Патриот - Терри Пратчетт

— О.

— И это еще к лучшему, потому что иначе отсюда уже была бы видна гора Гебра. А у ее подножия — то, что называется Кулаком Гебры. Заурядное селеньице, но обнесенное здоровенными стенами в тридцать футов толщиной. И таким образом превращающееся в настоящий город, потому что там хватает места для многих тысяч вооруженных людей, боевых слонов, верблюдов и прочих приятных вещей. И если бы вы увидели все это, то прямо сейчас велели бы мне разворачивать судно. Что твоя знаменитость говорит насчет таких штук?

— Кажется, ЧТО-ТО было… — Ваймс полистал книжку. — Ну да, вот оно: «После первой битвы при Сто Лате я сформулировал стратегию, каковая верою и правдою служила мне на протяжении многих битв. И заключается оная в следующем: коли у противника неприступная крепость, не мешай ему пребывать там и далее».

— Чрезвычайно полезный совет, — усмехнулся Дженкинс.

Ваймс сунул книжку в карман.

— Итак, констебль Посети, на нашей стороне, как ты утверждаешь, кто-то из богов?

— Так точно, сэр.

— Но на стороне противника тоже, вероятно, имеется какой-нибудь бог?

— Вполне вероятно, сэр. Какой-нибудь бог есть на каждой стороне.

— В таком случае будем надеяться, они друг друга уравновесят.

Шлюпка с клатчского корабля так тихо опустилась на морскую гладь, что вода даже не плеснула. У лебедки с мечом наголо стоял Ахмед 71-й час, вследствие чего матросы подошли к выполнению своей задачи со всем возможным тщанием.

— Когда мы отплывем, можешь вести корабль в Гебру, — сказал Ахмед капитану.

Капитан задрожал всем телом.

— А что мне им сказать, о вали?

— Правду. Но лучше позже, чем раньше. Командир гарнизона человек грубый, поэтому тебя все равно подвергнут пыткам. В общем, прибереги правду до той минуты, когда она действительно тебе понадобится. Он будет очень доволен. И сваливай все на меня — этим ты тоже облегчишь себе жизнь.

— О, непременно. Именно так я и… СОВРУ, — поспешил заверить капитан.

Ахмед кивнул, соскользнул по канату в лодку и оттолкнулся от судна.

Спустя некоторое время он взялся за весла. Команда сочувствующе наблюдала.

Берег был не из гостеприимных. Не какая-нибудь мирная гавань, а скорее побережье смерти. В песке тонули останки потерпевших крушение кораблей. Вдоль высокой линии прилива шла цепочка курганов из костей, гнилой древесины и выбеленных солнцем водорослей. А дальше начинались дюны столь же смертоносной пустыни. Даже здесь, сравнительно далеко от берега, песок ел глаза и скрипел на зубах.

— На этом берегу все живое ждет верная погибель, — произнес первый помощник капитана, глядя на берег и прикрывая глаза рукой от вездесущих песчинок.

— Ага, — согласился капитан. — Эта погибель только что туда высадилась.

Выпрыгнувший из лодки человек наклонился, подхватил под мышки некое неподвижное тело и поволок его на берег, подальше от волн. Первый помощник поднял лук.

— Я могу попасть в него отсюда, хозяин. Только слово скажи.

— Правда? Ты должен быть очень, очень уверен в своих силах. Промахнешься — и ты покойник. Ну а попадешь — все равно покойник. Взгляни-ка туда.

На гребнях далеких дюн, четко выделяющиеся на фоне пропесоченного неба, чернели фигуры. Первый помощник мигом опустил лук.

— Но как они узнали, что мы здесь?

— О, это просто. Они следили за морем, — ответил капитан. — Д'рыги не меньше других любят хорошие кораблекрушения. Я бы даже сказал, куда больше.

Едва они повернулись спинами к побережью, как от борта корабля легким прыжком отделилось нечто и с еле слышным всплеском ушло под воду.

Детрит осмотрелся по сторонам в поисках хоть какой-нибудь тени, но тщетно. Простирающаяся вдаль, насколько хватало глаз, пустыня источала жар, будто паяльная лампа.

— Скоро стану совсем тупым, — пробормотал он.

Сверху заорал впередсмотрящий.

— Он говорит, кто-то карабкается по дюнам, — сообщил Моркоу. — И кого-то на себе тащит.

— Э-э… женщину?

— Послушайте, сэр, я хорошо знаю Ангву. Она не из тех девиц, которые, чуть что, заливаются слезами и падают в обморок. Скорее это от нее кто хочешь разрыдается.

— Ну что ж, если ты так уверен… — Ваймс повернулся к Дженкинсу. — Капитан, корабль нас больше не интересует. Курс на берег.

— Э нет, господин, вот об этом мы не договаривались. Начать с того, что здесь так запросто не высадишься: ветер тут очень противный, не говоря уже о всяких подводных течениях. О, в этих песках белеют кости многих неосторожных моряков. Лучше мы встанем в сторонке, а вы спустите… если бы у нас оставалась шлюпка, вы могли бы ее спустить… а мы тем временем бросим якорь, хотя как же мы его бросим: он ведь оказался слишком тяжелым, так что…

— В общем, просто причаль к берегу, — заключил Ваймс.

— Но нас всех убьют!

— Считай этот исход меньшим из двух зол.

— А какое второе?

Ваймс опустил руку на меч.

— Я.

Лодка, скрипя всеми сочленениями, рассекала таинственные океанские глубины. Большую часть времени Леонард проводил у крохотных иллюминаторов, с особым интересом разглядывая всякие водоросли, которые, на взгляд сержанта Колона, ничем не отличались от тех же водорослей.

— Сэр, только посмотрите, какие прекрасные экземпляры нехлорофиллы пузырчатой! — вдруг воскликнул Леонард. — Вон, вон, коричневые! Но вы, разумеется, уже отдали должное сей великолепной культуре!

— Увы. В последние годы я несколько запустил водорослеведение, — угрюмо отозвался патриций.

— В самом деле? О, смею вас заверить, вы много потеряли. Ведь главное заключается в том, что нехлорофилла пузырчатая обыкновенно растет на глубине не меньше тридцати саженей, а здесь всего десять.

— Ого. — Патриций порылся в пачке рисунков Леонарда. — Стало быть, иероглифы… Алфавит из знаков и цветов. То есть цветовой язык… Замечательная идея.

— Цвета служат усилителями ЭМОЦИОНАЛЬНОГО воздействия, — уточнил Леонард. — Разумеется, мы и сами иногда пользуемся ими в таком качестве. К примеру, красный значит опасность и так далее. Хотя мне так и не удалось расшифровать значения всех цветов.

— Цветовой язык… — еще раз повторил лорд Витинари.

Сержант Колон прокашлялся.

— Мне кое-что известно о водорослях, сэр.

— В самом деле, сержант?

— Так точно, сэр. Если они мокрые, значит, идет дождь. Верная примета.

— Отлично, — похвалил, не поворачивая головы, лорд Витинари. — Я вряд ли когда-нибудь забуду эти твои слова.

Сержант Колон просиял, ведь Он Внес Свой Вклад.

Шнобби подтолкнул его локтем.

— Зачем мы тут, а, сержант? Я про все в целом: что мы тут лазаем, зачем рассматриваем странные отметины на скалах, заплываем в пещеры… Не говоря уже о вонище…

— Это не я, — быстро сказал сержант Колон.

— Пахнет вроде как… серой…

За стеклом иллюминатора пронеслась стайка пузырьков.

— А когда мы всплыли на поверхность, оказалось, что и там тоже воняет, — гнул свое Шнобби.

— Наша миссия почти завершена, господа, — сообщил, откладывая рисунки, лорд Витинари. — Еще одно небольшое приключение — и можно подниматься на поверхность. Итак, Леонард, начинаем погружение.

— Э-э, сэр… но куда дальше можно погрузиться?

— Мы всего лишь погрузились в море, сержант.

— А! Понятно. — Колон тщательно обдумал услышанное. — А куда еще можно погрузиться, сэр?

— Под землю. Куда мы сейчас и направляемся, сержант.

Берег значительно приблизился. Стражники не могли не заметить, что матросы спешат к тупому концу корабля, сжимая в руках небольшие, облегченные и, самое главное, плавучие предметы, которые только удалось отыскать.

— По-моему, мы уже совсем рядом, — сказал Ваймс. — Отлично. Здесь и остановимся.

— Остановимся? Но как?

— Капитан, кто из нас двоих моряк? У вас же должны быть какие-нибудь тормоза.

Дженкинс остолбенело уставился на него.

— Ты, ты… сухопутная крыса!

— А мне казалось, вы, моряки, никогда не употребляете таких выражений.

— О боги, первый раз встречаю подобного человека! Да, а весла у нас называются острыми палками и…

Позже команда назвала эту высадку одной из самых странных в истории неумелого мореплавания. Наверное, повезло с наклоном береговой поверхности, как и с приливом, как и со всем остальным, потому что корабль не столько врезался в берег, сколько заплыл туда, поднимаясь из воды и тараня килем песок. Но в конце концов силы воды и ветра, инерции и трения все-таки сошлись в одной точке, иначе называемой «медленное опрокидывание».

Которым все и завершилось, и гордое звание «самое нелепое кораблекрушение в мире» было оправдано.

— Что ж, могло быть куда хуже, — произнес Ваймс, когда затих последний скрип расщепляемой древесины.