Хроники Артура - Бернард Корнуэлл

— Здесь хранится то, что оставили римляне, — гордо говорил он, — кое-что додумались прислать мне друзья. Некоторые из манускриптов слишком древние, лишний раз к ним и прикоснуться нельзя, поэтому мы их переписываем. Посмотрим, что это? А, да, одна из двенадцати пьес Аристофана. Разумеется, у меня есть все. Эта называется «Вавилоняне». Комедия, написанная на греческом, молодой человек.

— И вовсе не смешная, — откликнулся Кельвин, не поднимая головы.

— Но ужасно забавная, — сказал король Бан, снова не заметив своеволия своего библиотекаря, к которому, очевидно, давно привык. — Может быть, мы, fili, должны построить театр и поставить эту пьесу? — задумчиво спросил он, словно обращаясь к самому себе. — А, вот это тебе понравится! «Поэтическое искусство» Горация. Я сам переписал.

— Неудивительно, что в рукописи ничего не разберешь, — вставил священник.

— Я заставил всех fili изучить постулаты Горация, — похвастал король.

— Вот почему они такие отвратительные поэты, — буркнул священник.

— Ах, Тертуллиан! — Король вытащил из коробки свиток и сдул с него пыль. — Копия его «Защиты от язычников»!

— Все вздор! — проворчал Кельвин. — Пустая трата драгоценных чернил.

— Само красноречие! — восторженно воскликнул король Бан. — Я не христианин, Дерфель, но некоторые христианские писания содержат достойную мораль.

— Не замечал, — хмыкнул священник.

— А эту работу ты должен знать, — проговорил король, вытаскивая еще одну рукопись. — «Наедине с собой» Марка Аврелия. Бесподобный путеводитель, мой дорогой Дерфель, по жизни для каждого человека.

— Чепуха на дурном греческом, написанная скучным римлянином, — не преминул вмешаться священник.

— Величайшая из написанных книг, — мечтательно проговорил король, бережно возвращая свиток Марка Аврелия на место и вытаскивая следующую рукопись. — А это редчайшая вещь. Великий трактат Аристарха из Самоса. Уверен, ты его знаешь.

— Нет, лорд, — признался я.

— Наверное, его трактат не входит в читательский список каждого, — печально вздохнул король, — но в нем есть много привлекательного. Аристарх утверждает, и не в шутку, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли. — Король даже изобразил это глупое изречение, прочертив в воздухе длинными руками большой круг. — Понимаешь, все наоборот?

— По мне, так вполне разумно, — заметил Кельвин, все еще не отрывая глаз от своей работы.

— А, Силий Италик! — Король метнулся к целой горе пчелиных сот, заполненных свитками. — Бесценный Силий Италик! У меня все восемнадцать томов его истории Второй Пунической войны. И все, разумеется, в стихах. Какое сокровище!

— Вторая паническая война, — хихикнул священник.

— Вот такая у меня библиотека, — со скромной гордостью сказал Бан, выходя вместе со мной из комнаты. — Слава Инис Требсу и его поэтам! Простите, что потревожили вас, отец.

— Может кузнечик потревожить верблюда? — огрызнулся отец Кельвин нам вслед.

Дверь захлопнулась, и я последовал за королем мимо гологрудой арфистки обратно, туда, где ждал нас Блайддиг.

— Отец Кельвин производит изыскания о размахе крыльев ангелов, — гордо провозгласил Бан. — Может, у него стоит спросить о невидимости? Кажется, он знает все. Но теперь-то ты понимаешь, Дерфель, почему так важно, чтобы Инис Требс не пал? На этом маленьком острове, дорогой мой товарищ, собрана мудрость всего мира. Спасенная от гибели, она здесь под надежной опекой. Интересно, а что такое верблюд? Ты знаешь, что за штука верблюд, Блайддиг?

— Какая-то разновидность угля, лорд. Кузнецы используют его при изготовлении стали.

— В самом деле? Как интересно! Тогда понятно, почему его не может потревожить кузнечик. Но к чему повторять очевидные вещи? Здесь что-то кроется. Надо будет спросить у отца Кельвина, когда у него появится настроение отвечать на вопросы, хотя, увы, это происходит нечасто. Теперь, молодой человек, я верю, что ты пришел спасти мое королевство, стремишься поскорей свершить это, но сначала тебе придется остаться у нас на ужин. Мои сыновья тоже тут, оба они воины! Я надеялся, что они посвятят свои жизни поэзии и науке, но нынешние времена требуют воинов, я прав? И все же мой дорогой Ланселот ценит fili так же высоко, как и я сам, поэтому есть надежда на лучшее будущее. — Он сморщил нос, принюхался и вдруг добродушно улыбнулся мне. — Ты, я думаю, мечтаешь искупаться?

— Можно?

— Да, — решительно сказал Бан. — Леанор проведет тебя в твою комнату, приготовит все для купания и даст одежду.

Он хлопнул в ладоши, и в дверь вошла первая арфистка. Вероятно, это и была Леанор.

Я находился во дворце, полном света и красоты, где все время звучала музыка, где со священным трепетом относились к поэзии, я был очарован его обитателями. Мне казалось, что эти люди — посланцы другого мира и явились из иного времени.

Вскоре я встретил Ланселота.

* * *

— Ты еще мальчишка, — сказал мне Ланселот.

— Это правда, лорд, — охотно согласился я, занятый омаром, пропитанным растопленным маслом. Не думаю, чтобы до или после мне приходилось пробовать нечто подобное.

— Артур оскорбляет нас, посылая мальчишку, — продолжал Ланселот.

— Это неправда, лорд, — сказал я, вытирая замасленные губы.

— Ты утверждаешь, что я лжец? — нахмурился Ланселот, наследный принц Беноика.

— Я утверждаю, лорд, что ты ошибаешься.

— Шестьдесят человек! — фыркнул он. — Это все, что Артур мог прислать?

— Да, лорд, — спокойно ответил я.

— Шестьдесят человек под предводительством мальчишки, — презрительно скривился Ланселот.

Он был всего лишь на год или два старше меня, но напускал на себя вид утомленного и умудренного жизнью взрослого человека. Высокий, хорошо сложенный, узколицый и темноглазый, принц был очень красив. Его неотразимая мужественность чем-то напоминала женственную притягательность Гвиневеры, но в остром взгляде Ланселота ощущалось что-то змеиное. В его густых черных кудрях, щедро намасленных, матово поблескивали золотые гребни, а тщательно расчесанные и аккуратно подстриженные борода и усы источали запах лаванды. Таких красавцев я еще не видел, и, что хуже, он знал, что необыкновенно хорош, и я проникся к нему неприязнью с первого взгляда. Мы встретились в пиршественном зале Бана. Здешняя роскошь поразила меня. Мраморные колонны, белые занавески, сквозь которые туманно просвечивало сверкающее море, гладкие, выбеленные известью стены, на которых были изображены боги, богини и сказочные животные. Вдоль стен стояли стражники и слуги. Зал был освещен мириадами маленьких бронзовых чаш, где плавали утопленные в жир фитили, а толстые, пчелиного воска свечи ярко пылали на длинных столах, покрытых белой материей. Я запятнал одну из них капающим с мяса маслом, пролил его и на непривычную тогу, надетую на меня по прихоти короля Бана.

Еда мне пришлась по вкусу, но собравшиеся за столом не нравились. Я бы, пожалуй, поговорил с отцом Кельвином, однако он хмурился, раздражаясь на одного из трех поэтов, сидящих рядом. Все они были членами устроенного Баном кружка fill. Меня посадили в конце стола неподалеку от Ланселота. Королева Элейна, сидевшая по правую руку от мужа, пыталась защитить поэтов от едких нападок отца Кельвина. Наблюдать за их перепалкой было гораздо забавнее, чем вести мучительную беседу с надменным Ланселотом.

— Артур оскорбил нас, — продолжал напирать Ланселот.

— Мне жаль, что ты так думаешь, лорд, — ответил я.

— Ты хочешь поспорить, мальчишка? — встрепенулся он. Я посмотрел в его ясные, жесткие глаза.

— Мне кажется, неумно воинам спорить на пиру, лорд принц, — миролюбиво ответил я.

— Ты такой робкий мальчик! — ухмыльнулся он. Я вздохнул и тихо спросил:

— Ты и вправду желаешь затеять спор, лорд принц? — Мое терпение почти иссякло. — Если ты еще раз назовешь меня мальчишкой, я размозжу тебе череп, — пообещал я, изобразив на лице любезную улыбку.

— Мальчишка! — тут же откликнулся он.

Я внимательно посмотрел на него, не понимая, играет ли он в игру, о правилах которой я не догадываюсь, но если это даже и была игра, то смертельно опасная.

— Четвертая часть черного меча, — отчетливо произнес я.

— Что? — нахмурился принц. Он не знал заклинания Митры, а значит, не был моим братом. — Ты спятил? — спросил он и тут же усмехнулся. — Обезумел от страха, робкий мальчик?

Я ударил его. Не следовало бы проявлять свой норов, но гнев лишил меня разума и осторожности. Я угодил ему локтем в нос, рассек губу и опрокинул вместе со стулом. Он растянулся на полу и попытался ударить меня стулом, но не успел и размахнуться, как я отшвырнул стул ногой, рывком поднял принца, оттащил от стола и принялся бить головой о каменную колонну, упершись коленом ему в пах. Мать его закричала, а король Бан и его поэтические гости просто смотрели на меня, разинув рты. Первым опомнился стражник в белом плаще. Он приставил мне к горлу острие своего копья.