Больше чем жизнь - nadiya black

Все мы, безусловно, невероятно потрясены подобным известием, и, конечно же, от подобного потрясения магический мир оправится нескоро. Сразу вспоминается фраза о том, что герои не живут долго. Однако, очень не хотелось бы убеждаться в ее правдивости на примере мистера Поттера.»

Рита Скиттер, корреспондент «Ежедневного пророка»

Гермиона закончила чтение, и, опустив лишние, уже известные ей подробности, отложила газету. Все в точности так, как она и представляла. Ничего неожиданного.

Рон с опаской посматривал на нее с противоположного кресла. Было очевидно, что он чувствует себя неуютно. С того самого момента, как газета, в принципе, попала в руки девушке. Сейчас он ожидал чего угодно: истерик, слез, с которыми все равно не знал, что делать. Но ничего из этого не последовало. Гермиона оставалась невозмутимой. Даже слишком невозмутимой, учитывая ситуацию. С того злополучного дня, она больше не плакала.

Он хорошо помнил их первый визит в больницу Св. Мунго. Помнил, как зарыдала Джинни, едва только переступив порог палаты Гарри. Помнил, как сам ощутил это мерзкое, ноющее покалывание внутри, не сулившее ему ровным счетом ничего хорошего. И помнил Гермиону, ее пустой взгляд, не выражающий ровным счетом никаких эмоций. Казалось, она просто не чувствует ничего. Вообще. Безжизненная кукла.

И все же, в определенные моменты Рону казалось, что он понимает причины такого ее состояния. Ведь Гарри был дорог им обоим, как никто другой. Но сейчас, несмотря на то, что он все еще был жив, и они приходили навещать его каждую неделю, это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Даже смешно. После случившегося с Гарри, Рон чувствовал невероятное одиночество и пустоту. Настолько, что хотелось просто кричать и выть от бессилия изменить хоть что–нибудь.

Потому что после произошедшего он лишился не только Гарри. Вместе с ним, он лишился и Гермионы тоже.

Рон решительно оттолкнулся от кресла и приблизился к ней. Нет, так не может продолжаться вечно.

— Герми, пошли, — неуверенно забормотал он. — Хватит уже сидеть здесь весь день, от этого все равно ничего не измениться. Тебе надо поесть. Вспомни, когда ты делала это в последний раз.

— Не надо, Рон, — отстранено бросила она, поднимаясь.

— Но я просто хочу…

— Не надо. Ужинайте без меня, я правда не голодна. — Не посчитав нужным добавить что–либо еще, Гермиона торопливо направилась к выходу из гостиной.

Дни сменяли друг друга с молниеносной быстротой, но для Гермионы время словно бы остановилось. Ей не нужны были все эти сочувствующие взгляды гриффиндорцев, снисхождение учителей, Рон, который, в последнее время сам стал тяготится ее присутствием. Они все старались помочь. Безуспешно. Напрасно и безуспешно.

Случившееся с Гарри просто не укладывалось в голове. Казалось какой–то глупой и нелепой шуткой. И каждый раз, навещая его, она ждала, что вот сейчас он откроет глаза, встанет, сбежит из этой чертовой палаты, угнетавшей всех ее посетителей своей унылой и безрадостной атмосферой. Но время шло, а ничего не менялось. Гарри не приходил в себя и никак не реагировал на происходящее вокруг, оставаясь безучастным ко всему.

В такие моменты Гермионе казалось, что она просто сходит с ума. Ей было больно и безразлично одновременно. Рон пытался помочь ей справится, но даже он, в свое время, не выдержав ее состояния, назвал ее «бесчувственной». Хорошо, если бы так. Но на самом деле все, что она еще могла чувствовать — это боль.

Гермиона продолжала жить своей обычной жизнью, как будто бы ничего не поменялось, выполняла обязанности старосты даже с большим рвением, чем обычно, отправлялась спать, каждый раз надеясь, что завтра станет лучше. Но, просыпаясь, обнаруживала, что боль никуда не делась и продолжала преследовать ее. Обжигала желудок, волной поднимаясь к груди. И никуда не исчезала.

По прошествии месяца, Гермиона почти научилась жить с ней. Она старалась забивать голову чем–то совершенно посторонним, что хоть как–то бы отвлекало. Посещала занятия, на которых больше не проявляла прежнего энтузиазма, а просто сидела молча, небрежно записывая конспект.

Ее нечасто можно было увидеть в Большом зале. Подобное скопление народа невероятно сильно выводило из себя, а суета угнетала. Гермиона старалась держаться подальше от этого. Она избегала всех.

А вечером, когда гриффиндорцы отправлялись на ужин, приходила в спальню мальчиков, присаживаясь на кровать Гарри. Здесь все так напоминало, просто кричало о нем, что внутри все болезненно сжималось, скручивалось в тугой узел от нестерпимой боли внутри. И Гермионе хотелось заплакать. Казалось, станет легче. Но не получалось. Поэтому каждый раз она просто уходила, так ничего и не добившись.

Шел уже второй час травологии. Однако, из–за неожиданно резкого потепления Гермионе казалось, что если в душные теплицы не проникнет хоть немного воздуха, она скончается прямо тут. Все ее однокурсники уже довольно приличное количество времени занимались тем, что выдавливали сок из каких–то растений с на редкость отвратительным запахом. Возможно, именно он и явился причиной ее внезапного недомогания. В результате, придя к выводу, что если она сейчас же не уберется отсюда, ее вывернет прямо на злосчастные растения, Гермиона, забормотав извинения, выбежала из теплиц.

Она еле успела добежать до туалета, прежде чем ее стошнило. Мерлин, теперь еще и это. Гермиона не могла не обратить внимание на то, что последнее время ее тошнит в буквальном смысле слова от всего.

Вытерев рукой выступившие на лбу капельки пота, Гермиона на неслушающихся ногах поплелась к умывальнику. И вдруг, неожиданная догадка, возможно, всего лишь глупое предположение, оглушило ее. Протянутая рука так и застыла на полпути к крану.

А что, если…

Вспомнив и о других красноречивых симптомах, которым она до этого, из–за навалившихся на нее проблем, просто не придала значения, Гермиона инстинктивно переместила руку на живот. Несмотря на отсутствие видимых доказательств, она отчего–то была уверенна, что не ошибается насчет своего нынешнего положения.

От внезапно нахлынувших эмоций стало трудно дышать. Неужели она беременна? Неужели внутри нее поселилось существо, которому она сможет подарить жизнь? Неужели внутри нее его ребенок? Ее и Гарри…

Застыв на минуту, Гермиона пропустила момент, когда по щекам потекли спасительные слезы. Когда она сползла вниз по стене, обхватив руками собственные плечи. И когда за первыми слезами последовала настоящая истерика.

Она не знала, сколько времени провела в подобном состоянии. Но, вообщем–то, разве это было важно? Разве хватит ей каких–то жалких нескольких минут для того, чтобы выплакать всю ту боль, что накапливалась в ней и душила на протяжении стольких месяцев?

И неожиданно, какой–то посторонний звук привлек ее внимание. Судя по всему, в туалет зашел еще кто–то. И, секунду поколебавшись, опустился на корточки рядом с ней.

— Гермиона? — Всегда несколько надменное личико Джинни теперь выражало искреннее недоумение, смешанное с легким беспокойством. — Гермиона, ты чего? — Уяснив, что ответа она вряд ли дождется, Джинни раздраженно выдохнула. — Так, слушай, я только что встретила Рона. Он сказал, что на травологии ты вся позеленела и сбежала с урока. Рон очень переживает. — Джинни сконцентрировала особое внимание на последнем предложении и, помолчав немного, добавила: — Не то, чтобы мне есть хоть какое–нибудь дело до всего этого. Но если ты сейчас же не вернешься в гостиную, Рон поднимет на уши всю школу!

Гермиона поспешно вытерла слезы и поднялась.

— Меня просто затошнило, но сейчас уже все в порядке.

Джинни окинула ее оценивающим взглядом. Несмотря на то, что в последнее время ее мысли были заняты совершенно другим, она обратила внимание на то, что подобное происходит с Гермионой довольно часто. Сначала, она просто не придала этому значения, списав все на обычное отравление, возможность которого также никто не отменял. Но теперь, глядя на Грейнджер, вспомнила себя месяц назад. Правда, все эти симптомы стали скорее подтверждением того, что ей было известно и так. А вот Гермиона… Джинни вспомнила, что за прошедший месяц она была сама на себя не похожа. И что ей, скорее всего, было попросту не до этого.

Взгляд младшей Уизли задержался на руках Гермионы, которые она снова переместила на живот. И что–то в этом незатейливом жесте словно бы поставило точку в конце незавершенного предложения, подтвердив тем самым догадки Джинни, которые она до этого не решалась высказать.

— Ты что, беременна?

Этот вопрос застал Гермиону врасплох. Она попыталась не измениться в лице, однако, следует признать, у нее никогда не получалось притворяться достаточно хорошо.

Заметив такую ее реакцию, Джинни кивнула, как будто бы мысленно соглашаясь сама с собой.