В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии - Юрий Евич

Было ясно как божий день, что это — только начало, и день будет жарким. Я чисто для соблюдения формальностей спросил разрешения у командования, и побыстрее созвонился с ребятами с других подразделений, а кроме того, сгонял машину и пригнал пару крайне толковых и решительных гражданских (на тот момент) врачей, которые давно просили взять их «на махач»…

Не обошлось без смешного (на самом деле возмутительного) эксцесса. Первый военный госпиталь Донецка по нашим просьбам выделил нам на этот день свою машину и бригаду боевых и толковых медиков. Но у них не было бензина — от слова «совсем». Надо было литров сорок, чтобы заправиться — на день работы им хватило бы. Я отправил нашу «Скорую» в расположение части, чтобы Ангел взяла топливо и отвезла им, пока обстановка позволяет. Ротный распорядился топливо выделить.

Прошло совсем немного времени, и противник отработал по нам «Градами». Земля заплясала, как крутая морская волна. И тут я услышал громкие возмущённые вопли Ангела, которые легко заглушили грохот разрывов. Вообще-то голос у неё если надо — поставленный, командирский, как говорится, «опыт не пропьёшь», — если человек ротой спецназа командовал, то это оставляет свой отпечаток на всю жизнь. Однако сейчас это было нечто запредельное для возможностей человеческой глотки. Как сейчас помню, я приподнялся и с тревогой сказал: «Беда, Ангела кто-то рассердил». Вопли стремительно приближались, они легко перекрывали грохот разрывов, и отчётливо доносились подробности: «Пидор… тыловая крыса… вернусь — застрелю мразь!» Оказалось, что наш «славный» начальник тыловой службы, по слухам — даже полковник, Сан Саныч, весьма неудачно оказался рядом с гаражом, когда туда подскочили наши. О его «деятельности» на этом посту можно рассказывать долго — всё, что можно, было нами написано и отправлено в сотню инстанций в виде рапортов, однако судя по тому, что его не только не наказали, но даже и не сняли с должности, можно было и не писать. Не хочу марать страницы повествования о героических наших бойцах дальнейшим рассказом о нём, скажу только об этом эпизоде. Этого будет достаточно, чтобы составить себе исчерпывающее представление о данном индивидууме. Итак, когда Ангел сказала, что наши ребята ведут тяжёлый бой, у нас много раненых, и есть приказ ротного выдать топлива для «Скорой», этот «труженик тыла» заявил: «Срать я хотел на ротного, топлива не дам!» Ангел молча достала «Макаров» и передёрнула затвор. Убегая за угол, этот увешанный «Стечкинами» с ПБСами «герой» успел крикнуть: «Налейте этой сорок литров!» Тыловики в этом плане очень сметливы и всё понимают. Он прекрасно почуял всем своим нутром, что за наших ребят Ангел легко его могла «обнулить».

Благодаря этому топливу нам удалось сконцентрировать на медпункте пять машин и восемь медиков — не просто из разных частей, но даже из различных силовых ведомств. Медики того дня были красавцы — лучшие люди донецкой медицины, без преувеличения. Константин Сергеевич, доктор анестезиолог-реаниматолог, давно просил меня взять его на участие в БД. Невзирая на то, что он заведовал реанимационным отделением в больнице Калинина, имел соответствующий статус — вроде жизнь удалась, мог бы сидеть, как большинство врачей, дома. Однако совесть звала его защищать свой народ — и он в тот день он был с нами, прекрасно оказывал помощь раненым — да что там, спасал их! А в свободное время, взяв чей-то автомат, бегал по нашим тылам за вражескими ДРГ, пытавшимися просачиваться повсеместно: не убил ни одного зайца, но как говорится, перепугал всех! И только под вечер мы узнали, что, оказывается, это был день его рождения. Как и я, он встретил свою днюху в гуще боя, спасая жизни раненых.

Кондратьевская ЦОФ

После этого случая он уволился из больницы Калинина и поступил на службу в Шахтёрскую дивизию. Слава о лихом докторе гремела по нашей группировке — многие спецназы знали его по имени-отчеству. А потом, много времени спустя, уже в Горловке, к нам пришла весть о его гибели. Пуля снайпера попала в грудь. Для меня Константин Сергеевич навсегда останется примером для подражания — именно он настоящий врач, а не те, кто попрятался за диваны, тем более — сбежал с родной земли в грозный час. Он служил своему народу, выполнял свой врачебный долг до конца, и теперь, когда он — в сонме новомучеников новороссийских, «За Веру и Отечество живот свой положивших» — он незримо с нами, своими молитвами приближает нашу победу. Царство тебе небесное, дорогой Костя! «Константин» — значит «постоянный», своей кровью он запечатлел своё постоянство и мужество в защите родной земли.

Эта история имеет вопиющее по своей чудовищности продолжение. Недавно с нами вышел на контакт один из наших бойцов. Спросил, в курсе ли мы подробностей того, что случилось с Константином Сергеевичем? Мы ответили: «Пуля снайпера!» Он сказал: «Х…й там! Я его сам забирал. У него на свитере были следы пороха вокруг пулевого ранения! Его свои застрелили!» Очередная мразь пыталась воровать лекарства, а Константин Сергеевич, видимо, мешал. Не говорю, что найду тебя — сука: реально понимаю невозможность этого. Однако от всей души, от всех бойцов, кого спас Константин Сергеевич, и от всех, кого бы он мог спасти, говорю: будь ты ПРОКЛЯТ вовеки! Чтоб тебя Всевышний разбил параличом, и ты годами лежал неподвижно, мразь, в собственном дерьме, и имел возможность отмаливать свои чёрные грехи, весь такой долгий остаток своего жалкого существования, недостойного одного мгновения жизни такого светлого человека!

Наш медпункт на окраине Горловки

Ещё исключительно хорошо показала себя доктор из шахтёрской дивизии, невысокая, очень бойкая и толковая девушка, Кира. Помню, в очередной пиковый момент боя я гаркнул на неё. На поле боя командиры кричат и матюкаются довольно часто, «как правило». Она достаточно вежливо и решительно меня одёрнула: «Почему вы на меня кричите?» Я резко осёкся, — с начала кампании это был первый эпизод, когда подчинённый, да ещё и женщина, меня одёрнул. Подумал — действительно, чего я кричу. И принёс свои извинения, — в этом плане ложным страхом за «имидж командира» я никогда не страдал. Но мне стало интересно — «откуда ты такая спокойная?» После боя спросил её об этом. А она мне ответила: «Это у меня уже восьмая война — чего волноваться?» На следующий день мы узнали, что в этом бою участвовал и был ранен её сын. Железная женщина! Вообще, я там видел много людей, которые движимые велением совести, не в первый раз ехали туда, где какие-то твари убивают русских, — чтобы спасать, защитить своих. Ехали сами, за свои деньги, движимые не приказом, но голосом совести и сострадания. И, к сожалению, очень мало там видел военных профессионалов — тех, кому стоило бы приехать в первую очередь…

Оказание помощи раненым бойцам в нашем медпункте на ЦОФ Кондратьевская

Грохот боя, который и так был таким, что не слышно человеческой речи, периодически резко усиливался — залпы ложились рядом и земля начинала мерно колыхаться в такт раскатам разрывов. Осколки хлестали по крышам. Если бы снаряд или мина ударили в место нашей дислокации, военная медицина ДНР могла бы разом лишиться очень заметного количества своих крайне немногочисленных военно-медицинских сил. По нормативам, на роту (а штурмовая группа и насчитывала менее сотни человек — та же рота) полагается один фельдшер. У нас было 8 медработников, пять врачей, из них два — анестезиологи-реаниматологи высшей квалификации. Однако такая концентрация медицинских сил на направлении главного удара давала свои плоды (как, впрочем, и любая концентрация). Получившие ранение военнослужащие буквально за сто метров от места ранения, спустя пару минут, получали полный комплекс медицинской помощи, включая все мыслимые реанимационные мероприятия, и отправлялись в больницу спустя ещё несколько минут — изредка больше, но в целиком стабилизированном состоянии. В тот день на этапе эвакуации, то есть из тех, кого дотащили до нашего медпункта, мы потеряли только одного человека — пожилого бойца шахтёрской дивизии. Пуля снайпера попала в горло, раздробила трахею, гортань, сосуды. Я помню, как в его глазах светилась надежда, когда мы оказывали ему помощь, — и видел, как его глаза угасали, как искра на ветру. Интубация, внутривенные, непрямой массаж сердца — в больницу с ним поехала реанимационная бригада, всю дорогу держали его, не давали отойти — но по прибытии в больницу он всё же покинул наш мир. Царство небесное тебе, воин! Все остальные раненые, невзирая на тяжесть состояния, выжили и вернулись в строй.

Грохот боя достиг очередного апогея. Нашу немногочисленную пехоту поддерживали два (целых два!) танка — у одного не работал автомат заряжания, у второго вскоре вышло из строя орудие. Я понимаю, что в тот момент все силы Российской Федерации были сосредоточены на разработке «вундерваффе» «Арматы», чтобы она могла торжественно заглохнуть на параде, — потому во всей многочисленной Российской армии, не воюющей на данный момент нигде, не нашлось нескольких десятков исправных танков для истекающих кровью новорожденных вооружённых сил Новороссии. Со стороны противника хлестало всё что можно — пиндосы, в отличие от наших, не были обеспокоены парадами, и потому смогли привезти хохломутантам исправное оружие в достаточном количестве. Но и это не всё. В самый разгар боя, когда наших прижали перекрёстным огнём, один из наших воинов, Мороз, прорвался к вражеским позициям на бросок гранаты. Вернувшись позже обратно, он подошёл к командованию. Я всегда знал его как достойного воина и незаурядного по мужеству человека. Но в этот день он превзошёл сам себя. Среди чудовищного грохота, общего крика и напряжения он, невозмутимо глядя на нас голубыми глазами викинга, очень спокойно, негромко рассказывал, показывая по карте, где находятся какие огневые точки противника, откуда ведётся огонь, где находятся штурмовые группы наших. Кругом кровища и куски мяса, земля ходит ходуном под ногами, все орут — и сами себя не слышат, такой стоит грохот разрывов. А он спокойнее, чем большинство людей за вечерним чаем. И в довершение он добавил, что с вражеских позиций слышал английскую и польскую речь, а также крики хохломутантов: «Иван, сдавайся!»