты, которые держала в одной руке, и бокал – в другой.

Повернулась к нам лицом:

– Monsieur Berkeley est encore vous? Et que votre compagne, probablement conjoint de capitaine à Houm? (Мсье Беркли, это вновь вы? А ваша спутница, должно быть, супруга капитана Хоума?)

Моё знание французского, мягко говоря, оставляло желать лучшего, но смысл вопросов я уловила.

– Совершенно верно, мадам Лурье, – учтиво ответил дядя Рич по-французски. – Миссис Хоум недостаточно хорошо знает французский язык, поэтому я буду, с вашего позволения, переводить.

Лурье криво усмехнулась, дескать, откуда взялась такая необразованная деревенщина, не знающая языка, на котором говорит вся культурная Европа.

– В этом нет нужды, – скала Лурье на хорошем английском, и обратилась ко мне. – Так вы жена капитана «Коричневой звезды»?

– Жанна Хоум, к вашим услугам, мадам, – ответила я, изо всех сил стараясь быть вежливой, в то время как в душе волной поднималось раздражение от высокомерного тона весёлой вдовы.

– Что привело вас в мой дом, сударыня?

Это уже слишком! Она издевается! Уж чего-чего, а цель моего визита хорошо известна наследнице Жака Лурье. Сказала бы тебе пару ласковых… Однако вынуждена оставаться учтивой.

– Мне сообщили, что Роберт Хоум, мой супруг, в данный момент пребывает в вашем доме, мадам. Так ли это?

Адель загадочно улыбнулась и, не торопясь с ответом, потянулась к отставленному бокалу. Туфелька на её правой ноге продолжала качаться вправо-влево и обратно.

Испытывает, насколько велико моё терпение?

– Должна вам напомнить, мадам Лурье, капитан Хоум подданный её величества, королевы Англии, и то, что его удерживают здесь насильно – это произвол.

– Да что вы говорите! – глумливо воскликнула Лурье. – А мне известно, что капитан Хоум командовал невольничьим судном, то есть занимался работорговлей, и был захвачен в плен во время стычки с подданными французского короля.

– У меня нет желания спорить с вами, мадам… Мне передали, что мсье Лурье, пленивший моего супруга, назначил за него выкуп – пятьсот ливров. Я готова уплатить вам эти деньги… Только отпустите Роберта. Прошу вас.

Последние слова дались мне с огромным трудом. Не то что просить, и разговаривать-то с этой великосветской куртизанкой нет желания. Послать бы её… куда подальше.

Мы с Беркли стояли, словно бедные родственники, перед хозяйкой-насмешницей и её гостями, бросавшими на нас полные брезгливого высокомерия взгляды. Вынуждены унижаться, просить.

Лурье при упоминании о деньгах опять состроила непонятную гримасу: то ли сумма её не устраивала, то ли желала продемонстрировать безразличие к презренному металлу.

– Мой покойный супруг желал получить выкуп, это так, – сказала Лурье безразличным тоном. – Впрочем, мне ничего не известно о его размере…

Так и думала, что она собирается заломить новую цену! Хотела спросить прямо: сколько тебе нужно? Дядя Рич сделал мне знак, заговорил сам.

– Мы готовы обсудить с вами размер выкупа, мадам Лурье…

– Это всегда успеется, – оборвала хозяйка. – Пожалуйста, присаживайтесь. Извините, не предложила раньше.

Мы с Беркли переглянулись, И не стали возражать, устроились на кушетке. По зову мадам пришла служанка, пододвинула столик, принесла нам вина и засахаренных орешков.

Из просителей мы превратились в гостей, что, однако, нисколько меня не обрадовало. Чего она время тянет? Чего добивается?

Сидела я, как на раскалённой печи.

Хозяйка и её гости закончили игру. Лурье, судя по весёлому блеску в глазах, выиграла.

– Нынче мне везёт, – сказала она, отпивая из бокала. – А вы, сударыня, не играете в «фараон»?

Сразу же вспомнилось пушкинское «тройка, семёрка, туз выиграют тебе сряду». Герой «Пиковой дамы» тоже играл в «фараон». И продулся дочиста – «обдёрнулся», вместо туза поставил даму, в которой потом разглядел сходство с умершей из-за него старухи. А мне в чертах Лурье почудился рисунок дамы пик, как олицетворение неких темных сил, образ роковой женщины, «чёрной вдовы», похоронившей уже двух (а может и больше?) мужей.

Я покачала головой:

– Нет, я не играю.

– Жаль. А я хотела предложить сыграть на вашего мужа.

– Что?!

Выдержка изменила мне. Я даже вскочила с места.

– О! Не волнуйтесь так. Игра была бы честной: выигрываете вы – я отпускаю капитана безо всякого выкупа, выигрываю я – вы уступаете мне право на руку и сердце Роберта. Вернее нет, только на руку, сердце его и без того уже принадлежит мне.

– Что ты сказала, дрянь! – крикнула я, теряя от гнева голову. Хорошо, что по-русски, и никто из мужчин не понял, иначе в их глазах я уподобилась бы базарной торговке.

Сдерживаясь изо всех сил, я подошла к ломберному столику, встала напротив насмешницы-хозяйки. Сказала, теперь уже на английском:

– Потрудитесь объяснить мадам, что вы имели в виду?

Лурье смерила меня презрительным взглядом: