Последние романтики - Рут Харрис

– Мистер Скрибнер заявил, что у него нет возражений против того, чтобы это слово было напечатано, но только в том случае, если оно относится к собаке женского пола, – сказал Перкинс Киму за ленчем. – В «Деле чести» ты используешь его по отношению к героине, и он категорически отказывается публиковать книгу. Он никогда не был, в сущности, удовлетворен тем компромиссом, к которому мы пришли по поводу слова… того самого, начинающегося с буквы «F»… в «Западном фронте». Он был вынужден отстаивать его перед Советом правления, издательской ассоциацией; различные религиозные группы оказывали на него давление, и вот теперь он подвел черту. Скотт заступался за тебя, и Теодор Ингрэм тоже, и Эс. Ай. Брэйс, но мистер Скрибнер не уступил ни на йоту, – говорил Перкинс. – Мне очень жаль, Ким. Я боролся, как мог, использовал все возможности, которые только приходили мне в голову… и я проиграл.

Ким покачал головой.

– Просто не верится, что от одного слова может зависеть так много, – сказал он. Они сидели в ресторане «Алгонкин», и мало что изменилось здесь со времени его последнего посещения. Маленькая, черноволосая и красивая Дороти Паркер беседовала с Александром Вулкоттом, и его тройной подбородок колыхался от смеха. Тихо сидел Джордж С. Кауффман, сохраняя на лице свое обычное угрюмое выражение, и, когда Вулкотт перестал хохотать, Роберт Бенчли добавил к остроте мисс Паркер свою собственную. Их круглый стол приобрел теперь международную известность, и у Кима возникло отчетливое ощущение, что для его участников теперь стало работой то, что когда-то было для них забавой.

– Боюсь, что Скрибнер потеряет тебя, – горячо сказал Перкинс. – Эта мысль убивает меня. «Дело чести» написано даже лучше, чем «Западный фронт». Ким, ты хороший писатель, и ты становишься все лучше.

Напряжение последних восьми недель, проведенных им в спорах, отразилось на лице Перкинса, и он выглядел маленьким и усталым.

– Ты не возражаешь, если я позвоню тебе вечером домой? – спросил Ким. – У меня появилась одна мысль.

– Конечно, ты можешь позвонить мне домой, – сказал Перкинс, слегка удивившись, потому что Ким, как и все авторы, с которыми он работал, знали его домашний номер. Перкинс гордился тем, что он был доступен для своих авторов двадцать четыре часа в сутки. Он подписал счет за ленч, который должен был оплатить Скрибнер, подумав, что больше он ничего не сможет сделать для Кима, и опасаясь, что в последний раз встретился с ним за ленчем.

2

Джей Берлин происходил из еврейской семьи Нью-Йорка, относившейся к верхушке средней буржуазии. Три поколения семьи Берлинов владели сетью универмагов, торговавших в розницу дамской одеждой улучшенного качества. Сколько Джей себя помнил, он всегда хотел быть издателем. Эту мысль ему подсказал один из лучших друзей семьи, музыкальный издатель, заработавший состояние на публикации небольших, отдельно изданных музыкальных произведений. Но Джей мечтал издавать книги. Учась в Йельском университете, он сочинял скетчи для студентов театрального факультета, писал и редактировал статьи для «Йель дейли ньюс», а во время летних каникул работал в легкомысленной обстановке кабинетов издательства «Рид и Кристи». Те летние месяцы, проведенные им в знаменитом издательстве, окончательно определили его цель в жизни. Он восхищался непринужденной, богемной атмосферой, царившей там. Все самые остроумные и хорошенькие девушки Нью-Йорка работали в «Рид и Кристи», и каждый вечер, когда «работа», которую трудно было назвать работой из-за нескончаемого потока пересудов, сплетен, посещений и шуток, заканчивалась, Горас Рид доставал бутылку спиртного, припасенного еще до введения Сухого закона, и угощал сотрудников, которые, после нескольких порций, становились еще более оживленными. Потом они отправлялись ужинать в дешевый итальянский ресторанчик на Западной Сорок шестой улице, где им подавали большие блюда спагетти с томатной пастой и красное вино в толстых и обломанных по краям чайных чашках. Закончив в 1922 году Йельский университет, Джей Берлин сразу же поступил на постоянную работу в издательство «Рид и Кристи».

Джей знал Кима, хотя и не по учебе в Йельском университете. Когда Джей поступил на первый курс, Ким уже пошел добровольцем на военную службу и отбыл в Европу. Но, несмотря на разницу в возрасте и в вероисповедании, а Хендриксы принадлежали к обществу старого закала, члены которого предпочитали не общаться с евреями и католиками, молодые люди были знакомы и доброжелательно относились друг к другу. Джей помнил Кима еще по первым публикациям в «Сан», а Ким встречал Джея, когда тот работал в «Рид и Кристи» и часто посещал литературные вечера. Они оба были выпускниками Йеля, оба имели отношение к литературе и вращались в одних и тех же кругах Нью-Йорка.

Когда Джей проработал в «Рид и Кристи» два года, с ним одновременно произошло следующее: во-первых, у него появилось ощущение, что он, дожив до двадцати пяти лет, ничего в жизни не добился, в то время как его приятели по дансингам и по подготовительной школе уже начинали набирать высоту в этом мире, а во-вторых, умерла его бабушка, оставив ему десять тысяч долларов.

Джей знал, что Горас запутался в долгах, потому что сам Горас постоянно жаловался по этому поводу. Горас был должен всем: печатникам, поставщикам бумаги, рекламным агентствам, художникам, авторам, и «Рид и Кристи» находились на краю финансовой пропасти. Теперь Джей располагал кое-чем, что было нужно Горасу, а именно деньгами, а Горас обладал кое-чем, что хотел заполучить Джей: правами на пятнадцать книг, причем все они считались литературной классикой. Неизданные и нераспроданные книги лежали мертвым грузом в издательстве «Рид и Кристи». Когда Джей заводил разговоры о том, что их неплохо было бы переиздать, Горас всегда обещал, что «он что-нибудь с ними сделает», но у него никогда не доходили до этого руки.

– Я куплю у вас права, – предложил Джей в следующий раз, когда Горас жаловался на свои финансовые трудности. По его словам выходило так, что его тесть, который дал деньги на издательство, имел отвратительную привычку интересоваться, когда ему вернут его деньги и почему издательство не приносит никакой прибыли. Эта привычка раздражала Гораса, который объяснял свою склонность к выпивке тем, что его тесть назойливо вмешивается не в свои дела. Несмотря на его дилетантские замашки ловеласа, неспособность завести себе казначея и неумение зарабатывать деньги, Гораса нельзя было назвать глупцом. В ту же секунду, когда Джей проявил интерес к списку не приносивших дохода книг, Горас насторожился.

– Зачем они тебе понадобились?