Мертвые незнакомцы - Итан Блэк

– Мы не сумели найти Фрэнка Грина. Он не появился у дома в Бруклине, где раньше жил.

В прошлом Шеска чувствует вокруг себя Кито. Трущобы на склонах гор. Огромные базилики и соборы, воздвигнутые конкистадорами. Богатые посетители за другими столами. Только что закончена операция: на западе, в Амазонии, он помог эквадорским солдатам ликвидировать молодую, но быстро набирающую силы группировку партизан, которая планировала похищать американцев.

Белокурая женщина говорит:

– Он купил фургон «форд» девяносто второго года, голубой, зарегистрирован в Массачусетсе. Он не открывал банковский счет в Нью-Йорке, по крайней мере под своим именем.

Но Шеска слышит голос Лупе: «Америка – величайший социальный эксперимент в истории! В Америку люди приезжают из стольких мест и мирно процветают вместе. Сербы и хорваты! Евреи и мусульмане! Греки и турки! Конечно, они разрушают свои старые культуры, прежде чем создать новую! Дайте им время!»

В особняке на Манхэттене блондинка-фотограф продолжает:

– Мы убедились, что Фрэнк Грин купил в Массачусетсе двести фунтов топлива для гонок. Значит, у него есть удобрения, горючее и динамит. Еще пара дней, и, судя по нашему досье, он пустит все это в ход.

В памяти Шески Лупе говорит: «Вы, французы, продаете все, что угодно и кому угодно! А вы, немцы, каждые сорок лет сходите с ума и вырезаете половину Европы, а остальное время тоскуете и каетесь».

Лупе пристально смотрит на Шеску, прямо в глаза, словно знает о нем что-то особенное. Это невозможно, однако ощущение настолько сильно, что у него мелькает мысль, не рассказал ли ей что-то кто-нибудь из высокопоставленных родственников. Среди высших классов в странах Латинской Америки все между собой в родстве, и мысль не так уж нелепа.

– Вы – Джон Шеска, – говорит она, пожирая его взглядом, когда по окончании обеда они стоят в вестибюле гостиницы и ждут машины.

У нее угловатое лицо, поразительно черные глаза, тонкие брови, маленький нос и лоб, кажется, покрытый морщинами от бьющей энергии. Иссиня-черные волосы и бронзовый загар.

– И чем же вы занимаетесь на Галапагосах? – спрашивает он, чтобы сменить тему.

– Я? Стреляю собак.

А две недели спустя они стали любовниками. Лупе стала первой – после школы – женщиной, которой Джон Шеска не платил за секс. Потом она показывает ему свою работу. Они на Галапагосах, сидят в моторной лодке и собираются пристать к острову, когда она зарядит винтовку.

«Ремингтон» для нее великоват, но Лупе умело с ним управляется. Ясный, солнечный экваториальный день. Остров – три стороны древнего вулкана, торчащие из океана и невидимо для людских глаз уходящие ко дну Тихого океана на добрую милю.

Внутри кратера синяя вода, и красногрудые черные фрегаты летают над гребнем скалы, а в пещерах ревут морские львы.

– Как биолог, – говорит Лупе, – я должна защищать экосистему. У здешних птиц и тюленей нет естественной защиты от хищников, потому что на этих прекрасных островах изначально нет хищников. Но время от времени люди, возможно, владельцы лодок, выпускают на остров домашних собак. Собаки дичают. И убивают невинных животных. Одна-единственная дикая собака может вызвать ужасное опустошение. Поэтому кто-то должен убить их раньше, чем это произойдет.

Будущая жена Джона Шески. 1991 год.

– Кто-то должен отстреливать диких собак раньше, чем они причинят вред.

Джон Шеска стоит на черном песчаном берегу вулканического острова. Лупе заряжает винтовку, оборачивается, бросает на него проницательный взгляд.

– Готова спорить, ты умеешь с ней обращаться, – говорит она.

– Много лет назад, в армии, мне приходилось стрелять.

– Готова спорить, ты тоже стреляешь собак.

– Прошу прощения?

Шеска никогда не говорил ей правду за все три недели их связи, но Лупе знает о нем, и он так и не выяснил откуда. Она без слов дает ему понять, что для нее он герой и что она понимает его. И приглашает ответить на ее любовь, ничего не боясь.

В его памяти винтовка стреляет.

Он помнит, как маленькая черная собака, дворняжка, брошенное невинное существо, хромает на трех здоровых лапах. Четвертая – кровавое месиво, и животное с воем валится с обрыва в синее море.

Лупе кричит.

Но тут в настоящем раздается звонок, привлекая наконец внимание Шески.

Белокурая женщина-фотограф протягивает ему телефонную трубку. Она выглядит встревоженной, а черноволосый Купидон испуганным.

– Полковник Шеска, – говорит блондинка, – тот детектив внизу. Что нам делать?

Глава 16

Восьмилетний Конрад Воорт смотрит, как отец ведет допрос. Мальчик стоит в маленькой комнате на втором этаже 20-го полицейского участка Верхнего Вест-Сайда. По другую сторону зеркального стекла мужчина средних лет в черепаховых очках, «свидетель» убийства женщины на Семидесятой улице, рассказывает свою версию.

– И тогда я выглянул в окно гостиной и увидел, как на спортивной площадке через улицу она отбивается от чернокожего.

По всему городу в этот сентябрьский день мальчики пошли на работу вместе с отцами. Они сидят в кабинетах врачей и телевизионных студиях, в автомастерских. По другую сторону полицейского стекла детектив первого класса Уильям Воорт сидит за маленьким деревянным столом напротив юриста. Оба вежливы и хорошо одеты: на Воорте-старшем – отлично сидящий темно-синий пиджак от «Брукс бразерс», белая рубашка и неяркий галстук в красно-белую полоску. На ногах блестящие темно-красные кожаные туфли под манжетами желтовато-коричневых широких брюк.

Отец спрашивает:

– Вы говорите о высоком парне, не о том, что вел зеленую машину? О парне с золотой цепью на шее?

– Вот именно, о лысом, – отвечает юрист.

Он выглядит утомленным работой в помещении, у него бледная кожа, преждевременно поседевшие волосы, серый костюм; возле ножки стола стоит толстый кожаный портфель. Зашел сюда по дороге на работу. Конрад замечает, что под столом его тонкие руки беспокойно шевелятся на коленях.

– Самому не верится, что я на самом деле видел, как он ее ударил. Это выглядело нереальным. Потом парень просто уходит с площадки к машине, а женщина, как ни в чем не бывало, делает два шага вперед. И останавливается, прижимая руку к груди. – Мужчина сопровождает слова жестами. – Когда она упала, я позвонил в 911. Вы считаете, эти парни – те самые, которые совершили другие нападения в округе?

– Возможно, – отвечает Воорт-отец.

Сегодня пятница, уроки закончены, и мальчик, как всегда, прибежал в участок, где временно расположился папа. Иногда он сидит с дежурным сержантом – эдакий сын полка – и слушает жалобы людей, которые заходят с улицы. Иногда ест пирожные вместе с капитаном участка, своим дядей, одним из постоянных партнеров отца по покеру. В спокойные дни ездит на полицейских машинах или отправляется на места происшествий с детективами, что против правил, но ему все равно позволено. Воорты – полицейский королевский дом. А этот мальчик – принц.

А сейчас отец говорит, что-то записывая большой рукой:

– Итак, сэр, сначала закипел чайник, а потом вы услышали женский крик на улице и подошли к окну.

– Поэтому я знаю, что было одиннадцать. Мы с женой всегда пьем мятный чай как раз перед началом вечерних новостей.

– Не помните, с чего в тот вечер начались новости?

– Откуда? Я побежал к окну.

Уильям Воорт выглядит смущенным, словно забыл об этом факте, хотя Конрад, разумеется, знает, что это не так. Отец проверял свидетеля.

– Ах да, верно, – говорит Воорт.

Для мальчика комната для допросов, потрескавшиеся зеленые стены коридора, автомат с пепси и старые пишущие машинки «смит-корона», запахи кофе и полированной кожи такие же знакомые и родные, как старая колониальная мебель дома.

Папа пожимает юристу руку, вроде бы пораженный его чувством гражданского долга, и просит разрешения задать еще пару вопросов. Он спрашивает, согласится ли юрист поговорить с другим детективом, его напарником в этом месяце, жителем Гарлема по имени Джесс Рей.

– Итак, дружок, – обнимая мальчика, говорит отец через несколько минут, когда они переходят в столовую. – Наблюдения, замечания? Помни, неправильного ответа быть не может. Просто говори, что думаешь.

– Он хорошо одет.

– Следовательно?

Конрад размышляет.

– Следовательно, у него есть деньги, но, мне кажется, это не делает его честнее других людей.

– Что-нибудь еще?

Конрад, понимая, что его проверяют, мысленно возвращается к увиденному.

– Все, что этот человек говорил, имело смысл, – медленно произносит он. – Ну, что он пришел домой, а под фонарным столбом кто-то стоял…

– Что же тебя беспокоит?

– Я ему не верю.

Отец поднимает брови.

– Почему?

– Ну, не знаю, – говорит мальчик. Он в том возрасте, когда дети скорее впитывают знания от взрослых, чем подвергают их сомнению. Он не получил от отца знака, указывающего, прав он или нет. – Папа, я должен ему верить?