Шаг в четвертое измерение - Элен Макклой

Таким образом вы сами убедились, что он что-то скрывает, не хочет вам рассказать о том, что же произошло на самом деле в Далриаде в ту ночь.

Я себе представляю развитие событий следующим образом. «Тот, который убежал», отправился на окраину города при полном затемнении, когда все там смешалось из-за воздушного налета, и добрался до развалин разрушенного бомбой дома до того момента, когда к нему с других объектов приехали пожарные и бойцы гражданской обороны. Он, вероятно, увидел, что все жильцы этого дома мертвы, а один мальчик находится в полубессознательном состоянии, — он был приблизительно его возраста, такого же роста, у него был такой же цвет лица. Теперь мы знаем, что он его пристрелил, затем зарыл вместе со своей немецкой формой под стеной, где никто никогда не заметит этой могилы. Письма, найденные в карманах мальчика и его документы, паспорт снабдили его всей необходимой информацией о его прошлом: возраст, имена родителей, национальность, страны, которые он посещал и тому подобное. Даже фотография в паспорте была довольно похожей на Лжеджонни, и он запросто, вооружившись ею, мог пройти любую проверку. Между ними существовало физическое сходство. И вполне естественно, что самозванец, похожий на настоящего Джонни, должен быть похожим и на его кузину, что вы и заметили в отношении Алисы. Лжеджонни мог и сам поджечь дом, чтобы замести следы и скрыть то, что на самом деле там произошло. Когда прибыли пожарные, они обнаружили лишь одного оставшегося в живых, — Лжеджонни, одетого в костюм настоящего Джонни, с его подлинными документами. Он, конечно, был потрясен, взволнован, как и любой мальчик на его месте после бомбардировки. Поэтому они не заметили ничего особенного, — как вам сказал Стоктон.

— Но как бы Лжеджонни ни старался замести следы, все же существовало несколько «ключей», которые могли бы вам открыть его настоящую личность. Вам стало известно, что беглый немецкий военнопленный служил в войсках связи, поэтому должен был обладать элементарными знаниями по электричеству. Стоктон заверил нас, что Джонни никогда не изучал электрофизику ни дома, ни в школе… И все же у того Джонни, которого мы знали, была какая-то подсознательная привычка рисовать букву Т внутри круга с буквами Е, I, R, расположенными в трех его частях:

Этот символ используется новичками при изучении электрофизики в качестве мнемонического знака для выражения закона Ома, основы всей науки об электричестве. Буква Е означает напряжение тока, I — силу тока в амперах, R — сопротивление. Главные уравнения выглядят таким образом:

То есть напряжение, делимое на амперы, равняется сопротивлению в омах; напряжение, делимое на сопротивление, равно силе тока в амперах; сила тока, помноженная на сопротивление, равна напряжению. Весь закон заключен в простом круге с буквой Т и тремя другими буквами. Чтобы получить уравнение для сопротивления, нужно закрыть букву R большим пальцем; то, что остается видимым, является требуемым уравнением: Е над I, то есть напряжение, делимое на силу тока в амперах. Чтобы получить другие уравнения для напряжения и сопротивления, мы поступаем сходным образом: закрываем одну букву и читаем то, что остается видимым, незакрытым. Какими бы слабыми знаниями в области электрофизики не обладал Джонни, они все равно включают закон Ома, тем более, если он служил в немецких войсках, так как это та основа, которой обучают всех желающих научиться обращаться с электрооборудованием.

— Но существовали еще и другие ключи типа этого. Например, при решении арифметических задач с десятичными дробями Джонни использовал континентально-европейскую запятую в качестве десятичного знака, вместо точки, распространенной в Америке и Англии. Вы отнесли этот факт к влиянию, оказываемому на мальчика французом Шарпантье. Но Шарпантье, хотя и был французом, во время войны служил офицером связи в американской армии в Италии, и поэтому усвоил привычку ставить точку.

Этот факт получил новое подтверждение, когда он написал размашистыми цифрами в письме к своему отцу — 1.809,43. Где же Джонни, который, как предполагали, провел всю свою жизнь среди англичан и американцев, взял распространенную на Европейском континенте запятую для обозначения десятичной дроби, если исключить Шарпантье? Может быть, в Германии?

— Еще одним ключом могло стать знакомство Джонни с приемами уличной драки, — умение наносить удары ногами и кусаться. Это была обычная программа тренировок молодежи как в рядах нацистской армии, так и вне ее, так как нацистское движение началось как движение уличных драчунов. Крепкие, смелые, отлично натренированные ребята, которые избивали людей, задававших острые вопросы на уличных митингах, способствовали рекламе такого движения в Германии, как ничто другое. После того как нацисты захватили власть, такие тренировки считались весьма полезными для ведения переговоров с политическими оппонентами и даже завоеванными народами.

— Теперь понятно и мнение Шарпантье о том, — перебил я его, — что он «медленно прогрессирует в немецком». Само собой разумеется, он это делал нарочно. Он, по сути дела, сильно в этом переборщил, когда я в ту первую ночь отводил его домой из Ардрига. Он притворился, что не понимает значения немецкого слова «Zeitgeist». На следующий день я узнал, что он учил немецкий с Шарпантье все лето. Мне следовало бы догадаться, что мальчик с любыми знаниями немецкого языка мог бы понять это элементарное словосочетание.

Мне кажется, что он заимствовал свои «американизмы» от своего учителя английского, американца по происхождению, или же от своего родственника, долгое время проживавшего в Соединенных Штатах, так как нацисты с особым вниманием относились к немцам за рубежом и старались их использовать для «проникновения в тыл противника».

Даже психология Джонни могла навести меня на след. Я уже действовал более энергично по мере того как каждый факт легко входил в приготовленное для него ложе. Его страстное ожидание новой войны объяснялось тоской нацистов по возмездию. Его ненависть к миссис Стоктон объясняется презрительным отношением к женщинам вообще и в частности к матерям, что является составной частью нацистской веры, пропитавшей насквозь всю немецкую философию и психологию. К Стоктону он относился с уважением, потому что видел в нем настоящего мужчину. Но чем больше миссис Стоктон баловала и нежила его, тем больше он презирал ее за женственность и эмоциональность. Пребывание в семье Стоктонов его отнюдь не смягчило, как и тех мальчиков, которые длительное время находились среди норвежских семей после Первой мировой войны. Став взрослыми мужчинами, они возвратились, чтобы завоевать Норвегию в этой войне, используя знания страны и опыт, почерпнутый во время своего пребывания там в качестве детей беженцев.

— Таким образом, сам Джонни был «чужеродным телом» в семье Стоктонов, что объясняло его легко возбуждаемую сверхчувствительность. Нечто зловещее, что чувствовалось в этом доме, — и есть этот ребенок. Мы все чувствовали, что в доме Стоктонов происходит что-то ненормальное, но единственной личностью, ненормально ведущей себя, был Джонни. Источником такой ненормальности был он сам, а не его окружение.

— Но почему Лжеджонни постоянно убегал? — спросил я. — Он мог спокойно в полной безопасности прожить у Стоктонов до конца своей жизни!

— По мере того как он становился старше, ему становилось все труднее поддерживать облик незрелого мальчика, — объяснил Уиллинг. — Мальчик пятнадцати или даже шестнадцати лет может выдавать себя за четырнадцатилетнего. Но когда тебе шестнадцать или даже семнадцать, то все труднее играть роль пятнадцатилетнего. К тому же он рос довольно быстро для своих сверстников. Он понимал, что ему нужно убраться отсюда до того, как он еще больше повзрослеет. Вот почему он предпринимал одну за другой тщетные попытки убежать. И, конечно, он хотел вернуться в Германию. Вот почему он всегда выбирал направление, ведущее к морю.

— У вас первого закрались такие подозрения? — осведомился я.

— Нет, — грустно улыбнулся Уиллинг. — Ирония судьбы, но именно миссис Стоктон, которую Джонни так презирал, подозревала, что он самозванец, и делала все, что было в ее силах, чтобы оградить его от подозрений. Она призналась в своих дурных предчувствиях Алисе Стоктон, которая сказала об этом мне. Конечно, миссис Стоктон не подозревала, что Джонни — немецкий самозванец, она этого не знает до сих пор. Но после того как он сегодня ушел из дома, она сказала Алисе, что, по ее мнению, настоящий Джонни погиб при бомбардировке, и один из эвакуированных, оставшихся в живых детей, может, единственный из всех остальных, решил занять его место в реальной жизни, вероятно, руководствуясь тем, что финансовые перспективы настоящего Джонни были значительно более надежными, чем его собственные. Миссис Стоктон была уверена, что ее муж не станет держать у себя в доме самозванца, если только всплывет правда. Сама она хотела, чтобы мальчик остался, ведь она всем сердцем привязалась к нему, а сердце это оказалось никем не заполненным после гибели ее двух сыновей. Вот почему она умоляла вас не вести слежку за Джонни и не расследовать его поступки — она опасалась, как бы он не сорвался и ненароком не продемонстрировал, что он — не настоящий Джонни.