Сан-Андреас - Алистер Маклин

— Прямо сейчас? Это немного подождать не может?

— Боюсь, что ожидание — это единственное, что мы не можем себе позволить. Наверняка подводная лодка находилась на прямой связи с Тронхеймом в тот самый момент, когда сигналила нам остановиться. Думаю, было бы глупо допускать иное. Невидимка всё ещё среди пас. Немцам точно известно, где мы находимся. До настоящей минуты, по причинам, известным только им самим, они обращались с нами мягко. Вполне возможно, что сейчас они уже решают проявить жёсткость по отношению к нам. Я не могу представить себе адмирала Деница, спокойно принявшего известие о гибели своей подводной лодки от какого-то госпитального судна. Мне кажется, сэр, мы должны удирать отсюда на всех скоростях. Вся беда заключается в том, что сперва мы должны решить, какой частью судна мы должны нестись на полной скорости вперёд — носом или кормой.

— Всё ясно.

— Вот так-то, сэр. Если в носовой части имеется достаточно большая пробоина, тогда, даже если мы наберем какую-то скорость, боюсь, перегородки долго не выдержат. В таком случае нам придется двигаться кормой. Я не вижу в этом ничего страшного. Только движение будет замедленным, а управление судном будет нелегким. Но это можно сделать.

Мне известен случай с танкером, который налетел на немецкую подводную лодку примерно в семистах милях от порта своего назначения. Так он всю дорогу шёл кормой. Так что мы можем таким же образом добраться до самого Абердина, если, конечно, прояснится погода.

— Вы заставляете меня содрогаться всем сердцем, боцман. На полном ходу, как вы сказали, на полном ходу. И сколько времени это может у нас занять?

— Столько же, сколько потребуется на то, чтобы найти мне водолазный костюм, дать мне факел и дождаться, пока я поднимусь наверх. Самое большее двадцать минут.

Маккиннон отсутствовал пятнадцать минут. Наконец он поднялся по трапу на палубу, где его возвращения нетерпеливо ожидал Паттерсон.

— Можем идти носом, сэр, — сказал Маккиннон. — Думаю, всё будет в порядке.

— Прекрасно, прекрасно. Как я понимаю, повреждение совершенно незначительное. Каких размеров пробоина?

— Это даже не пробоина, а огромная, чертовски большая дыра. Целый кусок металла с подводной лодки, размером восемь футов на шесть, вклинился прямо в нашу носовую часть, образуя своеобразную затычку, так что, мне кажется, чем быстрее мы будем идти, тем надёжнее она будет закрывать пробоину.

— А если мы остановимся, или вынуждены будем идти кормой, или попадём в шторм... Я хочу сказать, если эта затычка отвалится?

— Я был бы рад, сэр, если бы вы об этом не говорили.

Глава 8

— А вы что делаете здесь?

Маккиннон смотрел на скорчившуюся Джанет Магнуссон, которая с сильно побледневшим лицом, лежала на постели рядом со столом, за которым она обычно сидела.

— Как правило, утром в это время я отдыхаю.

Она попыталась произнести эти слова язвительным тоном, но сердцем она была против этого, поэтому она лишь с трудом улыбнулась. — Благодаря вам, Арчи Маккиннон, я получила серьёзное ранение.

— О боже! — Маккиннон присел к ней на постель и положил свою руку ей на плечо. — Я сожалею. Как...

— Только не сюда. — Она отстранила его руку. — Именно туда я и ранена.

— Вновь сожалею. — Он посмотрел на доктора Синклера. — Как серьёзно её ранение?

— У сиделки Магнуссон лёгкое ранение в правое плечо. Видимо, задело шрапнелью. — Синклер сперва показал на дыру с неровными краями в шпангоуте примерно на высоте шести футов над уровнем палубы, а затем — на испещрённую царапинами и выбоинами носовую часть палубы. — Видимо, основная часть шрапнели попала туда, но во время выстрела сиделка Магнуссон стояла и взрывной волной была брошена поперёк кровати, на которой она сейчас лежит. К счастью, тогда на ней никого не было, и понадобилось всего десять минут, чтобы привести сиделку в себя. Шоковое состояние, вот и всё.

— Что же я бездельничаю? — Маккиннон встал. — Я ещё вернусь. Доктор, здесь есть ещё пострадавшие?

— Двое. В дальнем конце палаты. Моряки с «Аргоса». Одного задело в грудь, другого — в ногу. Шрапнель отскочила рикошетом от потолка. Ранения поверхностные, даже не потребовались бинты — только вата и пластырь.

Маккиннон посмотрел на человека, лежавшего в постели напротив. Он метался и постоянно что-то бормотал.

— Обер-лейтенант Клаусен, командир немецкой подводной лодки. Как его состояние?

— Всё время в бреду, вы же сами видите. Вся беда в том, что я не знаю, что с ним такое. Сперва я пытался придерживаться вашего предположения: что ему пришлось подниматься с очень большой глубины. Если в этом причина, тогда мы имеем дело с неизвестной болезнью. Весьма сожалею, но больше помочь ничем не могу.

— Думаю, жалеть не о чем, сэр. Любой другой врач сказал бы то же самое. Я ещё не знаю ни одного человека, которому удалось бы выжить, поднявшись с глубины более двухсот пятидесяти футов. Если Клаусен выживет, значит, ему просто повезло. И никакой литературы по этой болезни быть не может.

— Арчи.

Маккиннон обернулся. Джанет Магнуссон приподнялась на локте.

— Вы же сказали, что отдыхаете?

— Я встаю. Что вы собираетесь делать с этой кувалдой и зубилом, что держите в руках?

— Попытаюсь открыть дверь, которую заклинило.

— Понятно. — Она несколько мгновений молчала, прикусив нижнюю губу. — Послеоперационную палату?

— Да.

— Там доктор Сингх и два человека с «Аргоса»: один с многочисленными ожогами, а другой — с переломом таза. Они ведь, кажется, там?

— Так мне сказали.

— Так почему же вы не идете к ним? — воскликнула она чуть ли не в ярости. — Почему вы стоите здесь, болтаете и ничего не делаете?

— Думаю, это едва ли справедливо, сиделка Магнуссон, — укоризненно произнёс Джемисон, сопровождавший Маккиннона и доктора Синклера. — Почему это ничего не делает? Боцман делает намного больше, чем мы все вместе взятые.

— Думаю, нет нужды торопиться, Джанет, — сказал Маккиннон. — В ту дверь уже колотят целых пятнадцать минут, а ответа никакого. Это может что-то значить, а может и вообще ничего не значить. Дело в том, что не было смысла ломать ту дверь, пока там под рукою был врач и пока доктор Синклер не закончил свой обход.

— Вы хотите сказать, Арчи, что тем, кто находится в той палате, помощь врача не понадобится?

— Надеюсь, что я не прав, но боюсь, что так и есть.

Она тяжело опустилась на свою постель.

— Значит, я ничего не поняла. Простите меня.

— Извиняться не за что.

Маккиннон повернулся и прошёл в палату А. Первым человеком, привлекшим его внимание, оказалась Маргарет Моррисон. ещё более бледная, чем Джанет Магнуссон, она сидела на стуле за своим столом, а сестра Мария осторожно перевязывала ей голову. Однако Маккиннон пошёл не к ней, а в дальний правый конец палаты, где находились кровати лейтенанта Ульбрихта, Боуэна и Кеннет. Лейтенант сидел на постели, а Боуэн и Кеннет лежали пластом.