Тоннель - Вагнер Яна

Тут он понял, что рассуждает как террорист, и снова рассердился, и как раз в эту самую минуту в проходе появилась рослая молодая чиновница. Она шагала уверенно и скоро, не глядя по сторонам, как ходят люди, которые точно знают, куда направляются и зачем. Сопровождал ее какой-то бледный, щуплый, в черном пиджачке, с пустым неприятным лицом; и прямо просились на это лицо темные очки, потому что глаза у бледного были неживые и сам он был как будто неживой и расталкивал толпу равнодушно и механически, словно его только что вынули из коробки и запустили вдоль ряда расчищать дорогу своей крупной спутнице. За ними, как пена за пароходом, тянулась нерешительная погоня — человек десять-двенадцать, которые явно пытались остановить эту быстро идущую женщину, но сердить ее бледного провожатого не желали.

И красивый седой владелец Ниссана, который робости никакой не испытывал, а был, напротив, раздосадован уже до последней крайности, распахнул наконец дверцу и вышел из машины, не оглядываясь в этот раз на протесты жены. Разгладил складку на брюках, застегнул пуговицу на пиджаке и встал у процессии на пути.

— Я прошу прощения, — начал он звучным лекторским голосом, — но мы ждали достаточно. И мне кажется, все мы заслуживаем...

Маленький в черном костюме, не замедляясь, развернулся боком и ударил его жестким локтем в грудь, как будто на месте седовласого визит-профессора в шелковом шейном платке стояло, например, кресло или какой-то еще неодушевленный предмет и задача была просто сдвинуть его в сторону. Однако владелец Ниссана оказался тяжел и к тому же выше его на голову, так что несколько покачнулся, но дорогу не уступил.

— Молодой человек, — сказал он сверху и выставил вперед большую ладонь. — Вам бы поучиться манерам.

Устраивать потасовку с невежливым коротышкой он, разумеется, не собирался и чувствовал себя скорее школьным учителем, который поймал в коридоре позабывшегося третьеклассника.

— А ну отошел, — негромко сказал бледный, не поднимая головы. — Отошел, блядь.

Даже пахло от него чем-то холодным, неорганическим. Металлом и солидолом, душной синтетикой. Внутри этой искусственной оболочки просто не было никого, с кем можно было договориться. И профессору, доктору наук, автору четырех эконометрических моделей международной миграции, учитывающих уровень образования, впервые за десять лет (а именно столько он не спускался в метро) неожиданно показалось, что он опять стоит на перроне станции «Университет», прижатый к серой мраморной колонне, с ногами на ширине плеч. На гранитном полу валяется его кожаный портфель, и мимо идут студенты.

— Алик! — закричала сзади жена своим новым униженным голосом. — Алик, не надо, я прошу тебя!

— Так, всё, нет времени, — скучно сказала чиновница и посмотрела на часы, как будто опаздывала на поезд.

— Алик! — повторила жена. — Пожалуйста!

И он послушался, сделал шаг в сторону. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 15:14

— Ты пистолет бы еще достал, мудила, — проговорила сквозь зубы женщина из Майбаха, когда белый Ниссан и его владелец остались позади. — Я не для того перед ними прыгаю столько времени. Испортишь мне всё.

Ее одетый в черное провожатый по обыкновению промолчал, и все же без желтого шефа явно чувствовал себя свободнее, потому что позволил себе довольно-таки непочтительную улыбку и даже бросил на высокую женщину короткий насмешливый взгляд. И ясно было, что он вспоминает трепку, которую шеф только что закатил ей в салоне, и прямо сейчас с удовольствием повторяет всю сцену в памяти, как любимый фильм, чтобы покрепче запомнить детали на случай, когда их придется пересказывать. Она представила этот неизбежный пересказ, сдавленный хохот в провонявшей носками вахтерке и мордатого идиота Валеру, который всегда выглядывает проверить, не слышит ли кто, и всегда попадается. Его красную физиономию, на которой радость перемешана с испугом, и как они потом все выходят. Досмеиваясь, но уже не глядя друг на друга. Их одинаковые рожи и дешевые костюмы, их тупую общность. Кучка кретинов, которые только в мужском туалете по-прежнему кажутся себе молодцами.

— Значит, так, — сказала она и заступила мелкому говнюку дорогу. Вокруг очень кстати было малолюдно, справа их загораживал сонный пассажирский автобус с запотевшими стеклами, и даже робкая группа активистов, волочившаяся следом от самого Мерседеса, отстала на время. — Значит, так. Здесь решаю я. Это ясно? А ты будешь делать что сказано. Скажу прыгнуть — ты прыгнешь. Скажу сидеть — будешь сидеть. А если надо будет для дела, гавкнешь. Я тебя взяла для одной вещи. Для одной. Все остальное у меня под контролем. У меня, ты понял?

Щуплый охранник не ответил и упорно смотрел в сторону, словно оттуда все еще следила за ним полная кретинов вахтерка, и очень хотелось взять его за подбородок и задрать ему голову.

— Ты понял? Не слышу!

Он подождал еще пару секунд и наконец лениво, неохотно кивнул. А потом вдруг глянул куда-то поверх ее плеча, качнулся назад и напрягся, как охотничья собака. И в то же мгновение веселый голос сзади спросил:

— Это ж вы тут главная вроде? Ну, давайте знакомиться, что ли. А то мы уж заждались, правду сказать.

Женщина из Майбаха обернулась. Посреди прохода, легко упираясь ладонью в борт автобуса, стоял худощавый темноволосый человек в окровавленной белой рубашке. Выглядел он, как и всякий, кого били долго и со знанием дела: левый глаз почти закрылся, щека раздулась и почернела, губы распухли, а запястья были изодраны до мяса. Но ни обиды, ни гнева в этом разбитом лице не было, а было в нем, напротив, какое-то радостное нетерпение, как будто его обладатель вот-вот рассчитывал получить очень приятный подарок. И улыбался заранее, предвкушая грядущее удовольствие.

В отличие от юного лейтенанта и седого таксиста, которые совершили одну и ту же ошибку (пускай и по разным причинам), ни рослую чиновницу, ни ее молчаливого спутника эта ласковая улыбка не расслабила нисколько. Напротив, они тут же забыли о недавних своих разногласиях. Им даже не пришлось переглядываться; со стороны казалось, что между ними произошел очень краткий беззвучный диалог, и оба подобрались, сосредоточились и стали вдруг на удивление похожи, как две детали одного механизма. Человек у автобуса наблюдал за этой переменой с искренним любопытством.

— Я знаю, кто вы, — сказала женщина. — Незачем знакомиться. Вы убили полицейского и украли пистолет. А теперь захватили воду, которая нужна всем, и почему-то решили, что мы будем с вами договариваться. Это наивно, потому что преимущества у вас нет. Нас слишком много, а вас только трое. Так что и воду, и оружие все равно придется отдать. Есть два варианта — простой и сложный, и второй обойдется дороже именно вам. Вы же понимаете, да?

Человек с разбитым лицом во время этого монолога горячо и восхищенно кивал, а в финале даже прижал ладонь к груди, словно говоря «меа кульпа», и склонил голову.

— Всё так! — сказал он. — Разве ж я спорю, господи. И с капитаном, отпираться не буду, некрасиво вышло. Хотя вообще-то я защищался, вон у старлея спросите, он подтвердит. Нехорошо так о мертвых, но редкая сука, если честно, был наш капитан. Я вам мог бы порассказать про него, да вы же побольше моего таких историй слыхали, вам неинтересно будет. В общем, выбора у меня особенно не было, просто повезло. Но все равно не горжусь, нет. У него, наверно, детишки, жена...

— Оружие на пол, — перебил маленький телохранитель тусклым голосом. — Медленно, чтоб я видел.

За время этой покаянной речи он успел достать собственный пистолет и целился теперь незнакомцу в лоб.

— О, — сказал тот живо. — Слушай, это у тебя иностранный какой-то? То есть вам любые типа можно? Я не очень в них понимаю, сказать по правде. Не мое это, — тут он развел руками и застенчиво потупился. — Ребят, ну ей-богу, дался вам этот ствол. Нет у меня его с собой. Я и стрелять-то не умею толком. Не верите? Вот, сами смотрите.

Он поднял руки вверх, и мятая рубашка задралась, открывая покрытый синяками живот.