ХМАРА - Анатолий Гончар

 "Чу, гой еси, добрый молодец, кто ты"? - А-а-а, это второй радист рядовой Степанов кулибит над своей радиостанцией и что-то бормочет, но очень тихо, не разберешь что именно. Отключается и крадется в мою сторону.

 -Товарищ прапорщик! - шепот Степанова растворяется в ночных шорохах, и я скорее догадываюсь, чем на самом деле разбираю сказанное.

 -Чи?* - отзываюсь я, стараясь вложить в это короткое слово все свои матерные мысли, мол, какого черта тебе от меня надо! А, впрочем, меня терзает смутное сомнение, что я предвижу его слова. Но я уже пригрелся, и мне вовсе не улыбается этой ночью становиться пророком.

 -Товарищ прапорщик, "Сатурн" приказал выдвигаться в заданный район.

 Ну, вот о чем и говорилось. Так и должно быть. Не смогли дойти засветло, не захотели идти с вечера, так, значит, попрёмся ночью. Странно, если бы было иначе. Во всяком случае, я бы тогда высших командоров не понял. Но надо же, даже мне уже не хочется никуда идти!

 -Буди Бидыло. И тыльной фишке тоже скажи, пусть собираются.

 -Понял. - Радист растворяется в темноте, а я скидываю с плеч плащ-палатку и поднимаюсь на затёкшие ноги. Вот ведь, ядрёна вошь, я даже не подумал о том, что наша командира может принять решение оставаться на месте. Да нет, едва ли он станет игнорировать прямое указание свыше. Пойду будить Рогоза, пусть собирается.

 По глухим матюкам за моей спиной понимаю: Женьке мысль идти ночью в точку рандеву тоже не кажется столь уж чудесной, но что он может изменить? Ему остаётся только материться. Как не хочется мне переодеваться, но переться в свитере еще хуже. Промокнешь насквозь от пота, а потом на месте засады будешь давать дуба. Медленно начинаю раздеваться...

 -Как пойдем? - появившийся в ночи Бидыло со сна гнусавит, его голос еле слышен из-за доносящегося отовсюду шороха. Бойцы укладывают шмотки. Блин, странный у нас всё-таки командор! Так спрашивает, словно мы это вопрос не обсуждали. Пути всего два: можно идти наискосок по лесу и сопкам. Поплутаем - мать, мать, мать! А можно, как и шли: по дороге, километр на север, затем повернуть строго перпендикулярно и продираться прямёхонько на пункт Н... Вряд ли в час ночи "чехи" будут устраивать на дороге засаду, но столкнуться с ними в лоб, пожалуй, можно, но тут уж как повезет. Отвечаю коротко.

 -Как шли. - Групник* согласно кивает головой и уходит к своему лежбищу, ему тоже надо укладывать пожитки.

 Через пять минут спускаемся вниз на дорогу. Тяжелые рюкзаки давят на ноющие плечи. Мышцы, задеревеневшие и не успевшие отдохнуть за короткий привал, не хотят двигаться, но мы всё же идём. Стертые до крови ступни горят, словно жарятся на раскалённой сковороде. Пологий подъем, уходящей на север дороги, уже не кажется столь пологим. Считаю шаги. Этот километр отчего-то такой долгий. То и дело останавливаемся. Все устали. Бойцов бы не растерять! Все, пора поворачивать в лес. Останавливаюсь.

 -Женя, передай по цепочке, уходим вправо в лес, сократить дистанцию.

 Кажется, все подтянулись. Медленно начинаю движение. Компас даже не достаю. Огни села, словно маяк, высвечивают мне путь. А вон тот фонарь, что прямо передо мной, будет служить мне основным ориентиром. Теперь главное - тишина. Идти-то всего ничего, даже с учетом подъемов - спусков, мизер. Пересекаю примыкающую к дороге опушку и оказываюсь под пологом леса.

 В лесу тьма кромешная, под ногами абсолютно ничего не видно, бреду на ощупь. Как бы не улететь с какого-нибудь обрыва. Бойцы протестуют. Шума от нас... Иду по какой-то просеке, впереди темнота, справа, слева в нескольких шагах деревья. Шагать в ожидании падения вещь не самая приятная. Блин, как бы на самом деле не улететь в Тартарары. К черту, возьму левее, лучше продираться сквозь ветки, чем всё время ждать, когда разверзнется твердь земная. Блин Клинтон, ветка по морде, хорошо не в глаз. Сзади еле ползут, но при этом умудряются стучать, греметь и материться.

 Если бы не мы, какая стояла бы вокруг тишина! А так кажется, что треск ломающихся под ногами сучьев способен перебудить все живое. Но на самом деле вряд ли его слышно далее ста метров, сучья мелкие, а матерятся почти про себя. Всё, встали. Боже мой, сколько мысленной брани летит сейчас в мой адрес! Бойцы идти не хотят, да и Бидыло что-то не слишком пышет комсомольским энтузиазмом. А вот и он сам, выкарабкивается из темноты, прямо пред мои светлы очи.

 -Колян, останавливаемся!

 - Мы же едва в лес вошли?! Надо идти дальше, если тормознуться здесь и сообщить свои координаты, то нас всё равно поднимут. А если дать координаты того места, куда нас посылают, то своя же артуха накрыть может. Да тут идти- то осталось метров триста. Полчаса - и мы будем на месте. Надо идти!

 -Ладно, Колян, давай двести метров - и всё!

 -Добро! - похоже, только вовремя упомянутая артиллерия и возымела двигательное воздействие на нашего лейтенанта. Насчёт "артухи" я немного сгустил, но это не суть важно. Медленно начинаем движение.

 Кто сказал, что ночью значительная группа людей может двигаться совершенно бесшумно, тот никогда не ходил по ночному лесу. Треск сучьев под ногами как грохот орудий, тяжелые ниспадающие ветви граба бьют по лицу и, кажется, торчат повсюду, норовя выколоть глаза. И темнота, темнота, темнота, или надо сказать иначе? Сначала темнота, темнота, темнота, а потом всё остальное. Конечно, если идти по ровной местности да со скоростью пятьдесят метров в час, то, пожалуй, можно и ночью пройти бесшумно, да и то, сколько надо тренироваться?

 Итак, командор сказал: двести метров. Двести метров - это почти дойдём. До заданного квадрата чуть больше, но это мелочи: сто метров сюда, сто метров туда - значения не имеет. Считаю шаги: десять, пятнадцать, двадцать пять... Один шаг - это пятьдесят сантиметров. Пятьдесят пять шагов, шестьдесят пять, семьдесят, маленькая полянка... Опять тормозят, ну, задолбали...

 Под ногой хрустнуло, на мгновение заглушив наше тяжелое дыхание и чью-то приглушённую брань. Словно досадуя на наше присутствие, за спиной ухнул филин и призрачной тенью заскользил по своим делам дальше. Взгляд, брошенный вверх, едва различает вершины деревьев, что на фоне ночного неба кажутся черными мазками. Судя по ним, мы и впрямь выползли на небольшую полянку. На мгновение наступает тишина, тут же нарушенная звуками приближающихся одиночных шагов.

 -Всё, садимся здесь! - стаскивая с плеч опостылевший за день рюкзак, зло шепчет Бидыло.

 -Мы не дошли! - пробую возразить я, отчего-то будучи уверен, что мои слова - глас вопиющего в пустыне. - Осталось идти ещё метров двести пятьдесят. Если пойдем не торопясь, то можно будет пройти без шума. Скоро дойдём.

 -Всё, я сказал - садимся здесь! - в голосе лейтенанта звучит злость. Тон резкий, не терпящий возражений. Командир. Великий полководец. Но что скрывается за его грубостью? Только ли усталость? Может, там таится неуверенность в себе и страх? Кто знает?! Только будущее может дать на это ответы. Сейчас же мне ясно одно: спорить бессмысленно. Досадно, но ничего не поделаешь.

 -Здесь так здесь. - Я даже не пытаюсь скрыть от него своего неудовольствия, на которое ему, впрочем, наплевать. - Только пройду чуть вперед, осмотрюсь. - Женя, - это я уже стоящему рядом контрактнику, - когда я буду возвращаться, смотрите не пристрелите. - Мой шёпот растворяется в ночной тишине, а я, не дожидаясь Бидылинского согласия и, даже не снимая рейдового рюкзака, ухожу вперед, растворяясь в объятьях ночи. Земная твердь под ногами идет под уклон. Я, ежесекундно ожидая подлянки в виде разверзшегося под ногами обрыва, ступаю как можно осторожнее. Надо признать, ощущение не их приятных. И хорошо будет, если обрыв окажется два- три метра, а если с девятиэтажный дом? В данном случае извечная мечта человека летать аки птаха не кажется мне такой уж прекрасной, но посторонние мысли в сторону. Сколько я прошёл, тридцать - сорок метров? Пожалуй, не больше. А вот и узенькая лощинка, тянущаяся с севера на юг. Всего шагов шесть, и она переходит в довольно крутой, поросший лесом склон, ребро одного из бесчисленных хребтов Чечни. Всё, дальше не пойду. Царапаться вверх, а затем обратно нет смысла. Да, лощинка удобная, сквозь темь видны её расползающиеся в стороны рукава. Неторопливо возвращаюсь обратно к занимающей позицию группе. Со всех сторон доносятся приглушённые шорохи, но еще минут пять - и над этим местом раскинется тишина, нарушаемая лишь тихим, едва уловимым дыханием спящих да шелестом листьев под лапками обнаглевших от безнаказанности мышей. Бидыло, уже прикорнувшего под деревом, нахожу почти безошибочно. Рядом, разворачивая радиостанцию, суетятся полусонные радисты.

 -Сергей, - я почти физически ощущаю, как тот открывает глаза и недовольно морщится, наверное, не стоило и подходить, - было бы не плохо спуститься чуть ниже, там лощинка удобная, вправо - влево всё хорошо просматривается. Поставим МОНки...

 -Сидим здесь! - раздраженно отмахивается групник и, давая понять, что разговор окончен, поворачивается на правый бок. Мне так просто отступать не хочется, и хоть надежды на то, что удастся переубедить нашего лейтенанта почти нет, но всё-таки надо попытаться.