Золушка для инквизитора - Леси Филеберт

— Не успеешь забрать свой магический сосуд себе обратно? — горько произнесла я.

— М-м-м? О чем ты? — не понял Маркус.

В этот момент он как раз шустро избавил одну мою руку от магических цепей. Едва он это сделал, как я не выдержала и влепила Маркусу хорошую пощечину. Давно хотела это сделать.

Тот пошатнулся от неожиданности и в шоке уставился на меня, держась за ушибленную щеку.

— За что?! — возмутился он. — Я тебя спасаю, вообще-то!

— Ты еще скажи, что понятия не имеешь, за что я могу на тебя злиться! — раздраженно прорычала я, пытаясь самостоятельно освободить свою вторую руку и не глядя на Маркуса.

— А должен знать?!

— Мне всё известно. И про тебя, и про твои имперские амбиции...

— Что тебе наплел Вайлинар? — устало вздохнул Маркус.

— Какая разница, что он говорил? Я видела твою переписку со жрецами, этого достаточно, чтобы понять, как именно и для чего ты собирался меня использовать.

Шмыгнула носом, раздраженно освобождаясь от прозрачных трубок, через которые Вайлинар выкачивал мою кровь.

Нервы звенели от напряжения. Я не знала, что делать, доверять в этом мире мне было некому и помощи — настоящей, искренней, бескорыстной — мне тоже ждать было не от кого. Но я собиралась брыкаться и отстаивать свою свободу до последнего вздоха!

— В следующий раз, когда что-нибудь увидишь, сначала задай мне вопрос, а уже потом иди самоубиваться к моему врагу, — вздохнул Маркус, осматривая меня.

Я попыталась отстраниться, но он держал крепко и не отпустил, пока не убедился, что я не упаду замертво прямо здесь и сейчас. Меня такое отношение возмутило до бескрайности. Нечего трогать, обманщик! Раньше надо было думать!

Или что, испугался, что сосуд для магии сейчас откинет копыта и тебе не достанется?

Злость добавляла мне сил. Я тряхнула головой и едко уточнила:

— То есть ты этого не отрицаешь?

Меня шатало, слабость давала о себе знать, и пить всё ещё хотелось жутко — но я была готова улепетывать и от Вайлинара, и от Маркуса, если того потребуют обстоятельства. Помирать так с песней. Как угодно, только не рядом с этими чокнутыми мужиками.

— Я не отрицаю того, что однажды написал жрецам и попросил их найти особенную женщину, — он с неприязнью осмотрел лабораторию, быстрым взглядом пробежался по ее наполнению. — А потом эта ненормальная женщина появилась в моей жизни, и я пересмотрел свой план.

— Что, не захотел от меня детей? — спросила уязвлено.

— Захотел оставить её рядом с собой навсегда, — он не смотрел в мою сторону, а перебирал какие-то записали, валяющиеся на столах. — По-настоящему. Быть с ней. Сделать её своей женой и оберегать от всего зла на свете. Если ты не заметила, то я не пытался получить что-либо силой, всегда давал тебе право выбора и даже соглашался на твои сомнительные авантюры.

Ну-у-у, это, конечно, было так. Но, кроме того, Маркус постоянно напоминал мне о моем бесправном положении, шантажировал родным домом и вообще не походил на мужчину, которому я нужна была, как он выразился, по-настоящему.

Хотя целовался он так, как невозможно изобразить, будь ты самым лучшим актером...

Тьфу.

Я на секунду засомневалась, заслушавшись его признанием, но после махнула волосами и посмотрела на Маркуса осуждающе.

— Не заговаривай мне зубы.

— И не собираюсь. Разве я бы прибежал сюда со всеми своими людьми, не будь ты мне небезразлична?

— Прибежал бы. Я ведь такой ценный актив. Этот придурок вообще кровь из меня выкачивал и говорил что-то про гидру. В любви не клялся, правда, но возводил в ранг богов и слюни пускал как последний извращенец.

— Я всё объясню, — вздохнул Лоренсо. — Но, пожалуйста, можно я буду объяснять, пока мы идем?

Он сложил какой-то лист вчетверо и засунул в карман, вернулся ко мне, всем видом намекая, что нам пора идти. Но я не была готова так сразу развесить уши и простить его. Нет уж. Сказать можно всё, что угодно. Но он меня обманул, затащил в свой мир, а теперь рассказывает про какие-то там «настоящие» чувства.

— Как только мы выйдем отсюда, ты отправишь меня домой, — я закусила губу. — Если ты говоришь правду, то отпустишь меня и не будешь держать пленницей своего мира. Если я тебе небезразлична, — выделила слово, сказанное им, едкой интонацией, — ты позволишь мне самой решать, уходить или оставаться.

Маркус вздрогнул, взглянул на меня тяжелым взглядом и... кивнул.

— Клянусь, так и будет.

— Я тебя ненавижу... — прошептала, опустив голову. — Все эти дни ненавидела... ты хотел использовать меня как какую-то вещь...

Он приблизился ко мне, осторожно взял моё лицо в свои ладони. Касание вышло нежным и почти неощутимым. Маркус не настаивал, не заставлял, и во взгляде его не читалось алчности. Он просто смотрел на меня долгую секунду, запоминая что-то, понятное только ему одному.

— Прости меня за всю ту боль, которую я тебе причинил. Я готов вечно искупать свою вину, — сказал твердо, а затем накрыл мои губы своими.

Он целовал меня сначала осторожно, готовясь отстраниться, если я того пожелаю, не настаивая и не проявляя силу. А после, когда я всё же ответила и разомкнула губы — жадно, ненасытно, так, будто будущего могло не случиться, и он хотел воспользоваться каждой секундой, проведенной вместе.

Я позволила себе ненадолго поверить ему, обмануться ещё один раз. Прижаться плотнее к его груди и слушать, как сердце глухо бьется, и мое собственное пытается стучать в унисон.

Когда мы выберемся отсюда, он разрешит мне уйти. Если Маркус не солгал, если я для него что-то значу, он меня отпустит...

Хотела ли я этого?

Я не знала сама. Но понимала точно, что наши с ним отношения изначально были неправильные, зависимые. Наверное, Маркус не умел иначе, как мужчина, выросший в мире жесткого патриархата, а я сама так была занята попытками что-то изменить извне, что не пыталась его научить иному отношению.

Мы не разговаривали толком, только схлестывались, как волны в шторм, и расходились. Мы целовались украдкой, как будто пытались обмануть самих себя, а после скандалили и упивались этими своими ссорами.

Но если у нас есть шанс... если мы выберемся отсюда живыми, я бы хотела попробовать всё сделать иначе. Для начала