История одного крестьянина. Том 2 - Эркман-Шатриан

«Мы такие-то и такие-то. Мы принадлежим к благородной расе победителей, и мы не желали подчиняться вашей республике. Мы увлекли за собой всех этих несчастных и бросили их против вас. Мы обманули их!.. Теперь сила на вашей стороне!.. Так проявите милосердие и пощадите их — ведь они такие же люди из народа, как и вы. Возьмите наши головы, и пусть на этом все будет кончено!

Пусть Франция живет по новым законам, но пусть она сохранит хотя бы память о людях благородной души, которые отстаивали против всех привилегии своего сословия и которые гордо и мужественно отдали жизнь ради спасения своей армии!»

Ведь именно так поступили бы вы, правда? Я обращаюсь к тебе, первый встречный, к тебе — солдат, к тебе — рабочий, к тебе — крестьянин, ко всем, кто не принадлежит к благородной расе, кто требует для всех только равенства перед законом… Ведь именно об этом вы бы подумали, верно? Да, уверен, что так — смерть не столь уж страшна, когда человек выполнил свой долг, и не надо быть дворянином, чтобы презирать ее. Вот я — уже очень старый человек, я стою на пороге Вечности, но я не стал бы дожидаться ни минуты, я не медля принес бы себя в жертву.

Так вот слушайте! Двинулись мы из Бретани в Момюссон, большой город, возле которого находились стекольные заводы, вроде тех, что имеются в Мейзентале, и на подступах к Ансени наш авангард открыл огонь: в это время на Луаре показался баркас, и в этом баркасе, единственном, который вандейцы сумели найти, ибо при их приближении все плавучие средства были переправлены на левый берег, чтобы они не могли вернуться к себе, — в этом баркасе находился их генералиссимус Анри де Ла-Рошжаклен и с ним — Стоффле, Сапино, Лавиль-Боже, Вожиро, де Ланжери и еще несколько вожаков; все они якобы отправились на поиски двух барж, груженных сеном и стоявших на якоре напротив города, чтобы с их помощью спасти своих людей. Так, во всяком случае, пишут роялисты в своих книжках. Представляете себе: генералы, которые отправились за баржами вместо того, чтобы послать доверенного офицера с несколькими солдатами! Да это же курам на смех! Тем более что когда эти храбрецы достигли другого берега, они вошли в лес, находившийся на расстоянии ружейного выстрела, и исчезли в нем, даже ни разу не обернувшись, а брошенные ими несчастные люди ничего больше о них и не слышали.

С нашей позиции на берегу маленькой речки, между двух холмов, мы не могли видеть это печальное зрелище, и я очень этому рад, ибо чувство отвращения сохранилось бы у меня до конца моих дней.

Словом, вот как оно было!.. Несчастные вандейцы мужчины, женщины, дети, старики — стояли на берегу Луары. Теперь они поняли, какая их ждет судьба: канонерская лодка, прибывшая из Нанта, уже открыла огонь по их плотам, и те начали тонуть. На том берегу были их родные места, они видели их, но не могли и надеяться, что им удастся туда добраться. С воплями, стеная, обнимали они друг друга.

«Это конец! — говорили они. — Мы погибли!..»

Как это было тяжело и как страшно!

Теперь мы могли не торопиться. Дивизии подходили одна за другой и спокойно занимали позиции вокруг города. Предстоял еще один уличный бой. Семнадцатого декабря вечером Вестерман велел вкатить на холм две пушки и послал несколько ядер наугад. Тотчас зазвонили колокола — набат гудел не переставая, до самой полуночи. Шайка вандейцев решила прорваться к Вараду — именно этого и ожидал Вестерман. Он помчался за ними со своими гусарами, изрубил их в куски и вернулся на рассвете, в тот момент, когда последняя колонна роялистов выходила из Ансени, находившемся справа от нас. В ней было еще добрых пятнадцать тысяч душ — мужчин, женщин, детей. Мы не двинулись с места, давая им пройти, но как только они покинули город, туда явились гусары и зарубили саблями сотню отставших; при этом они захватили скот, имущество, шесть шестнадцатидюймовых орудий, стоявших перед мэрией; несчастные бросали все: оставшись без вожаков, без орудий и провианта, они лишились и мужества.

Наша дивизия двинулась за ними. Вестерман же преследовал их по пятам. Он истреблял их повсюду — в Туше, в Норе, в Блэне. Двадцатого декабря они остановились в Блэне. Марсо решил, что они уже у него в руках и он сможет разом их уничтожить. Мы ускорили шаг, несмотря на ветер и снег, но когда прибыли в Блэн, где нас дожидался Вестерман, роялисты, оказывается, уже двинулись по дороге на Савенэ и взорвали позади себя мост через довольно большую реку. Мы стали спешно его восстанавливать.

Как раз тогда из Блэна и бежал князь де Тальмон, вместе с Дониссаном, Дезессаром, Перо, Пироном, Ростаном и ста пятьюдесятью офицерами и высокородными дамами, которые не смогли уместиться на баркасе Ла-Рошжаклена. Тальмон был задержан через несколько дней в Лавале и гильотинирован перед своим замком. Крестьяне же — те предпочли умереть как солдаты, с оружием в руках.

Как только мост был починен, мы продолжали погоню. Одиннадцать дней шли мы босые по льду, в бумажных штанах, в рваных мундирах, — понятно, что нам не терпелось настигнуть врага и покончить с ним.

В восьми или девяти лье выше Нанта к нам присоединился Клебер со свежими силами. Бандиты все отступали, но дальше начались болота, и им уже некуда было деваться. Двадцать второго декабря к пяти часам вечера мы почти одновременно с ними подошли к Савенэ, небольшому городку сплошь из старых глиняных домиков, куда на рынок свозили со всей округи дичь, скот, домашнюю птицу. Городок этот стоит на холме, поросшем дроком вперемежку с травой, и в ту пору там было все белым-бело от инея. Вандейцы засели в леске перед холмом, и наш генерал приказал тотчас выкурить их оттуда.

Мы расставили наши орудия справа от дороги, спускающейся к Нанту, и вандейцы — после ожесточенного сопротивления — отступили в город.

Всю ночь мы стреляли, ибо враг прочно окопался на улочках и в садах. Стоял сухой мороз, пробиравший до костей. По примеру многих моих товарищей я обмотал ноги соломой. Бивачные огни горели ярко, как звезды: у костра спереди можно было зажариться, а спина мерзла. Никто не спал.

Около полуночи Клебер со своими молодыми офицерами проехал мимо нас. На нем был большой зеленый плащ, подбитый лисой; его рыжевато-каштановые бакенбарды отливали ртутью.

— Сколько у вас зарядов? — спросил он.

— По восемнадцати на орудие, — ответил наш лейтенант. — Ящики полны, генерал, но больше ничего нет.

— Придется беречь заряды, — сказал Клебер. — Надо приканчивать их штыком и прикладом.

Не сходя с лошади, он посмотрел на нас своими большими светло-серыми глазами и, видно, узнал солдат, получивших боевое крещение под Майнцем.

— Да, — весело заметил он, — погодка стоит такая же, как в прошлом году под Майнцем.

— Совершенно верно, генерал, — сказал дядюшка Сом, — но когда мы строили укрепления, под Касселем и возили тачки по мосту через Рейн, было не лучше.

Тут Клебер стянул одну из кожаных перчаток, доходивших ему до локтя, и пожал Сому руку.

— Товарищи, — сказал он, — те, кто борется за права человека, одержат верх. И мы заслуженно будем этими правами пользоваться!

Он был очень доволен, а мы хором крикнули ему в ответ:

— Да здравствует республика!

После этого он ускакал и отправился осматривать позиции, останавливаясь у каждого поста, как он обычно делал накануне битвы.

Похлебку сварили еще затемно, и, как только бледное декабрьское солнце встало над Луарой, стрелки на передовой позиции открыли огонь. Они вели его минут двадцать, затем Вестерман, во главе своих гусар и эскадрона конных стрелков, ринулся на бандитов, — те отступили к окопам, которые вырыли за ночь. Возле окопов стояли пушки — надо было их отбить. Нас отправили по Нантской дороге, чтобы мы обстреляли их с фланга, в то время как другая часть ударит им в лоб. Поддерживать нас должен был батальон гренадер. Но вандейцы мигом смекнули, чего мы хотим, и направили весь огонь на нас.

Пришлось нам остановиться и тут же, с обочины, открыть ответный огонь, но эти несчастные, в конец отчаявшиеся люди ринулись на нас, не обращая внимания на картечь, которой мы их осыпали, и на беглый огонь батальона гренадер, прикрывавших нас справа. Начался страшный штыковой бой. Примчался как вихрь Вестерман и атаковал роялистов с фланга, но, наверно, и это не остановило бы их, ибо они дрались с невероятным ожесточением и добрались бы до нас, если бы не Марсо, который построил два батальона в колонну и двинулся прямо на их окопы. Тогда те, что атаковали нас, поспешили на помощь к своим. С утра и до полудня мы атаковали их окопы: не успевали они отбросить одну колонну, — за ней являлась другая.

Мы все время потихоньку продвигались и косили их, но так велика была ярость этих людей, что они не отвечали на наш огонь, как обычно делают пушкари, — не раздумывая, лишь бы отомстить, — они, не обращая внимания на нашу картечь, стреляли по наступающим колоннам. Наконец одна из этих колонн ворвалась в окопы, за нею ринулись кавалеристы Вестермана, а мы наступали сбоку, чтобы ударить по вандейцам с фланга; началась резня; мы истребляли их всюду: в окопах, в садах, в городе, в поле, в домах, в церкви.