Братья Ждер - Михаил Садовяну

«Может статься, ты и не знаешь, куманек, — заметил мне проклятый кривой дед, — а я вот знаю. И вот я думал, гадал и так и эдак, кто бы мог поехать изо Львова в Молдову, что за купцы ездят туда от нас. И еще, с какими балагурами и добрыми выпивохами проводили время наши люди — мои и атамана Гоголи — в харчевнях Львовского посада. И с какими здешними молдаванами дружат слуги пана Миху».

«Невдомек мне, о чем ты говоришь».

«Жаль, что ты такой тугодум, — рассмеялся дед Илья. Так знай же, что мы ходили в Тишин, хотели выкрасть белого коня да вернулись ни с чем. А узнав про любовные шашни княжича, снарядили охотников изловить лисенка, да и тут промахнулись. Одна польза: встретился нам удалой молодец и достойный муж — конюший Симион, и крепко мы с ним подружились. А потом познакомились мы и с маленьким конюшим — в том кровь так и кипит. Понравился нам сей юноша — и мне, и Григорию Гоголе».

Старый конюший прервал служителя:

— Хватит сказки сказывать, Иосип!

— Да какие же это сказки, честной конюший? Сейчас узнаешь, отчего я так подробно все описываю. «Послушай еще одну новость, — говорит мне тогда дед Илья. — Посоветовались мы с Гоголей и порешили засунуть боярина Миху в мешок, взвалить его на коня и привезти к Штефану-водэ. Лукавый боярин нарушил слово, не дав нам обещанных злотых. Так что передай это нашим приятелям в Тимише. А чтобы они увидели, что мы говорим дело и не изменяем дружбе, передай им еще одну весть».

Тут рассказчик замолк и поскреб висок.

— Что он тебе еще наплел? — ухмыльнулся конюший Маноле. — Говори, не томи, видишь, боярыням не терпится узнать поскорее.

— Наговорил он мне с три короба, — пробормотал львовский посланец, — и былей и небылиц. Я уж и не знаю, было ли то на самом деле, и не хочу зря болтать и боюсь прогневить кое-кого из молодых бояр.

— Да говори же, милый человек, — жалобно взмолилась конюшиха Илисафта.

— Он сказал, что ему и Гоголе ведома судьба некой княгини и ее дочки.

Маленький Ждер чутко поднял голову, потом снова пригорюнился, устало зевнул, не спеша отошел и скрылся в доме. Боярыня Илисафта проводила его жалостливым взглядом и тут же заторопила Иосипа:

— Теперь можешь говорить открыто.

Иосип продолжал, понизив голос:

— «Их милости тогда уверятся в нашей дружбе, — сказал мне старый Илья, — когда узнают, что мы шли следом за нехристями и, сговорившись с нашими хлопцами в Приднепровье, стали нападать на отдельные отряды. Каким путем мы проведали об угоне княгини Тудосии, не обязательно всем знать. Может, попала она в руки татар по милости кое-кого из беглецов. Узнав об этом, Гоголя вспомнил своих друзей и пошел следом за ногайцами, покуда не встретился с очаковскими работорговцами. За Бугом, прежде чем вступить в свои степи, мурзы продают часть захваченного товара. Четыре польские княгини и одна молдавская со своей дочерью были проданы тут же, как только кибитки перешли вброд через Буг. Купцы повезли их в Очаков. Там в бугском лимане, ждали турецкие галеры. Молдавских рабынь погрузили, заодно со всякой купленной утварью, на судно Сулейман-бея, начальника султанской крепости, построенной в дунайских плавнях, супротив Килийской твердыни. Вот все, что мы узнали, — говорил мне дед Илья, — может, дойдет эта весть до княжича Александру и приятелям нашим будет от этого выгода. А нам от этих приятелей только одного надо: узнать у светлого князя Штефана, потребен ли ему наш товар — опальный боярин Миху. Получив ответ да узнав цену, мы тут же и доставим его».

Воротился я во Львов и доложил обо всем своему господину. «По всему видать, — сказал мне он, — что цена, которой добиваются разбойники, не превышает ковшика золотых. Хорошо, кабы родитель наш шепнул о том словечко господарю. А уж договориться мне нетрудно. Я таким товаром не промышляю и, как честный купец, не хочу встревать в чужое дело».

— А другим такого добра и вовсе не надобно, — пробормотал старый конюший. — Вряд ли заплатит господарь такую цену за шкуру беглеца, пригодную разве что на чучело.

— Кто знает… Торговое дело изменчиво. После всего, что случилось, шкуры могут подняться в цене.

Конюший Симион отодвинулся от столба, к которому прислонился.

— Друг Иосип, — угрюмо проговорил он, — второй раз замечаю, что в ляшской земле рассказы длинны сверх меры.

— Однако мой рассказ в тот приезд оказался не без пользы для коней, — рассмеялся львовский посланец.

— Может, и этот принесет кому-нибудь пользу. За первый рассказ мы тебе много благодарны. За этот — поменьше. Ступай в людскую, там дожидаются тебя добрые товарищи.

Иосип поклонился боярам и вышел. Симион Ждер приблизился к матери и поцеловал у нее руку.

— Видела, маманя, — спросил он, — как посмотрел на него Ионуц? И слушать не стал. Понял, видать, что делать нечего.

— Внял умным советам старших, — угрюмо подсказал конюший Маноле.

— Должно быть, так, — печально опустив голову, согласился Симион.

— Может, оно и к лучшему, — заключила конюшиха Илисафта. — Вот уж третья суббота, как и я и Кира шепчем над ним наговоры и отводим чары. Завтра велю отцу Драгомиру отслужить молебен об исцелении.

Маленький Ждер слышал весь рассказ Иосипа. Отошел он, охваченный страхом, как бы не натворить чего-нибудь, не выдать себя. Очутившись в маленькой горенке по соседству со светлицей боярыни Илисафты, он неслышно приник к стене и напряг слух, И услышал все.

Он еще сам не мог разобраться в своем чувстве. Это была не радость, но и печали он уже не испытывал. Скорее всего острая тревога и возбуждение, от которых он тщетно пытался освободиться. Замысел и решение созрели в уме легко и быстро. Видать, уж так ему на роду написано, уверял он себя. Вмешательство княжича Алексэндрела ничего, кроме страданий и путаницы, а может, и гибели Насты, не принесет. Вот почему волею небес Наста оказалась так далеко от него: теперь она будет принадлежать только ему, Ионуцу, ибо только он дерзнет пуститься на поиски девушки и вырвет ее из рук душегуба. Обретенная ценой таких страданий и забот, Наста уже не сможет принадлежать другому. Нет, подобные мысли не могут быть навеяны безумием. Добрые мысли всегда от неба. Так же как и нежданная весть, доставленная Иосипом Нимирченским. Ему, Ионуцу, остается откликнуться на зов. Жива ли еще боярыня Тудосия, не ведомо, но Наста жива и зовет его. Он чувствует это всем своим существом.

Некоторое время он предавался подобным размышлениям со всей страстью двадцатилетнего юноши, потом вдруг осознал, что пора обдумать побег из Тимиша и путь в Килию. Самое легкое — вскочить на ноги, сесть на коня и ускакать. Но служители тут же настигнут его, и тогда уж не миновать бочки с водой в больнице искусного нямецкого лекаря. А выжидать, тянуть, обдумывая всякие решения, тоже невозможно. Внутренний голос повелевал ему торопиться. Что бы такое придумать? Как усыпить подозрения обитателей Тимиша и незаметно вылететь из гнезда?

Прежде всего надо подыскать товарища… Им может быть только Георге Ботезату Татару. Умный, усердный и надежный в беде человек. Есть у него и другие достоинства, они скажутся в свое время. Из оружия надо захватить лишь то, что можно скрывать под одеждой. Впрочем, пуще всякого оружия полагаться следует на свою сметливость и ловкость.

Нельзя также забывать, что в дальних странствиях, коли хочешь ехать быстро, нужны деньги. Можно, конечно, надеть кафтан из тонкого синего сукна и в Романе обменять его на более дешевый, взяв приплату. Да кто знает, найдется ли покупатель в тот самый час, когда они там сделают привал. А в таком предприятии дневные остановки должны быть как можно короче и реже. Ночь надо проводить в поле; а там торговцев одеждой не увидишь.

Ничего, для начала у него есть три золотых.

Вот уже три года, как боярыня Илисафта пользовалась святой водой, которую на крещение привозили ей в зеленой бутыли из Нямецкой обители. Для этого дела не было служителя усерднее Маленького Ждера. Не долго думая, выбрав самые легкие сани и самых быстрых скакунов, Ионуц закутывался в бараний тулуп и мчался стрелой по накатанной дороге. И каждый раз конюшиха за старание совала ему в руку по золотому. Видно, это тоже было предусмотрено свыше. Не будь на то господня воля, он бы их давно растратил. Но вот же — не растратил, а хранил свое сокровище под серебряным окладом иконы божьей матери, что висела в изголовье.

Встав с постели, он пошарил под окладом иконы и при свете лампады нашел свое сокровище. Осталось придумать, как уговорить Татару. Ботезату бесценный человек, да вот беда — соображает туго. И нрав у него крутой: упрется так, словно сто дьяволов засело в нем.

Если не сладить с татарином — все может рухнуть. Ботезату не даст ему уехать из Тимиша, позовет на помощь и старого и молодого конюшего.

Но если суждено ему совершить задуманное, то и татарин, по милости всевышнего, покорится.