Антиквар - Марина Юденич

В эту минуту дверь распахнулась и Непомнящий с разбега плюхнулся поверх одеяла.

«Неожиданность номер один», — подумала Лиза.

Но не испугалась и даже не встревожилась.

Не такое было у Игоря выражение лица, чтобы пугаться.

— Представляешь, у него был сын!

— Не представляю.

— О, это умопомрачительная история. Просто сюжет для дамского романа или бразильского сериала. У него был сын, но в отцы записали другого. Тоже, впрочем, художника.

— Потрясающе.

— Ты издеваешься?

— А ты полагаешь, я должна реагировать как-то иначе?

— Господи, я тебя разбудил!

— Не в этом дело. Ты, по-моему, сам еще не проснулся. Или просто сошел с ума.

— Почему это? Ну да. Понятно. Что тебе ничего не понятно. Значит, так. С самого начала. У Ивана Крапивина был сын.

— Значит, Душенька осталась жива?

— Почему — Душенька? Нет. Ты считаешь, детей он мог иметь только с ней?

— Теоретически — нет. А практически… Практически женщины мыслят немного иначе. Ну ладно, это уже философия. Выкладывай, что там у тебя…

Рассказывая, он окончательно успокоился и даже несколько сник.

Лиза, напротив, заметно воодушевилась.

— Действительно, потрясающая история. Ну что ты?

Перегорел, как лампочка?

— Да нет. Просто осознал кое-что. Странная, заметь, наблюдается закономерность. Последние дни мы только и делаем, что раскрываем какие-то тайны. Но все не те… Не те, не те, не те. Хотя интересно, спору нет.

— Знаешь, родной, сейчас я, возможно, скажу банальность. Однако это действительно происходит. Проверено многократно.

— Что именно?

— Количество. Оно на самом деле в определенный момент переходит в качество. И наши с тобой «не те» тайны в конце концов должны сложиться в одну большую «ту».

— Ты и вправду так думаешь?

— А когда я тебе врала?

Он устало откинулся на спину, закрыл глаза, запрокинул голову.

Красиво очерченный, волевой подбородок беспомощно — как у больного или, того хуже, мертвого человека — устремился в потолок.

Всплеск неожиданного, не слишком уместного восторга, похоже, сменился вязким чувством безнадежности.

Лиза, приподнявшись на локте, закусила губу, нахмурилась.

Сейчас она не слишком верила тому, что говорила.

Однако ж другого пути не было.

По определению.

Москва, 6 ноября 2002 г., среда, 13.10

Зима, нежданно нагрянувшая накануне, вроде сообразила, что пришла до срока.

Отступила.

Неуверенный первый снег немедленно растаял — по тротуарам и мостовым потекли потоки грязной холодной воды.

Повсюду серыми озерцами плескались лужи.

К полудню выглянуло солнце, и пейзаж заметно оживился.

И даже легкая путаница возникла в головах — поздняя осень вдруг показалась весной.

Оживился, повеселел поток машин — прохожие, чертыхаясь, уворачивались от фонтанов грязной воды, летящих из-под бойких колес.

Стремительно вынырнув из общего потока, Range Rover подполковника Вишневского свернул с Котельнической набережной, ловко перестроился в правый ряд, аккуратно — не в пример лихачам — прижался к бордюру, перемещаясь на узкую дорожку, ведущую к подъезду высотки.

— Ну просто друг ГАИ — ГИБДД! — не без иронии прокомментировал вираж тот самый старший опер, что накануне вел неофициальные переговоры. Звали его Вадимом Бариновым и, разумеется, Барином, хотя ничего барского во внешности и замашках молодого человека не наблюдалось.

— Это мастерство. А ты просто завидуешь. — Подполковник Вишневский тем временем парковался у самого подъезда.

Выйдя из машины, оба дружно, как по команде, глубоко вдохнули прохладный свежий воздух. На самом деле совсем весенний. Но тут же скрылись в подъезде — наслаждаться оттепелью было некогда. Не за тем приехали.

Высокие стеклянные двери да огромный мраморный холл с колоннами и внушительным подиумом, на котором располагались кабинки лифтов, — вот, пожалуй, и все, что осталось от былой роскоши одной из знаменитых московских высоток.

Впрочем, и они — двери, колонны, ступени подиума — лучше всяких слов говорили о том, что время обитателей бывшего имперского Олимпа миновало.

Все вокруг давно требовало ремонта.

Все смотрелось обветшалой, дряхлой декорацией к пьесе, давным-давно отыгранной и снятой с репертуара.

Даже консьерж — пожилой, грузный мужчина в мешковатом пальто, неловко примостившийся за обычным письменным столом у одной из колонн, — казался персонажем минувшей эпохи, забытым, наподобие чеховского лакея. Сдвинув очки на кончик носа, он отрешенно уткнулся в газету — тоже вроде бы старую, взятую из библиотечной подшивки, — и даже не поднял головы.

Возможно, просто не заметил вошедших.

Баринов хмыкнул и выразительно повел глазами — дескать, сами видите, какие тут свидетели.

Откуда.

В лифте, таком же обветшалом, как все вокруг, они поднялись на шестой этаж.

Там Баринов бесцеремонно сорвал бумажные печати с высокой двустворчатой двери, расположенной в центре площадки. И, повозившись с замком, гостеприимно распахнул обе створки:

— Прошу!

В лицо ударил резкий запах лекарств, гораздо более ощутимый, чем в иной аптеке.

Вишневский даже замешкался на пороге, пытаясь с ходу приноровиться к атмосфере квартиры.

— Давно болела старушка — давно лечилась. Все и пропахло. Ну, будьте, что называется, как дома. Смотрите, исследуйте — может, и вправду мы, грешные, чего не заметили.

— Все может быть. С архивом все сложилось?

— О! Склоняю голову перед вашим всемогуществом.

Так быстро и качественно нас не обслуживают даже в нашем. Интересное дело. Читали, наверное?

— Пробежался вчера.

— Я так и понял. Полагаете — есть связь?

— Уверен. Иначе откуда в этом доме появился злополучный портрет?

— Что же это выходит — боевой генерал скупал краденое?

— Он мог не знать, что картина похищена.

— Да будет вам! Я понимаю, конечно, — честь мундира и все такое. Однако про убийство Непомнящих вся Москва гудела. И дело, как выясняется, сразу же прибрало к рукам ваше ведомство.

— Генерал на ту пору был от нашего ведомства так же далек, как мы с тобой — от Большого театра. Преподавал в академии Генштаба.

— Ну, допустим. Однако картину почему-то принесли ему.

— Почему, собственно, ему? Может, ей, покойной Галине Сергеевне, — это ведь она училась тогда в МГИМО, и ее, между прочим, однокурсник проходил обвиняемым по делу.

— Проходил, да не прошел — пустил себе пулю в лоб. Кстати, вы полагаете, он действительно сам?

— Что — сам? Сам застрелился — или сам убивал и грабил Непомнящих? — А и то и другое.

— Насчет другого — уверен, что были сообщники или по меньшей мере сообщник. А по поводу самоубийства — не знаю. Сейчас судить трудно. Ты же читал протокол осмотра места происшествия и заключение экспертов по эпизоду самоубийства — одни штампованные фразы, как из учебника.

— Или как нарочно.

— Может, и нарочно. Так шевелись, действуй! Возможно, кто-то из тех, кто работал по делу, еще жив — допроси.

— Ага! Допросишь их, ветеранов госбезопасности!

Как же! И допросишь даже — так и будут шпарить, как по учебнику. Еще скажите — надави.

— Скажу. Надави — только по-умному, без хамства.

— Ох, мне бы вас в начальники, Юрий Леонидович.

Все-то вы понимаете, все разрешаете, еще советы умные даете.

— Плюнь и по дереву постучи. Накаркаешь себе на голову. Мои подчиненные слезами горькими умываются. Это с чужими я такой добрый да понятливый.

— Ну, все равно. Забрали бы вы скорей это дело — я бы, честное слово, в ножки поклонился.

— А что начальство говорит?

— А ваше?

— Мое молчит.

— Вот и мое тоже.

— Ладно, опытные мы с тобой парни, тертые. Ведомственные тайны хранить умеем. Дело, однако, пока на тебе. И я тебе без дураков говорю — начинай потрошить ту историю. Даже если в семьдесят восьмом наше ведомство почему-то решило упрятать концы в воду — сегодня тебя, вряд ли кто остановит. Убежден.

Начинай. А заберут дело — твое счастье…

— Вы продолжите?

— Если отдадут мне, можешь не сомневаться — продолжу.

— Да я, пожалуй, не сомневаюсь. И насчет ветеранов ваших уже запросил.

— Тогда ты молодец.

— Тогда скажите, что мы здесь ищем? Или на самом деле за нами грязь подчищаете?

— Да нет за вами никакой грязи. Уверен, чисто сработали. На тот момент. Однако теперь, в свете, так сказать, открывшихся обстоятельств… — Значит, прошлое ворошить станем…

— Вот именно. Письма, записки, фотографии, семейные альбомы и прочее. Меня, Вадик, очень интересует студенческая компания Галины Сергеевны.

— Думаете, сообщник тоже из них?

— Предполагаю.

— И ее, по-вашему, именно он…

— Очень может быть.

— Кстати, хорошо бы начало дневника поискать, то, что у нас — вроде как окончание. Она так и пишет, помните: «Ну вот, начинаю очередную тетрадь…» Так что должны быть другие.