Хранители очага: Хроника уральской семьи - Георгий Баженов

— Я-то понимаю. Только легко как-то это у вас получается… Захотели — туда, захотели — сюда.

— Ну, мамочка, ну пойми меня… я все, все, все знаю… Но, пожалуйста, сама подумай, что мне делать? Как быть? Ты же у меня такая умная, ты же самая хорошая, самая добрая…

3. КАК МЫ ЖИВЕМ

«Здравствуйте, дорогие наши Мариночка и мама!

Недавно съездили наконец в Купавну; сначала я одна ездила, потом вместе с Витей. Согласна была на любые условия, но такая уж, видно, я невезучая, опять ничего не вышло. Я не сдержалась на этот раз, расплакалась прямо в кабинете директора фабрики. Но у них правды не добьешься, вот уже действительно — Москва слезам не верит. Только посочувствовал, а потом развел руками: ничего не смогу сделать… А когда приходила к нему в первый раз, выслушал внимательно, спросил: не сбежишь? Что вы, говорю, да буду работать у вас как рабыня, лишь бы только взяли, лишь бы в Москве вместе с Витей. Подписал заявление, сказал: вы у нас идете одна за двоих, потому что замужем, такой порядок — если замужняя, идет вместо двух свободных, не подведете? Ясно, конечно, что я ответила. Говорю: вы еще услышите обо мне, в передовых ходить буду… Во второй раз приехала, пришла в общежитие, кастелянша повертела-повертела в руках заявление (с резолюцией директора), потом паспорт начала рассматривать так, будто я подозрительная какая-нибудь, воровка или разбойница, ткнула пальцем в штамп: ребенок? Да, говорю, дочь. Не пойдет, говорит. Что не пойдет? Ничего не пойдет, отвечает, не вселю. Как это? — удивляюсь. А вот так! — говорит. — Знаю я таких. Прикинутся овечками, вселятся в общежитие, а потом навезут полные комнаты детей, писк, визг — и не выселишь их ни за что; да мало еще этого — начинают комнаты отдельные или далее квартиры — квартиры! — требовать: выселяете из общежития? — давайте комнату, что, мол, мне на улицу, на мороз с ребенком идти? Так что знаем вас как облупленных. Не поселю. Я сначала подумала, она или дура, или ненормальная, ясно ведь в заявлении: принять на фабрику со 2 февраля, предоставить общежитие. Ан нет, это я оказалась дура, а не она. Вернулась к директору, так и так. Он набирает номер: алло, да, я, да, подписал… что? куда? в паспортный стол? Сейчас… Набирает еще номер: Степан Емельянович? Здравствуй… тут тебе звонила кастелянша… так… так… ну ла-а-адно тебе… ну в виде исключения, девчонка-то хорошая, стоит вот сейчас передо мной — в глазах слезы… Что? Степан Емельяныч, ну не знал, не знал… но теперь-то уже принял, заявление подписал… Да брось ты, ну и любите вы канцелярию разводить, да пошли ты ее к черту, эту кастеляншу, мало ли что ты там ей сказал… На мой приказ ссылается? Гм, приказ… Ну, приказ приказом, но ведь жизнь — штука сложная, всю ее в приказы не запихнешь. Что? Не можешь? Далее как другу? Ну и ну… И бросил трубку. У вас разве дочка есть? — спрашивает у меня. Да, отвечаю. Я ведь вам говорила. Видно, пропустил мимо ушей, — говорит. — Я тут сам отдал приказ, чтоб если у кого дети, не вселять. Потом нам же одна морока: требуют комнаты, квартиры, грозят судом, горкомом, а где их взять, квартиры? Так что лучше не связываться… Вы уж извините, что так получилось. Он развел руками. Попытайтесь в другом месте, — может, где и повезет… Только мой вам совет: не говорите, что у вас дочка. Ни за что не возьмут…

Я когда вышла от него, Витя так расстроился… проклинал весь белый свет вместе с его условностями. Где мы только не были уже — и все впустую. Казалось: вот наконец-то улыбнулась судьба — приняли, подписали, а потом смотришь: опять двадцать пять…

Мама, я так боюсь, что Маринка отвыкнет от меня! Как хоть она, вспоминает нас? Вспоминает ли меня? Бедная моя девочка, бедная крошка, если б она знала, как мир несправедлив к ней уже сейчас… Но что делать?

Недавно случайно наткнулась на объявление: при Быковском ПОСПО (даже не знаю, что это такое) открываются трехмесячные курсы продавцов, после окончания курсов прописка по лимиту в Московской области. Это где-то рядом с аэропортом Быково. Может, податься в продавцы? Надо будет съездить, попытать счастье. Мало ли, может, там как раз и повезет…

Ты пишешь, мама, Маринка плохо спит по ночам. Наверно, опять червячки завелись? Ты ведь знаешь, я в свое время замучилась с ними, но потом, с божьей помощью, избавилась от них. Неужели опять? Господи, и так она у нас худышка, так еще и эта напасть… А может, сейчас уже нормально спит? Ты ей знаешь как на сон делай? Если сказку просит, рассказывай, а сама в руке правую ее ладошку держи. Почему-то она успокаивается от этого, быстро засыпает и спит обычно хорошо. Или ты так и делаешь?

Как в садике у нее дела? Все еще ссорится с Олежкой? Как Сережа с Глебом? Как отец — не пьет? У Глеба наконец появилась какая-нибудь зазноба или все еще один ветер в голове? Скажи ему, вот приеду, накручу ему голову. Сколько девок кругом — одна другой лучше, а он водку знай пьет…

У нас жизнь по-старому. Витя целыми днями занимается. Я тоже пытаюсь заниматься — готовлюсь потихоньку; если не раздумаю и не испугаюсь, буду летом поступать на заочное отделение, в какой институт — пока еще не решила, скорей всего в Кооперативный, на товароведческое отделение. В общем, поживем — увидим…

Мама, тебе, конечно, нелегко сейчас. Да еще мужиков — орава целая: один, может, Сережка только и помогает, а от тех двух как от козла молока… Сережа-то хоть нормально учится? Или так, через пень-колоду? Как у них отношения с его любимым другом Маром? Друзья по гроб? Улыбнулась сейчас, вспомнив все их проказы, ссоры и проделки…

Скоро День Советской Армии. Поздравь, пожалуйста, и от моего имени наших «мужиков», скажи, желаю только одного: чтоб ума у них прибавилось. Ну, а Сереже желаю, чтобы удачно закончил третью четверть.

Я здесь присмотрела Маринке весеннее пальтишко, с пояском, сзади — по спинке — вытачки, спереди рисунок, двубортное, цвет — красный, ближе к алому. Не знаю — брать, нет? Посоветуй.

Себе купила плащ светло-коричневого цвета. Витя говорит, очень мне идет. Ну, мне и самой нравится, сейчас в Москве такие в моде. Скоро можно будет уже носить — иногда вдруг так резко пахнет весной. Скорей бы действительно весна, тепло… Я так соскучилась по солнцу.

Ну вот и все, пожалуй. Ждем, мама, писем. Крепко целуем».

— Так они и живут. Не сладко, да… Ну, а как же, сладко, оно знаешь как… Да-а… А сейчас вот так… ножку одну сюда, а эту сюда… Сейчас мы их нама-а-ажем, разотрем, им у нас тепло-тепло станет… раскраснеются, разогреются, а потом укроемся, вот так… Видишь, как хорошо… удобно? Удобно, моя маленькая…

— Баба, я большая.

— Большая? Ну, значит, большая, большая-пребольшая-пребольшущая… Вот мама-то не видит, как ты у нас вытянулась, какая ты у нас большая стала. Только вот хворобушка да бабушку не слушаешься…

— Баба, я слушаюсь.

— Вот слушалась бы, так и не болела. На горшочек садишься, надо ножки в тапочки — и сиди себе… А тебе бабушка сколько раз говорит: Маринка, тапочки, Маринка, ножки, а Маринка и в ус не дует, ножки остудит, а потом кашель, и сопельки, и в ясельки Маринка не ходит, и уколы ей ставят…

— Не хочу уколы…

— Значит, надо бабушку слушаться. Встала с постельки, раз быстро тапочки на ножки, пижаму — на плечики, вот и все дела. А то по полу дует, пол холодный, долго ли простуду заработать?

— Я больше не бу-у-уду…

— Ну вот и хорошо. А хныкать не нужно, и плакать не нужно, и никогда-никогда не нужно капризничать. Хорошие девочки и мальчики всегда веселые, всегда здоровые… Вот и Маринка у нас улыбается, она у нас хорошая девочка, послушная. Завтра встанет, и все у нее уже пройдет, правда?

— Да, бабушка.

— Ну вот и молодец. Ночью не распинывайся, одеялком получше закройся и ручки под одеяло прячь.

— Хорошо, бабушка… Баба?

— Что?

— Баба, а дядя Глеб на кухне?

— Да. К нему дяденька с завода пришел, вот как у вас воспитатель есть, так и у него начальник. Главный командир.

— А зачем?

— Что зачем? Пришел-то? Ну, поговорить надо, о делах там разных, обсудить кое-что. Спи. — Марья Трофимовна чмокнула внучку в лобик.

— Они мешают…

— Ну, ничего, ничего, спи. Я сейчас пойду скажу, чтобы потише. Спокойной ночи! — И, улыбнувшись, добавила скороговоркой: — Спокойной ночи, спать до полночи, перевернуть подушку, выкинуть лягушку.

— Совсем-совсем как мама, — улыбнулась Маринка уже сонно.

— Спи… — «Совсем-совсем как мама, — подумала Марья Трофимовна. — Я и была мама, кто же твою маму научил этому? Эх ты, глупая ты моя, глупенькая…» — Спи, — повторила она и пошла на кухню.

То, что она увидела на кухне, как-то даже не совсем сразу дошло до ее сознания. В одном углу, с ножом в руке, стоял Василий Кузьмич, в другом — Глеб.

— Да вы что тут? — только и выдохнула Марья Трофимовна.