Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза - Николай Берг

— Ладно, не злись. Давно хотел тебя спросить — только не злись, ладно?

— Я сегодня добрый. Валяй!

— Слыхал, что ты чеха зубами загрыз. Не врут?

— А чего тут такого? Вон — большая часть сейчас наших питерских горожан любого загрызут и фамилии не спросят. Что удивило-то?

— Ну, ты ж не зомби… (Тут я понимаю, что выгляжу глуповато с таким детским вопросом и вообще — зря я все это начал).

— Да я поспорил с нашим радистом, что вполне обойдусь в случае чего одними зубами. Как раз так и сложилось, что сцепились вплотную, меня чех ножом в плечо. 'Язык' был не нужен, разобраться надо было по-тихому, без шума, а поспорили на бутылку хорошего коньяка. Все одно к одному и сложилось. Да это, к слову — ерунда. Вот толково мины расставить — это сложнее, тут думать надо. А кусаться… Наши предки это еще тысячи лет назад умели делать.

Мне остается только офигеть и задуматься.

* * *

Виктор и сам удивился, как трясутся у него руки. Просто даже не трясутся, а ходуном ходят. Снимать портки в такой трясучке было непросто, но опять показалось, что течет по ноге теплая мокрядь, как тогда, когда пуля попала.

Кровь действительно была. И текла как раз оттуда, где совсем недавно зарубцевалась корявеньким узловатым шрамом дырка от пули. Бедро и так ужасало тем, что стремительно наливалось синевой свежего кровоподтека, такого здоровенного, что и сравнить не с чем. Цепочка бордово-красных следов от укусов зомбеныша сейчас сливалась в одну синячину. Но синяк, как бы страшен с виду он не был не вызвал никаких особых опасений, а вот струйка крови — ужаснула так, что ноги у Вити ослабли и пришлось быстро сесть на табуретку, чтоб не свалиться на пол.

— Достал, гад мелкий — отстраненно и тупо подумал Витя. Его зазнобило.

В соседней комнатенке отчетливо пролязгал перезаряжаемый ПМ. Ирина поспешно заметала следы своей непредусмотрительности. Совсем забыла, что оружие надо перезаряжать — и с того давнего дня, когда на заснеженном поле ей пришлось валить обратившихся в зомби дизайнеров или кем эти твари были в своей добедовой жизни, просто из головы вылетело, что патроны-то она потратила и в пистолете не полная обойма. Вот про свою помповушку она помнила все время и следила за ней, а пистолет так и покоился в кобуре. Он был не нужен все это время как оружие, а скорее как символ власти. И оказалось в символе стоит всего один патрон. А пистолетик-то слабая машинка и хоть в голову зомби она и попала, но мозги не расшурудила, пришлось бить из укорота.

Витька что-то притих. Ирка вышла обратно, запихивая оскандалившийся пистолет в кобуру, и ахнула. Понурый муж со спущенными штанами, вспухшая багровой синевой ляжка, разводы размазанной крови и тонкий потек свежей.

Сама не поняла, как очутилась перед ним на коленях, внимательно осматривающей вздувшееся бедро.

— Отпрыгался — мрачно выговорил Виктор.

— Погоди, может не все так страшно.

— Погожу, конечно. Когда станет хреново — как по радио толковали — пойду этого фиолетового гада искать, один черт, зато хоть немного сквитаюсь — потихоньку приходя в себя и смиряясь с очевидным фактом, выговорил Виктор. Голос, правда, у него получился вовсе не такой мужественный, как хотелось бы. Но хоть не дрожал и не заикался.

— Сейчас. Сейчас, надо глянуть, откуда кровь — Ирка метнулась в спальню, затрещала оттуда разрываемым в лоскуты бельем. Быстро вернулась, аккуратно стерла кровь с кожи, промокнула ранку.

— А говорят, дважды в одно место не попадает, идиоты — поморщился Витя. Жена и сама увидела, что как раз попадает. Тонкая кожица шрама была содрана как стамеской и висела полупрозрачным лоскуточком. И кровь сочилась как раз из глубокой ссадины, в которую опять превратился свежий шрам.

Не совсем понятно для Виктора, жена стала рыться в ватных штанах, которые лежали пухлой кучей у ног мужа.

Непонятно чему обрадовавшись, растянула ткань на руках.

— Смотри, Витек, все не так плохо — и заулыбалась.

— Что неплохо? — сумрачно осведомился муж.

— Гаденыш этот штаны не прокусил. Видишь — целые с внутренней стороны. Не было укуса, слюни в ранку не попали. Просто ущемил челюстями штанину с кожей. На шраме кожа слабенькая, нежная. Не упругая. Вот он ее и содрал.

— И напускал туда слюней — подвел итог муж.

— Это вряд ли. Хайло у мелкого было ватой забито, откуда там слюни.

— Но кожу-то содрал?

— Да я ж говорю, на шраме не кожа, а эрзац, дрянь. Нормальная кожа — слоями, прочная структура. А на шраме — так, абы что. И травмируется моментально. Вот как у тебя.

Виктор подумал было, что Ирка врет, чтоб его утешить перед смертью, по его мнению шрам был таким… ну в общем шрам — это шрам. Серьезная прочная штука. Типа хрящ. Украшение почти. А тут вон оно как… Присмотревшись к повеселевшей Ирке все же решил, что нет. Не врет. Успокоиться все же не успокоился, но как-то безнадега давить перестала. И тут же поперли плотной толпой вопросы: откуда взялся зомбеныш? Девка — толстуха? Куда делся Обжора в фиолетовом? И, наконец — дальше-то что делать?

А еще почувствовал, что сейчас вырубится. Через силу натянул портки, сделал несколько вялых шагов, увидел разгромленную Иркой кровать и рухнул. Перевел дух.

Ирка посмотрела в темное окошко, потом посоветовала вздремнуть, а она пока покараулит. Заодно глянет, может, что полезное найдется. Витька подумал, что можно бы и поспорить, но его сморило моментально.

Ирка аккуратно прикрыла дверь в темную комнатенку, поставила табурет, так чтоб выйти из спаленки бесшумно не получилось и, осторожно пользуя фонарик, взялась обследовать ставший им пристанищем дом. Сначала опасалась каждого шороха, потом увидела, что двойные старые рамы не позволят тихо вползти, да и громко вломиться Обжоре тоже не получится — окошки старые и узкие. Стала действовать смелее, но придерживая на всякий случай на боку укорот. Услышав из спальни знакомый забористый храп с переливами и очень характерными 'апуффф' на выдохе поняла, что не ошиблась — Витька пострадал минимально и дрыхнет, как должно после трудного дня. Что-что, а такого храпа она наслушалась. И отлично — значит муженек, скотина блудливая — остался жить и это замечательно. Именно сейчас Ирке совсем не светило остаться одной.

На кухне в тумбочке нашлась консерва скумбрии в томате и карамельки в стеклянной банке, старые, как кости динозавров. В жестяной хлебнице, защищавшей от мышей, завалялось полбулки, высохшей до каменной твердости. Грызть ее было невозможно, потому аккуратно поломав ее на куски и положив их в миску, женщина залила сухари остатками воды из Витькиной фляжки. Скумбрию Ирка сожрала в один присест, урча от удовольствия и заедая размоченной белой булкой. Примитивнейший нарезной батон показался после осточертевших сухих лепешек очень вкусным. Да и скумбрия самого нижайшего пошиба пошла как деликатес. Витька не считал рыбные консервы стоящими для хранения, а разжиться свежей рыбкой оказалось сложнее, чем ожидалось. Забытый уже вкус томатного соуса с перчиком поразил, напомнил такое прекрасное прошлое. Почему-то страшно захотелось майонеза.