Лучшие мысли и изречения древних в одном томе - Константин Душенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Письма к Луцилию», 83, 24
Напившись вином, он [Марк Антоний] жаждал крови. Мерзко было то, что он пьянел, когда творил все это, но еще мерзостнее то, что он творил все это пьяным.
«Письма к Луцилию», 83, 25
Так называемые наслаждения, едва перейдут меру, становятся муками.
«Письма к Луцилию», 83, 27
Тот, кому завидуют, завидует тоже.
«Письма к Луцилию», 84, 11
На чьей земле ты поселенец? Если все будет с тобою благополучно – у собственного наследника.
«Письма к Луцилию», 88, 12
Стремиться знать больше, чем требуется, – это тоже род невоздержности. ‹…› Заучив лишнее, ‹…› из-за этого неспособны выучить необходимое.
«Письма к Луцилию», 88, 36–37
[В нынешних] книгах исследуется, ‹…› кто истинная мать Энея, ‹…› чему больше предавался Анакреонт, похоти или пьянству, ‹…› была ли Сафо продажной распутницей, и прочие вещи, которые, знай мы их, следовало бы забыть.
«Письма к Луцилию», 88, 37
Все ‹…› познается легче, если ‹…› расчленено на части не слишком мелкие ‹…›. У чрезмерной дробности тот же порок, что у нерасчлененности. Что измельчено в пыль, то лишено порядка.
«Письма к Луцилию», 89, 3
Вы [чревоугодники] несчастны, ибо ‹…› голод ваш больше вашей же утробы!
«Письма к Луцилию», 89, 22
Говори ‹…›, чтобы ‹…› услышать и самому; пиши, чтобы самому читать, когда пишешь.
«Письма к Луцилию», 89, 23
Самый счастливый – тот, кому не нужно счастье, самый полновластный – тот, кто властвует собою.
«Письма к Луцилию», 90, 34
Природа не дает добродетели: достичь ее – это искусство. ‹…› [Древние] были невинны по неведенью; а это большая разница, не хочет человек грешить или не умеет.
«Письма к Луцилию», 90, 44, 46
Безопасного времени нет. В разгаре наслаждений зарождаются причины боли; в мирную пору начинается война.
«Письма к Луцилию», 91, 5
Судьба городов, как и судьба людей, вертится колесом.
«Письма к Луцилию», 91, 7
Беда не так велика, как гласят о ней слухи.
«Письма к Луцилию», 91, 9
Прах всех уравнивает: рождаемся мы неравными, умираем равными.
«Письма к Луцилию», 91, 16
Пока смерть подвластна нам, мы никому не подвластны.
«Письма к Луцилию», 91, 21
Наслажденье – это благо для скотов.
«Письма к Луцилию», 92, 6
Наполнять надо душу, а не мошну.
«Письма к Луцилию», 92, 31
Много ли радости прожить восемьдесят лет в праздности? ‹…› Прожил восемьдесят лет! Но дело-то в том, с какого дня считать его мертвым.
«Письма к Луцилию», 93, 3
По-твоему, счастливее тот, кого убивают в день [гладиаторских] игр на закате, а не в полдень? Или, ты думаешь, кто-нибудь так по-глупому жаден к жизни, что предпочтет быть зарезанным в раздевалке, а не на арене? Не с таким уж большим разрывом обгоняем мы друг друга; смерть никого не минует, убийца спешит вслед за убитым.
«Письма к Луцилию», 93, 12
Каждый в отдельности вмещает все пороки толпы, потому что толпа наделяет ими каждого.
«Письма к Луцилию», 94, 54
Несчастного Александра гнала и посылала в неведомые земли безумная страсть к опустошению. ‹…› Он идет дальше океана, дальше солнца. ‹…› Он не то что хочет идти, но не может стоять, как брошенные в пропасть тяжести, для которых конец паденья – на дне.
«Письма к Луцилию», 94, 62–63
Не думай, будто кто-нибудь стал счастливым через чужое несчастье.
«Письма к Луцилию», 94, 67
Само по себе одиночество не есть наставник невинности, и деревня не учит порядочности.
«Письма к Луцилию», 94, 69
Блаженствующие на взгляд черни дрожат и цепенеют на этой достойной зависти высоте и держатся о себе совсем иного мнения, чем другие. Ведь то, что прочим кажется высотою, для них есть обрыв.
«Письма к Луцилию», 94, 73
Мы часто про себя желаем одного, вслух – другого, и даже богам не говорим правды.
«Письма к Луцилию», 95, 2
Войны ‹…› – это прославляемое злодейство.
«Письма к Луцилию», 95, 30
Запрещенное частным лицам приказывается от лица государства. За одно и то же преступление платят головою, если оно совершено тайно, а если в солдатских плащах – получают хвалы.
«Письма к Луцилию», 95, 30–31
Человек – предмет для другого человека священный.
«Письма к Луцилию», 95, 33
Природа ‹…› родила нас братьями.
«Письма к Луцилию», 95, 52
[О Катоне Младшем]: Сколько в нем силы духа, сколько уверенности среди общего трепета! ‹…› Он единственный, о чьей свободе речь не идет; вопрос не о том, быть ли Катону свободным, а о том, жить ли ему среди свободных.
«Письма к Луцилию», 95, 71
Богу я не повинуюсь, а соглашаюсь с ним и следую за ним не по необходимости, а от всей души.
«Письма к Луцилию», 96, 2
Злодеянья могут быть безнаказанны, но не безмятежны. ‹…› Первое и наибольшее наказанье за грех – в самом грехе.
«Письма к Луцилию», 97, 13–14
Никогда не считай счастливцем того, кто зависит от счастья!
«Письма к Луцилию», 98, 1
Кто страдает раньше, чем нужно, тот страдает больше, чем нужно.
«Письма к Луцилию», 98, 8
[Мудрец] считает одинаково постыдным бежать и от смерти, и от жизни.
«Письма к Луцилию», 98, 16
Мы ищем причин для страданья и хотим сетовать на судьбу даже неоправданно, когда она не дает нам повода к справедливым жалобам.
«Письма к Луцилию», 99, 3
Расстоянье между первым и последним днем [жизни] изменчиво и неведомо; если мерить его тяготами пути, оно велико даже у ребенка, если скоростью – коротко даже у старца.
«Письма к Луцилию», 99, 9
Люди стонут более внятно, когда их слышат.
«Письма к Луцилию», 99, 16
Человеку ничего не обещано наверняка, и фортуна не должна непременно довести его до старости, но вправе отпустить, где ей угодно.
«Письма к Луцилию», 99, 22
Пусть ‹…› память [об умерших] будет долгой, а скорбь – короткой.
«Письма к Луцилию», 99, 24
Более велик тот, кто отнимает у нас саму способность оценивать, чем тот, кто заслуживает высочайшей оценки.
«Письма к Луцилию», 100, 4
Не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью.
«Письма к Луцилию», 101, 7
Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести больше, чем принес.
«Письма к Луцилию», 102, 25
Человек человеку грозит ежедневно.
«Письма к Луцилию», 103, 1
Зверей заставляет нападать или голод, или страх, а человеку погубить человека приятно.
«Письма к Луцилию», 103, 2
Разве не самое отрадное – когда жена так тебя любит, что ты сам начинаешь любить себя больше?
«Письма к Луцилию», 104, 5
Привыкшая к слепому страху душа не способна заботиться о собственном спасенье: она не избегает, а убегает, а опасности легче ударить нас сзади.
«Письма к Луцилию», 104, 10
Многое, что ночью представляется ужасным, день делает смехотворным.
«Письма к Луцилию», 104, 24
К ним [власть имущим] нужно приближаться, но не сближаться тесно, чтобы лекарство не обошлось нам дороже самой болезни.
«Письма к Луцилию», 105, 5
У всякого есть человек, которому доверяют столько же, сколько ему самому доверено. Пусть даже первый ‹…› довольствуется одним слушателем, – их получится целый город.
«Письма к Луцилию», 105, 6
Кто ждет наказанья, тот наказан, а кто заслужил его, тот ждет непременно.
«Письма к Луцилию», 105, 7
Дела за нами не гонятся – люди сами держатся за них и считают занятость признаком счастья.
«Письма к Луцилию», 106, 1
В чтении, как и во всем, мы страдаем неумеренностью; и учимся для школы, а не для жизни.
