Срок - Луиза Эрдрич

Джеки что-то пробормотала и закашлялась, но потом велела продолжать. Поэтому я рассказала ей, как все произошло.

– Я работала за прилавком, когда ко мне подкралась Флора. Почувствовала, как она приблизилась. Ее грубые шелковые брюки громко шуршали, браслеты звенели, все как обычно. Вот только добавился новый звук, словно ее кровь превратилась в песок и пересыпается по венам.

– А дальше? Она схватила тебя? Прикоснулась к тебе?

– Потом зазвонил мобильник.

– О, хорошо.

– Ее это не смутило.

Звонок подарил мне надежду, но из-за него я потеряла бдительность. Нет, Флора не собиралась поддаваться звонку телефона. С чего бы? Ее внезапное шипение, раздавшееся у самого моего уха, показалось мне порывом ледяного воздуха. Я соскользнула вниз по краю прилавка, все еще держась рукой за его верхушку, как будто на кончиках моих пальцев имелись присоски. Рукав сполз, обнажив руку. Свободной рукой я схватила мобильник и увидела, что мне звонил Поллукс. Он ответил, когда я набрала его номер.

– Забери меня, – попросила я.

Джеки потребовалось некоторое время, чтобы ответить. Я представила себе ее сосредоточенное лицо. Так она всегда выглядела, когда имела дело с беспокойным клиентом. Когда сталкивалась с какими-то трудностями. Потом она принялась задавать вопросы:

– Впусти меня. Что бы это значило? Она уже была в магазине.

– Думаю, она хочет вселиться в меня.

Наступила глубокая, добрая, свойственная Джеки, тишина.

– Звучит так, как будто… Туки, похоже, тебе нужно обратиться к психологу.

– Ты имеешь в виду психиатра.

– Ладно, к психиатру или кому-то в этом роде.

– Если у нее получится, мне понадобится экзорцист, Джеки. Я не сумасшедшая. А значит, разумнее всего – уволиться.

– Ты не можешь уйти, Туки.

– Это свободная страна. В некотором смысле.

– Нет, я имею в виду, ты можешь уйти, но послушай… Мы подали заявку на получение государственного кредита. Это ссуда для защиты нашей зарплаты. Мы не справимся, пока не получим этот кредит.

– Не справимся?

– У нас будут серьезные неприятности. Мы должны сохранить всех сотрудников и выплачивать им зарплату. Если мы будем держаться вместе, работая сообща, кредит превратится в грант. Если нет, нам придется его вернуть. А это для нас неприемлемо.

Я подумала об этом с минуту, а потом сказала, что мне нужен напарник.

* * *

И вот я снова начала работать в благословенном обществе Джеки. Она трудилась в офисе, а на мне оставалась остальная часть магазина. Флора держалась на расстоянии. В новостях я слышала о странностях самоизоляции, но не все были одиноки, и не все имели время для размышлений. Это была роскошь. Только теперь, когда я работала в тишине, с почти затихшей Флорой и Джеки, поглощенной работой на компьютере, я начала чувствовать, что на самом деле нахожусь в изоляции. Конечно, я и тут все усложнила.

Меня стали одолевать тяжелые мысли. Я начала копаться в воспоминаниях о годах моего заключения. Камера в блоке одиночного содержания была вдвое меньше туалета в нашем магазине. Стены, сложенные из окрашенных шлакоблоков, были совершенно безлики. Однако через несколько недель появились вариации. Их почти невидимые изъяны превращались в стада обезьян, сексуальных ангелов, зубчатые горы, пасторальные луга. Появились тени и очертания. Я была поражена тем, что творилось в моем мозгу. Как он активизировался, чтобы развлечь себя. Я видела все, чего у меня никогда не было и никогда не будет: силуэт матери, держащей за руку малыша, женщину, склонившуюся на подрагивающий круп лошади, двух людей, прижавшихся друг к другу, слушающих тихую музыку ветра в сосновой роще. Это было чертовски грустно! Я решила нырнуть во все это. Я пролила неимоверное количество слез, но потом, совершенно против воли, начала ценить крошечное окошко в дальней стене. Естественный свет с запада менялся каждый день. Я ждала отражения заката. В двери, над отверстием для подачи пищи, было маленькое темное окошко. Через него я могла мельком увидеть других заключенных, почти разглядеть их лица, затуманенные яростью и тоской. Может быть, еще и порочной похотью. И снова меня предала моя склонность к живучести. Например, я заинтересовалась размытым пятном, каким мне виделась обитательница одной из камер. Это была Хасинта. Позже мы сблизились. Когда она вышла на свободу, я больше ничего о ней не слышала.

Другие заведения в нашем здании закрылись, улицы были в основном пусты. Я заворачивала каждую книгу в плотную бумагу, чтобы она не помялась в коробке. Обычно я писала на сопроводительной открытке какие-нибудь веселые слова, что-то вроде благодарности. Я даже рисовала маленький цветок или птичку, если одобряла выбор книги, хотя никому в этом не признавалась. Но по какой-то причине после нескольких дней работы мои послания стали более витиеватыми. Несколько штук я даже была вынуждена скомкать и выбросить. Мой почерк стал казаться мне странным. Обычно я пишу неаккуратными печатными буквами, соединенными курсивными петлями. Я перестала работать над почерком еще в средней школе. Иногда я расставляю точки над i в виде пузырьков. В нижней части вопросительного и восклицательного знаков тоже появляется маленький пузырек. Пузырек Туки. Люди иногда замечали, что мой несколько детский почерк не отражает мою личность. Но теперь мой почерк стал четким и твердым. Вы могли бы назвать его командным. Я продолжала писать miigwech[101], и в этом слове мои i писались с маленькими точками, как бы я ни старалась их округлить. Может быть, именно это было одним из последствий пандемии. Когда все большое выходит из-под контроля, вы начинаете брать на себя ответственность за мелочи.

И все же в моем новом почерке что-то пугало меня. Я попыталась поставить над i кружок вместо точки, но рука воспротивилась. Была ли я одержима? Впусти меня. Была ли она уже внутри меня?

Я принесла обед и съела его за прилавком. Однажды Джеки вышла, чтобы присоединиться ко мне, но не подошла, а села в другом конце магазина.

– У меня вопрос, – проговорила я, как только она устроилась в кресле. – Твой почерк когда-нибудь менялся без всякой причины?

– Все время меняется, – отозвалась Джеки. – Надвигающийся циклон может привести к тому, что я начинаю опускать крючки ниже. Кризис веры, как правило, заставляет меня чрезмерно компенсировать его остроконечными заглавными буквами.

– Случалось ли тебе когда-нибудь попытаться ставить точки в виде кружков, но рука сама отклонила бы такое намерение?

– Кружки вместо точек? Да кто же так пишет?

– Я.

– Тебе действительно стоит подумать о том, чтобы изменить свой почерк, – сказала Джеки, окинув меня серьезным, учительским взглядом. – Я имею в виду, что, если ты когда-нибудь уйдешь из магазина во внезапном