Мия - Тамара Витальевна Михеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А здесь, в школе, никто не обращал на артистов внимания. Все шушукались, переговаривались, мальчишки плевались через трубку пережеванными и скатанными в шарик бумажками. А артисты всё надрывались, будто им наплевать, что их никто не слушает. Мне вдруг стало их жалко. Они же не виноваты, что не умеют по-настоящему. Не виноваты, что в этой школе никто никогда не будет их слушать и смотреть.
– Элоис! Эй, Элоис!
Я сделала вид, что не слышу. Этот Барит полный кретин, все время ко мне пристает!
– Дура! – фыркнула Катрина. – Красивая, вот и пристает.
Катрине было обидно, что Барит приставал не к ней.
– Он противный.
– Он красавчик! Вся школа по нему с ума сходит!
– А я не хочу.
Спектакль закончился. Учителя велели расставлять стулья, чтобы освободить место для танцев. Госпожа Тереза посмотрела на меня неодобрительно. Подумаешь! Сегодня бал – как хочу, так и хожу! Почему на остальных она так не смотрит? Но я жалела, что вырядилась. Все равно никто не пригласит меня танцевать. Так и буду торчать одна весь бал. И лучше бы торчала! Потому что на первый же танец меня пригласил Барит. Он оглядел одну девочку, вторую: мы стояли у стульев, будто специально, чтобы он нас разглядывал, приценивался. Катрина кокетливо тряхнула волосами в ответ на его взгляд, но он все равно подошел ко мне.
– Потанцуем?
Я даже ответить не успела, как он вытащил меня на середину и сложил свои лапы на… в общем, ниже талии. И все на нас смотрели! Даже учителя! А потом он наклонился и прошептал мне в ухо своим противным голосом:
– Будешь сегодня со мной, детка?
Я так дернулась, что он упал. Тут я испугалась по-настоящему. Я знала Барита много лет, и его дружков тоже. Я знала, что он мне не простит и так просто это не оставит. Я бросилась вон из зала. Коридор, ступеньки, холл, привратник крикнул мне что-то, но тут же я услышала улюлюканье и крики, холод жег мне плечи, но я бежала и бежала, нельзя останавливаться, ни за что нельзя, лучше умереть; если я остановлюсь, я сразу почувствую, как холодно, как устали ноги, как мне страшно. Я вспомнила, как шла по дикому лесу одна, когда сбежала из монастыря, как там было страшно, но страшно по-другому, по-звериному, меня могли съесть, но это было бы честно, а тут… у меня опять всплыло перед глазами взбешенное лицо упавшего на глазах у всей школы Барита. Барита, которому никто никогда ни в чем не отказывал.
Я мчалась по стылым улицам, а за мной неслись эти… как их назвать? Даже зверями не назовешь. Зверей жалко. Я думала о папе. Я старалась думать о папе. Так было легче. Был бы он жив, он бы меня защитил. То, что он умер, погиб, исчез, я давно поняла, иначе бы он пришел за мной, он бы не оставил меня никогда. Мне не убежать от них. Они меня поймают. И после того, что они со мной сделают, жить я все равно не буду. Скоро свидимся, папа. Тете хорошо, она верит в бога и в жизнь после смерти, а я не знаю, не знаю, что ждет меня по ту сторону жизни.
Кто-то схватил меня поперек живота, я заорала истошно, на всю улицу, и тут же услышала:
– Элоис…
– Господин Этьен!
Я вцепилась в его куртку и заревела. Барит и его дружки остановились и смотрели на нас. Господин Этьен тут же все понял. Он снял куртку, накинул мне на плечи и повел домой. Я успокоилась. Я даже все ему рассказала. Он слушал мрачно. Наконец сказал:
– Элоис, ведь Катрину они не трогают, ты сама говоришь.
– Издеваетесь? У Катрины два старших брата, кто ее тронет? – Я помолчала, потому что не хотела говорить этого никому на свете, но не выдержала. – Вот был бы у меня папа, и меня бы не трогали, а так… тетя же не пойдет им бить морды!
– Элоис!
– А что, лица, что ли? Вы просто не знаете… Этот город как тюрьма. Кто не богат, у кого нет связей, покровителей… тот ничего не значит, будто мусор, который можно сжечь, закопать и забыть.
– Как людей, живущих в холмах.
Я тут же вспомнила утро, Катрину, ее рассказ, что господин Этьен ходил в холмы. Я вжала голову в плечи.
– Замерзла? Пойдем скорее.
У дома я остановилась. Может, он и государственный преступник, но меня волновало другое: показаться в таком виде тете было невозможно. Господин Этьен думал полсекунды. Потом вынул из кармана ту самую тонкую веревку.
– Окно закрыто, – сказала я.
– Ничего страшного.
Он обвязал меня веревкой вокруг талии.
– Этот узел не развяжется, не бойся, он называется «дьявольский кулак», я научу тебя его вязать.
– Зачем?
– Пригодится. Стой здесь.
Я спряталась за углом, а он пошел к двери. Я дрожала от холода и страха. Я боялась, что Барит все-таки догонит нас, я боялась, что меня накажут за то, что я сбежала с бала, боялась, что Этьен – преступник, раз ходит в холмы, или прокаженный, или вообще не человек. Я боялась всего.
Открылось окно. Господин Этьен не зажег свет.
– Элоис! Ты сможешь забросить веревку?
Никогда этого не делала, но все-таки мне удалось докинуть веревку до рук Этьена, наполовину высунувшегося из окна. Со стороны мы, наверное, были похожи на грабителей.
– Молодец! Теперь аккуратнее. Я буду втягивать тебя, а ты иди по стене и держись за веревку. Сможешь?
Будто у меня были варианты! Идти так совсем не просто, между прочим. Руки наливались тяжестью, веревка обжигала, хотя, конечно, это то еще приключение! Как в романах! Будет что рассказать Катрине! У самого окна веревка на секунду замерла, и я успела оглянуться, посмотреть на город. Он лежал в осенних сумерках, густых и стылых, и дышал приближающимися морозами. Огни на горизонте расплывались в одну светящуюся линию, чуть дрожащую, будто готовую оборваться. Город был похож на подкову. Я вдохнула холодный воздух.
В комнате господина Этьена было тепло. Но я все равно не стала сразу снимать его куртку. Она пахла какими-то травами, землей и морозом, холстами, красками. Мне кажется, что так могла бы пахнуть куртка моего папы. Если бы я только его помнила, этот запах.
– Город похож на подкову, – сказала я, стараясь развязать узел.
