Диагноз смерти (сборник) - Амброз Бирс

II

Обстоятельства, которые довели дело до «поединка в темноте», были довольно обычны. Одним летним вечером три молодых жителя Маршалла сидели в тихом уголке веранды местной гостиницы, курили и беседовали на темы, которые тогда владели умами образованных молодых южан. Их звали Кинг, Санчер и Россер. Неподалеку сидел четвертый человек; он не участвовал в беседе, но внимательно к ней прислушивался. Молодые люди не были с ним знакомы, знали лишь, что он приехал полуденным дилижансом и записался в гостинице как Роберт Гроссмит. Никто не видел, чтобы он говорил с кем-нибудь, кроме гостиничного клерка. Похоже было, что общаться он предпочитал с самим собой или, как выразился по этому поводу штатный писака газеты «Прогресс», «удовольствовался компанией самого дурного рода». Некоторым оправданием незнакомцу может служить то, что упомянутый писака был слишком общителен, чтобы верно судить о человеке замкнутом, да и обозлен тем, что незнакомец отказал ему в «интервью».

– Не переношу изъяна в женщине, – объявил Кинг. – Будь он врожденный, будь благоприобретенный – все равно. По-моему, физический недостаток непременно сопровождается дефектом умственным или нравственным.

– А из этого со всей очевидностью следует, – нарочито серьезным тоном объяснил Россер, – что леди, лишенной носа, не стоит лелеять мечту сделаться миссис Кинг.

– Смейтесь, смейтесь… – был ответ. – А если говорить серьезно, я в свое время расторг из-за этого помолвку с прелестной девушкой. Я случайно узнал, что ей когда-то отняли палец на ноге. Согласен, я повел себя как скотина, но если бы мы поженились, я ощущал бы себя несчастнейшим из людей, да и ей бы жизнь испоганил.

– Выходит, ей повезло, – хохотнув, сказал Санчер. – Она вышла замуж за джентльмена куда более снисходительного, чем вы, и отделалась лишь перерезанным горлом.

– А-а, так вы знаете, о ком я говорю! Да, она вышла потом за Ментона. А вот в том, что он снисходительнее меня, я вовсе не уверен. Возможно, он перерезал ей горло именно потому, что обнаружил нехватку первейшего украшения женщины. Я разумею средний палец правой ноги.

– Взгляните-ка вон на того типа, – сказал Россер, понизив голос, и взглядом указал на незнакомца.

«Тот тип» явно прислушивался к беседе молодых людей.

– Экая наглость! – буркнул Кинг. – Что будем делать, джентльмены?

– А ничего особенного, – ответил Россер. Он встал и обратился к незнакомцу: – Сэр, мне кажется, что вам стоит пересесть куда-нибудь подальше от нас. Сдается мне, вы не привыкли к обществу джентльменов.

Незнакомец вскочил на ноги, бледный от гнева, сжал кулаки и шагнул к молодым людям. Кинг тоже поднялся, а Санчер встал между противниками.

– Вы погорячились, – сказал он Россеру. – Право, этот джентльмен не сделал вам ничего дурного.

Но Россер не пожелал отказаться от своих слов. Согласно южным обычаям и по духу тех времен ситуация могла разрешиться единственным способом.

– Как джентльмен я требую от вас удовлетворения, – сказал незнакомец уже вполне спокойно. – В этих местах я ни с кем не знаком. Сэр, – поклонился он Санчеру, – не согласитесь ли вы представлять меня в этом деле?

Санчер согласился, хотя и с явной неохотой – ни внешность незнакомца, ни его манеры не возбудили в нем ни малейшей симпатии. Кинг же, все это время не отводивший взгляда от лица незнакомца, не вымолвил ни слова. Он лишь молча кивнул, когда Россер спросил, согласен ли он стать его секундантом. Потом противники ушли, а секунданты, посовещавшись, решили, что дуэль состоится следующим вечером. Какого рода поединок имелся в виду, вы уже знаете: схватка на ножах в темной комнате, вполне типичная по тем временам для юго-западных штатов. О чем еще они говорили и как понимали «рыцарство», необходимое даже при самой грубой драке, вы узнаете чуть позднее.

III

Солнечным летним полднем старый ментоновский дом был сам на себя не похож. Он твердо стоял на земле и выглядел совершенно земным. Солнечные лучи льнули к нему ласково и нежно, будто им была безразлична его дурная слава. Казалось, что зелень на лужайке перед ним растет не абы как, но согласно мудрому порядку, заведенному самой природой, и даже крупные сорняки выглядели путной порослью. Деревья с кронами, разукрашенными мозаикой света и теней и населенными сладкоголосыми птицами, уже не тщились бежать куда-то; нет, они лишь чуть сутулились под радостной ношей солнечного света и птичьего пения. Даже окна второго этажа, в которых не осталось ни единого стекла, выглядели благостно – ведь через них в дом беспрепятственно лился свет. Лучи плясали и по каменистому полю с той естественной живостью, которая совершенно несовместима с мрачной серьезностью – неотъемлемой спутницей всего сверхъестественного.

Вот таким старый дом предстал шерифу Адамсу и двум его спутникам: мистеру Кингу, помощнику шерифа, и мистеру Бреверу, брату покойной миссис Ментон. Согласно закону о государственном попечительстве над собственностью, покинутой владельцем, чье местонахождение не может быть установлено, шерифу полагалось приглядывать за домом Ментона и прилегающим к нему участком. На этот раз он приехал туда, подвигаемый решением суда, в который мистер Бревер подал прошение о введении его в права наследования имуществом, оставшимся после его несчастной сестры. Так уж вышло – совершенно случайно, кстати сказать, – что это официальное посещение пришлось на день, следующий после той ночи, когда Кинг отомкнул дверь этого дома совсем для другой надобности. Сейчас он присутствовал здесь не своей охотой: шериф велел ему ехать с ним, и Кинг не нашел предлога, чтобы уклониться.

Толкнув входную дверь, которая, к его удивлению, оказалась не заперта, шериф изумился еще более, увидев на полу коридора мужскую одежду, сваленную беспорядочной кучей. Разворошив ее, он выяснил, что она состоит из двух шляп, стольких же пиджаков жилетов и галстуков. Вся эта одежда была в прекрасном состоянии, если не считать избытка пыли – так ведь в пыли она и валялась. Мистер Бревер тоже удивился, о чувствах же мистера Кинга мы, пожалуй, умолчим. В шерифе Адамсе такой поворот дел пробудил живейший интерес, и он открыл дверь, что была справа. Все трое вошли в комнату. Поначалу она показалась совершенно пустой, но когда глаза привыкли к сумраку, они увидели: в углу что-то есть. Это был человек, точнее, мужчина, зачем-то забившийся в угол. Его поза была столь необычна, что все трое остановились, не спеша подходить ближе. Вскоре они рассмотрели фигуру подробнее. Мужчина стоял на одном колене, а спиной вжимался в угол, голову он вобрал в плечи по самые уши, руки вытянул перед собой, причем пальцы были растопырены и скрючены, словно когти. Мертвенно-бледное лицо было обращено к потолку, и на нем читался невыразимый ужас – об этом говорил и рот, сведенный судорогой, и выпученные глаза. В такой вот позе он и окоченел. Вокруг тела не было ничего, кроме свежевального ножа, который, очевидно, выпал из руки покойного.