Металл Армагеддона. Жизнь в обмен на смерть. - Александр Голодный

Застигнутые врасплох, не понимающие, почему еще час назад безупречно функционирующая организация внезапно дала фатальный сбой, они лихорадочно продумывали тактику действий. Мечты, мечты, в чем ваша сладость…

– Александр Владимирович, я вас очень прошу – постарайтесь сдержаться.

Пытаюсь пошутить:

– Я такой страшный?

Увидев ответ, понимаю: да.

Тот кабинет, где проходила процедура, парни официально нарекли «пыточной». Я теперь никуда не уходил, сидел в кресле следователя и ждал, пока «опричники» зафиксируют очередного клиента. Крики раздражали и утомляли – я не давал кричать, парализуя допрашиваемого на время «потрошения». Это потом они бились в истерике и исходили дерьмом в прямом и переносном смысле, попав в кабинеты обычных следователей – у меня царила полная запредельного ужаса тишина. Нет, работа выполнялась аккуратно, можно даже сказать, ювелирно. Но от деликатности в обращении с искрами не осталось и следа. Слишком это все было мерзко и грязно.

И теперь генерал-полковник всерьез опасается, что Альфа напоследок сорвется. Его ход рассуждений понятен: усталость, помноженная на ненависть – опасный состав. Осунувшийся, бледный, с мерцающими глазами и мрачной гримаской брезгливого отвращения на лице – таким я увидел себя в его мыслях. Да, после педофилов и прочей дряни…

И еще начальнику страшно. Просто, как человеку. На его глазах сильные, уверенные в себе мужчины за секунды превращались в сломленных, готовых на все слизняков, впадающих в истерику при одном только упоминании об Альфе.

Он прав – таким, как я, нельзя находиться в мире людей.

Сосредотачиваюсь, стараясь вернуть рабочее спокойствие.

– Илья Юрьевич, не волнуйтесь – все будет нормально. Это же последние?

– Думаю, да. И самые важные.

– Я понимаю. Обещаю – сделаю в лучшем виде.

Он невесело усмехается:

– Умеете вы убеждать, Александр Владимирович.

Хорошая шутка. Хоть и отдает черным юмором.

Привычная процедура много времени не заняла. Стараясь работать бесшумно и деликатно, не попадая под взгляд моих глаз, парни из охраны унесли последнего закаменевшего в ужасе клиента.

А я остался сидеть в кресле, с болью осознавая, насколько мало осталось сил. Сил противостоять самому страшному – надвигающейся войне.

Сосредоточенный, погруженный в тяжелые мысли Илья Юрьевич привычно находился в своем кабинете. Звук из допросной шел в приглушенном режиме – основная информация уже поступила.

Американский резидент озвучил примерные сроки начала боевых действий. Будучи разведчиком высокого уровня и имея доступ к стратегической информации, в своих прогнозах он мог ошибаться на неделю. Максимум, на месяц. Но война против России неизбежна.

К слову, захват нашей диверсионной тройки должен был дать неоспоримый повод к войне, «казус белли». Впрочем, обойдутся и без нас.

В который раз олигархическая верхушка Соединенных Штатов решает поправить финансовое и политическое положение войной. Тем более что сейчас самое богатое государство Земли в полной мере ощутило вкус банкротства.

После новогодней инициации их положение, и так шаткое, стало стремительно ухудшаться. Никаких колдовства и мистики, к слову, все происходит в строгом соответствии с логикой. Разве что удача совсем покинула Северо-Американский континент, и из всех возможных раскладов постоянно выпадает худший.

Массовые волнения привели к введению военного положения и немыслимой вещи – фактической отмене конституционных свобод. Получил практическое воплощение законодательный акт «О подготовке ресурсов для целей национальной обороны». Теперь министерствам внутренней безопасности, сельского хозяйства, труда, здравоохранения, транспорта, министерству обороны и прочим предоставлен полный контроль за всеми ресурсами Соединенных Штатов. Правительственные органы получили возможность захватывать, конфисковывать и перенаправлять ресурсы, материалы, услуги и всё остальное, что будет сочтено правительственными же чиновниками необходимым для обеспечения целей национальной обороны и безопасности. Размер фермы, бизнеса или количество продовольствия, имеющегося у частных лиц для собственного потребления в подвале или холодильнике, не имеют значения. Любой колодец, солнечная батарея на доме или запас еды теперь находятся под контролем государства.

Все виды энергии и мощности для ее производства и накопления, все сельскохозяйственное оборудование, все без исключения продовольствие, вся без какого-либо исключения медицина, все водные ресурсы, включая источники воды, а также воду и другие питьевые жидкости, расфасованные в пластиковую или иную упаковку, весь транспорт, любые материалы, лекарства и многое-многое другое.

Гражданам Америки отныне не принадлежит ничего. Частная собственность кончилась.

Что там собственность? Сами счастливые обладатели американского паспорта стали ресурсом.

Все граждане страны зарегистрированы в агентстве «Трудовые резервы для целей национальной обороны». На основании истории работы производится массовый призыв (по большей части насильственный) в трудовые лагеря.

В рамках министерства труда этими вопросами занимается директор Службы селекции. В его компетенцию входит определение спроса на рабочую силу и ее использование, соотношение спроса на рабочую силу с имеющимися запасами материалов и производственных помещений, а также иные вопросы, связанные с приоритетностью и эффективным использованием и распределением трудовых ресурсов.

Как мне все это напоминает Британскую Колониальную империю и департамент ресурсного управления!

Америка практически стала огромным концентрационным лагерем. Кстати, и настоящих лагерей теперь там тоже хватает. В особых зонах из вэлферников, уголовников и прочего человеческого мусора рейнджеры Форт-Брэга выковывают «солдат для внешних операций». Одноразовых штурмовиков, предназначенных для создания первой волны оккупационных войск.

Куда деваются неспособные держать оружие и прочие «лишние»? Судя по разведданным, их свозят в Техас. Самый большой штат, где так легко потеряться. Там и теряются, ежедневно исчезая в зданиях промышленного типа, сотни людей.

Но главная угроза для России не экспедиционный корпус. Калифорний-двести пятьдесят два. Начинка ядерных бомб и боеголовок ракет. Металл Армагеддона. Как же они научились его получать в таких количествах?

– Что вы по этому поводу думаете, Александр Владимирович?

За словами Ильи Юрьевича скрыт другой вопрос:

– Какой у нас есть выход?

– Вижу два варианта. Первый: ракетно-ядерный удар по реактору и хранилищам специальных изделий. Второй: отправка диверсионных групп, имеющих целью те же объекты.

Прочитав мысли, дополняю ответ:

– Конечно, лучшим вариантом был бы мой личный визит. Альфой, прошедшим седьмую фазу. Но совершенно не уверен, что в этом состоянии мне будет дело до земных проблем. Поймите правильно, товарищ генерал-полковник – я не отказываюсь. Просто закономерно опасаюсь, что все человеческое сгорит еще на подходе к реактору, при нейтрализации внешнего кольца охраны.

– Я понимаю, Александр Владимирович. И вижу, чего вам стоила наша успешная работа за последнюю неделю.

Устало вздохнув, потерев ладонями лицо, начальник подводит итог:

– Надо ехать в Кремль. Плохо, что я не в самой лучшей сейчас форме.

Ну, это как раз не проблема.

В следующую секунду он расслабленно оседает в кресле.

Пять минут восстанавливающего сна роли не сыграют, особенно для подготовки к определяющему судьбу страны разговору.

По истечении назначенного времени начальник открывает глаза. Взор очень быстро проясняется. Предупреждаю возмущение:

– Илья Юрьевич, приношу извинения, но так было надо.

Он оценивает свое отличное самочувствие:

– Сколько я спал?

– Ровно пять минут.

– Альфа, мне иногда кажется, что для вас люди, как игрушки.

– Нет. Для меня люди – именно люди.

Короткая пауза.

– Да. Вы правы. Извините. Заработался.

Киваю:

– Ничего страшного. Поверьте – иногда и сам не рад.

Вполне бодро поднявшись из кресла, генерал-полковник подводит итог:

– Умываюсь и еду.

Чуть помедлив, заканчивает:

– Спасибо.

***

Ночью я стремительно вернулся в человеческое тело. Что-то было не так… И в следующую секунду понимаю: что.

Слегка вздрагивая, рядом тихонечко плачет Лара. Изо всех сил сдерживаясь, не давая волю рвущемуся из души горю.

– Ну что ты, моя любимая?

Простые слова и обнявшие ее худые руки прорывают плотину. Она теперь горько рыдает на моей груди. И в каждом судорожном всхлипе, в каждой отчаянной слезинке звучит одно слово. Страшное и беспощадное. "Никогда"…

Нам не суждено простое человеческое счастье. Не будет совместной жизни, полных уюта вечеров, наполненных любовью ночей. Бесед о работе и планов на будущее, веселых праздников, мелких бытовых огорчений. Эти зимние дни – последнее, что у нас осталось.