Ланселот - Уокер Перси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Признайся, это ведь всем теперь так холодно? Неужто только мне?
Что? А, ты мне напоминаешь, что еще в начале я хотел тебя о чем-то спросить. Да, конечно. Хотя сейчас это, пожалуй, не так уж важно. Потому что на мой вопрос нет ответа. Что за вопрос? Ладно. Почему в средоточии зла я ничего не нашел? Там не оказалось в конечном счете никакой «тайны», никакого откровения, никакого шевеления любопытства, вообще ничего, даже самого зла. Не было во мне и чувства приближения к «разгадке», какое возникло, когда я обнаружил краденые деньги в отцовском ящике для носков. Когда я держал этого несчастного Джекоби за горло, я не чувствовал ничего, кроме зудящего за шиворотом стекловолокна. Поэтому у меня нет к тебе вопроса, поскольку на него нет ответа. Нет вопроса и нет Греховного Грааля, как не было и Святого Грааля.
Даже нож в его горле, похоже, ничего не изменил. Все свелось к тому, что атомы железа затесались среди молекул кожи, молекул артерий и клеток крови.
Ты смотришь на меня с таким… такой… Печалью? Сожалением? Любовью? Да, любовь… Думаешь, я смогу еще кого-нибудь полюбить?
Но это уже не в ту степь. Главное, я знаю то, что мне надо знать и что я должен делать. Сказать? Ты единственный должен понять. Подойди, встань со мной у окна. Хочу кое-что показать тебе, так, мелочи, которых ты, возможно, не замечаешь. Чего ты испугался? Ведешь себя так, словно я — Сатана, и сейчас буду являть тебе с колокольни царства земные.
Прислушайся. Слышишь? Молодежь поет и смеется, радуется в этом городе мертвых. Может, они что-то знают такое, чего нам не дано.
А я вроде той дамы в окне напротив. Все замечаю. Вот тебя, к примеру, видел еще загодя, там, внизу. На кладбище. Ты удивлен? Я видел, что ты делал, хоть ты и сделал это очень быстро. Ты остановился у могилы и помолился. Это твой родственник? Друг? Или тебя попросили? Значит, читаешь заупокойные. А знаешь, что-то в тебе изменилось. Такое впечатление, что пока я говорил и менялся, ты слушал и менялся тоже. Я ошибаюсь, или ты действительно пришел к чему-то вроде решения? Нет? Хочешь дослушать меня до конца?
Взгляни. Что ты видишь? Та же мирная картинка, которую я показал тебе давеча. Та же улица, тот же брошенный «кадиллак» 1958 года, та же киношка, тот же чистенький «фольксваген» с наклейкой «Занимайтесь любовью, а не войной», который в этот момент как раз тащится мимо со своей мышкой-студенточкой за рулем, те же два гомика держатся за руки в соседнем подъезде — на самом-то деле спокойная, приличная пара, ничем не хуже других супружеских пар, насильник и насилуемый, и желания у них в точности те же, что у тебя и у меня, разве что время от времени им нужно покупать вазелин.
Но приглядись и увидишь, что есть на нашей улице и перемены. Видишь, на бампере «фольксвагена» появилась еще наклейка: «Хочется? Сделай!» Видишь афишу у старого разукрашенного входа в кино. Раньше ее не было. Там, где мы когда-то смотрели «Генриха V»[138] и «Кей Ларго»,[139] теперь показывают «Глубокую глотку»[140].
Согласен, перемены малы. Их и переменами-то не назовешь, тот же самый овес, только гуще пророс. Пожимаешь плечами. Что? Да, ты прав. Что из этого.
Ты хотел узнать, что я собираюсь делать. Ладно. Расскажу с удовольствием, потому что как раз сегодня, проснувшись, я окончательно понял. На самом деле все просто. Даже не понимаю, зачем нужно было столько мучиться, чтобы прийти к этому. Всегда под самым носом лежало.
Да, осенило внезапно, и решение оказалось простым и ясным, как в задачке по арифметике. Между прочим, так оно и должно было быть: немножко логики, простой, как дважды два. И вот вижу, в чем дело и как быть. Ради тебя представлю это как простой школьный силлогизм.
1. Мы живем в Содоме.
2. Я предлагаю не жить в Содоме и не воспитывать в нем своих сыновей и дочерей.
3. Твой Бог либо существует, либо нет.
4. Если он существует, он долго не потерпит Содома. Он или сам его уничтожит, или предоставит уничтожить его русским или китайцам, как он спустил с цепи ассирийцев на иудеев, а спартанцев на афинян. Сколько потребуется спартанцев, чтобы уничтожить эти двести миллионов афинян? Десять тысяч? Тысяча? Сотня? Дюжина? Один-единственный?
5. Если Бога нет, то все за него сделаю я. Я один. Я сам стану основателем нового мира, один или вместе с теми, кто, подобно мне, не может терпеть старый. Мое отличие от Бога всего лишь в том, что с русскими и китайцами я тоже мириться не стану. Бог пользуется орудиями. А я и есть орудие, свое собственное. В долине Шенандоа не будет ни русаков, ни китаёз. Мы их не потерпим. Мы знаем, что нам надо. И мы это получим. Если понадобится меч, мы возьмем меч.
6. Я буду ждать, вашему Богу я дам время.
Молчишь. И глаза у тебя пустые.
Ах да, падре, вы же собираетесь взять небольшой приход в Алабаме, проповедовать евангелие, обращать хлеб в тело Христово, отпускать грехи торговцам «бьюиками» и причащать домохозяек с окраин!
Наконец-то ты смотришь на меня, но как странно! А, вот оно что, я вдруг понял тебя. Я читаю в тебе так же быстро, как тогда, когда мы были неразлучны. Ну, теперь-то мы поняли друг друга по-настоящему.
Скажи мне — прав я или нет?
Ты что-то знаешь, чего не знаю я, и хочешь со мной этим поделиться, но почему-то все не решаешься.
Да.
Ты заговорил! Громко и отчетливо! И смотришь мне прямо в глаза!
Однако по твоим глазам я вижу, что это уже не важно, поскольку то, что должно произойти, произойдет вне зависимости от твоей или моей веры и от того, насколько твоя вера истинна. Я прав?
Да.
И у нас ничего из всего этого не получится?
Нет.
Значит, все кончено? По твоим глазам это вижу. Значит, все-таки мы пришли к согласию.
Да.
Да, но… Но что же дальше? Должно же возникнуть что-то новое?
Да, но…
Но? Но тебе и оно не нравится?
Молчишь. Значит едешь в свою церковку в Алабаме?
Да.
Какое в этом новое начало? Не опять ли все тот же овес?
Молчишь.
Ладно. Но ты это понимаешь! Кто-то из нас заблуждается. И будет либо по-твоему, либо по-моему.
Да.
Единственное, в чем мы едины, так это в том, что так, как сейчас — не будет. Как вон там.
Да.
Ведь кроме наших с тобой путей, других нет?
Да.
И последний вопрос — почему-то мне кажется, что ты сможешь ответить. Ты ведь знаешь Анну?
Да.
Ты хорошо ее знаешь?
Да.
Она приедет ко мне в Виргинию? Мы сможем начать там новую жизнь с нею и с Сиобан?
Да.
Хорошо. Больше мне спрашивать нечего. А тебе? Может, ты хочешь что-нибудь сказать перед моим уходом?
Да.
Примечания
1
Пер. М. Лозинского
2
Ланселот — герой куртуазных рыцарских романов (Кретьен де Труа «Ланселот, или Рыцарь телеги»; Томас Мэлори «Смерть Артура» и др., связанных с именем легендарного короля Артура). Сын Бретонского короля Бана, он был похищен в детстве Владычицей Озера Вивьеной. Когда Ланселот вырос, она привезла его ко двору короля Артура, где он стал первым среди рыцарей «Круглого стола». Ланселот влюбляется в леди Гиневру (Гвиневеру), супругу короля. Племянник Артура Мордред, сын Феи Морганы, открывает королю глаза на связь его жены и Ланселота. По одной из версий легенды, рыцарь, настаивавший на том, что Гиневра сохраняла верность супругу, хотя и проводила ночи с возлюбленным, бежит со своей королевой во Францию, спасая ее от неминуемой гибели — сожжения на костре.
3
Парсифаль (Персеваль) — один из рыцарей «Круглого стола», герой произведений о поисках Святого Грааля (помимо романа Т. Мэлори, — «Парсифаль» Вольфрама фон Эшенбаха; «Персеваль, или Повесть о Граале» Кретьена де Труа; музыкальная драма «Парсифаль» Рихарда Вагнера). Парсифаль, сын знатного рыцаря Гамурета, совершает немало подвигов и становится Королем Грааля (таинственной чаши — символа евхаристии; она отождествлялась с чашей, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Христа; Грааль, изначально обладающий магическими свойствами, даровал человеку, согласно кельтским преданиям, чудесное, мистическое блаженство; в романе Эшенбаха Грааль изображен как волшебный камень, дающий людям вечную молодость, бессмертие, наполняющий столы пиршествующих яствами и винами).
4
Марди-Гра — «Вторник на Масленицу», народный праздник в Новом Орлеане и других городах Луизианы. Сопровождается красочным карнавалом, балаганами и парадами с участием ряженых и джаз-оркестров; стал своеобразным символом Нового Орлеана.
5
Хьюи Пирс Лонг (1893–1935) — политический деятель, популист, основатель династии миллиардеров; сенатор от штата Луизиана, по прозвищу Царь-рыба; был губернатором — фактически диктатором — Луизианы; возглавил одно из самых массовых профашистских движений в середине 30-х годов. Жизнь и политическая карьера Лонга были положены в основу романа Р. П. Уоррена «Вся королевская рать». В 1935 г. застрелен доктором Карлосом Вайсом.