Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

Свист прекратился, сильнее запахло кофе. Тони устроилась на кровати, с чашкой и тарелкой. Снаряды и вооружение лежали в кузовах колонны грузовиков, отправляющейся, сегодня вечером, в Теруэль. На столе, в пустой бутылке из-под вина, стоял букет роз. Виллем каждый день приносил Тони цветы. Открыв глаза, забрав чашку, он отхлебнул кофе:

– Пожалуйста, не расстраивайся. Возьмем Теруэль, я вернусь, и обвенчаемся… – Тони закусила губу. Она была в одном белье. Кремовый шелк светился под солнечными лучами:

– Она сама, как солнце… – Виллем поставил посуду на пол:

– Иди ко мне. Иди, пожалуйста… – целуя Тони, он подумал, что надо сразу, по приезду в Барселону, купить кольцо и договориться со священником. Она шептала что-то ласковое, смешное, прижимая его к себе. Девушка всхлипнула:

– Виллем, а если что-то случится… – Тони забыла и о фон Рабе и Петре. Она боялась, что русский появится на квартире, однако он не приходил.

– Хорошо, – сказала себе Тони:

– Он порога моей комнаты не переступит. Я ему на дверь укажу. Мы с Виллемом уедем отсюда, и я забуду обо всем… – длинные, темные ресницы дрожали, Виллем прикоснулся к ним губами: «Ничего не случится, любовь моя». Они ели, передавая друг другу тарелку. Тони рассмеялась:

– Рыжий. Помнишь, как в Банбери мы тебя с Констанцей дразнили? Она сама рыжая… – Тони ласково, подумала:

– У папы внуки появится. У Джона племянник, или племянница. Через год можно поехать с Виллемом в Россию. Война не начнется, Гитлер не посмеет ничего сделать в Европе. И на Советский Союз он не будет нападать… – Виллем считал, что националисты и республиканцы скоро договорятся, и выгонят из Испании иностранных советников:

– Здесь не полигон, – хмуро заметил мужчина, – здесь люди гибнут. Фашисты шепчут в ухо националистам, коммунисты республиканцам, а страдает Испания.

Виллем не был коммунистом, но усмехался:

– В Мон-Сен-Мартене, все по заветам Маркса происходит. Рабочий день восемь часов, три недели отпуска, и пожизненная пенсия после тридцати лет труда на компанию… – он подмигнул Тони:

– В сорок шесть выйду в отставку, буду тебе надоедать… – она томно потянулась: «Я только обрадуюсь, товарищ барон».

Виллем ушел проверять готовность колонны к выезду. Девушка покуривала на балконе, рассматривая пустынную улицу. Кафе на углу открывалось. Сладко зевнув, Тони стала снимать с веревок выстиранную республиканскую форму и белье. На каменной стене дома заиграл солнечный зайчик. Подхватив одежду, девушка захлопнула дверь в комнату.

Гаупштурмфюрер фон Рабе опустил маленький, мощный бинокль. Макс отпил хорошо заваренного кофе. Адрес леди Холланд, он узнал, потолкавшись со старым удостоверением «L’Humanite» в пресс-бюро республиканского правительства. Макс не хотел торопиться.

Девушка уехала в Теруэль. Макс, каждый день проверял, не появилась ли леди Антония в квартире. В списке, полученном от Мухи, фон Рабе, заметил знакомую фамилию. Он присвистнул:

– Соученик. Мы не виделись, с Гейдельберга. Надо Далилу к нему подвести… – увидев барона де ла Марка на балконе квартиры Далилы, Макс не поверил своим глазам.

Гауптштурмфюрер поздравил себя с большой удачей. Они ходили в кафе, соученик каждый день возвращался в квартиру с цветами, Обосновавшись на углу, фон Рабе видел, как они задергивают шторы.

Макса, в общем, не интересовали развлечения Далилы. Муха был на крючке, и никуда бы не сорвался. Далила брала интервью у Троцкого. Одного этого было бы достаточно, чтобы русские, немедленно, расстреляли Муху. Макс знал, что агент никуда не денется.

– И она не денется… – Макс, лениво, курил папиросу. Он, сначала, думал подбросить координаты Далиле, подсунув конверт под ее дверь, но потом решил:

– Нет. Я Виллема помню. Он далеко не дурак, и на подобное не клюнет. Придется лично поговорить с Далилой. Прерву семейную идиллию… – подождав, пока девушка снимет белье, Макс поднялся:

– В хозяйку решила поиграть. Влюбилась, что ли? Впрочем, какая разница… – гауптштурмфюрер не знал, когда вернется соученик:

– Рисковать не буду, незачем ее сейчас в постель укладывать. Пообещаю, если она выполнит задание, при следующей встрече отдать негативы… – Макс пошел к подъезду.

Тони складывала белье, в походный мешок Виллема. Сбегав на рынок, она купила хорошего хамона и козьего сыра. Алкоголь на фронте запрещали. Вместо вина Тони сунула в мешок несколько апельсинов, шоколад, и пакетик молотого кофе.

Виллем не сказал родителям, куда поехал.

– Папе семьдесят, – мужчина помолчал, – у мамы слабое сердце. Я не хотел их волновать. Мишель мои письма из Парижа посылает. Я в горной школе курсы слушаю… – они сидели, обнявшись, в постели, куря одну сигарету на двоих. Тони положила голову на крепкое плечо:

– Можно сказать, что ты приехал в Барселону, посмотреть город. Здесь безопасно, тыл, мы встретились… – Виллем провел губами по стройной шее, по дорожке позвоночника, вдохнул слабый, прохладный аромат лаванды:

– Господи, как я ее люблю. Она могла не приехать в Теруэль, мы бы ни увиделись. Господи, спасибо тебе… – засыпая, Виллем, касался своего крестика:

– Как мне еще Тебя благодарить? Я ждал любви, и, наконец, дождался… – Тони мирно сопела у него под боком. Он придвигал ее ближе:

– Теперь все будет хорошо. Обвенчаемся, вернемся домой, у нас дети появятся. Элиза выйдет замуж, папа и мама увидят внуков.

Перебрав белье, Тони решила кое-что заштопать. В дверь постучали, когда она перекусывала нитку. Револьвер лежал в саквояже. Тони призналась Виллему, что у нее есть оружие. Мужчина вздохнул:

– Я не сомневался. Но, пожалуйста, – он взял лицо Тони в руки, – когда мы отсюда уедем, мы от пистолетов избавимся. В мирной жизни оружие ни к чему… – Тони согласилась. Она скосила глаза на саквояж:

– Для Виллема рано. Наверное, Хэм, или кто-то из пресс-службы. На фронтах затишье, ждут декабрьского наступления… – аккуратно убрав иголку, Тони пошла к двери. После весенних стычек между коммунистами и поумовцами, в Барселоне было безопасно:

– Вряд ли коммунисты… – Тони сняла цепочку, – зачем я им нужна? А если Петр пришел? – Тони разозлилась:

– Как пришел, так и уйдет. Я люблю другого человека, и собираюсь, стать его женой… – распахнув дверь, она отшатнулась. Макс успел сунуть ногу в открывшийся проем и навести на нее пистолет: «Тихо, сеньор Френч, тихо…»

– Я закричу, – Тони раздула ноздри:

– Позову республиканскую милицию, вас арестуют и расстреляют… – перехватив пистолет левой рукой, фон Рабе хлестнул ее по щеке:

– Тихо! Вы за последнюю неделю чуть голос не сорвали, милочка. Весь квартал знает, что вы каждую ночь развлекались с неким республиканским офицером. И днем тоже, бывало… – подмигнув ей, Макс шагнул в квартиру.

– Вьете гнездо, – одобрительно сказал фон Рабе, оглядываясь:

– Собираетесь стать хорошей супругой. Но вряд ли барон де ла Марк обрадуется фотографиям своей жены, напечатанным в газетах… – Тони вспомнила:

– Виллем говорил, что они с фон Рабе учились, в Гейдельберге. Фон Рабе и тогда фашистом был. Как Питер, в Кембридже… – не спрашивая разрешения, немец развалился на стуле, щелкнув зажигалкой. Тони, выпрямившись, развернула плечи. Гауптштурмфюрер опять подумал: «Будто на расстрел пришла». Макс поднял бровь:

– Вы плохо обо мне думаете, леди Антония. Я здесь для того, чтобы оказать республиканским силам услугу. Подобное тоже случается… – Тони застегнула пуговицу на воротнике рубашки. Она была в форменной, темно-коричневой юбке. На гладких, стройных ногах играло солнце. Девушка переступила босыми ногами по полу: «Что за услугу?»

От не застеленной кровати пахло лавандой и мускусом. В комнате было тепло, на полу стояла тарелка и две старые, фаянсовые чашки:

– В постели завтракали, – понял Макс:

– Я не предполагал, что Виллем обладает такими талантами. Приручил леди Антонию. Впрочем, ненадолго, я уверен… – Макс представил завтрак, с Констанцей, в большой спальне, на вилле:

– Она согласится стать моей женой, – хмыкнул мужчина, – у нее нет другого выбора. Она не захочет всю жизнь просидеть в Дахау. Если у фюрера появится новое оружие, о котором говорят физики, меня, ждет головокружительная карьера. В конце концов, моя жена будет его создавать… – Максимилиан вспомнил женщину, на рисунке:

– Они очень похожи. Фрейлейн Кроу, Констанца, тоже хрупкая. Леди Антония будто гренадер, Виллему под стать. Фигура у нее отменная… – Макс заставил себя не думать о маленькой, виднеющейся под форменной рубашкой, груди: «Потом, когда она выполнит задание».

– Видите ли, – он стряхнул пепел на пол, – у коммунистов есть разные фракции, ПОУМ, например. Месье де ла Марк по его направлению на фронт поехал, – Макс, задумчиво склонил светловолосую голову: