Тень Земли - Mихаил Ахманов

– Не приведут, а принесут, – уточнил Пако с деловым видом. – Когда тебе нужен этот голый хмырь? В серебряной фуражке?

Саймон сделал неопределенный жест и поднялся.

– Через день-два. Когда найдешь, тогда и ладно. Так, чтоб главному не помешало. Набирай людей и про остальное не забудь -горючее, оружие, взрывчатка. Ты где их держать собираешься? Не в этом же подвале?

– Зачем в подвале? – Пако тоже встал, отодвинув табурет. – У меня склады есть в порту у пятого причала и на Западной дороге. А ежели мы Бабуина наймем, да Моньку Разина, Челюсть, Хрипатого и Пономаря, то у каждого из мужиков найдется тайная щелка. Есть где собраться и где имущество сложить.

– Вот и отлично. – Саймон направился к лестнице, но на нижней ступеньке остановился и спросил: – А что в городе говорят? Насчет вчерашнего?

– А ничего. Ни по радио, ни слухов никаких. Значит, синезадым и дерибасовским болтать не ведено. Соображаешь, э? Кто знает, тот знает – и молчок. Ищут! Только меня им не найти. И мысли про меня не будет! Пако – мелкая рыбешка, вошь, Монтальвашкин прихвостень. Куда ему!

– Смотри, чтоб люди твои не проболтались, – сказал Саймон с порога.

– Не проболтаются. Предупредил – самолично язык вырву!

Наверху играло радио, дремал за стойкой коротышка-бармен, и трое качков, Скоба, Пехота и Блиндаж, все продолжали свою бесконечную партию на билльярде. Скоба отсалютовал Саймону новеньким кием. Пехота и Блиндаж щелкнули каблуками, а бармен, приоткрыв левый глаз, потянулся к пивной кружке.

Саймон покачал головой.

– Не надо. Я ухожу.

Коротышка открыл оба глаза.

– Куда, хозяин? Щас мухи дохнут от жары. Пива хлебни. Холодное!

– Как бы горло не разболелось, таракан. Увидев, что хозяин тверд в своем намерении, усач вздохнул и дол ожил:

– Кобель тут заглядывал. Тебя искал.

– И где он?

– Под баобабом. В тачке твоей парится.

«Меняются люди, – подумал Саймон. – С чего бы?» Всю дорогу от Пустоши до Рио мулат держался при нем, беспокоясь – и не без основания, – что Филин с Проказой где-нибудь его придавят в отместку за прежние грехи. Теперь же он осмелел и днями болтался в городе, таскался по девкам и кабакам да собирал сплетни и слухи, забавные или глупые, но абсолютно бесполезные. Впрочем, все услышанное передавалось хозяину, а вот Майкл-Мигель, временами исчезавший по каким-то таинственным делам, не говорил ни слова. Расспрашивать его Саймон не мог – между слугой и другом существовала разница.

Остановившись на углу, он поглядел налево, потом – направо. В знойный час сиесты Аргентинская улица казалась вымершей, точно покинутый, выгоревший на солнце муравейник. Над нею клубилась пыль; жаркий ветер, вздымавший ее, развевал волосы Саймона и забирался под белую полотняную рубаху. Но после подвального холода ласка ветра была приятной – словно Мария прикасалась к нему теплыми пальцами и что-то шептала, неразличимое, но нежное, как порывы налетавшего с моря бриза.

– Хозяин! – Кобелино зашевелился на плюшевом сиденье, вылез, шагнул навстречу. Его волосы слипли от пота, виски и смуглые щеки влажно поблескивали. – Хозяин!

– Что в «Коне» не ждешь? – спросил Саймон, пытаясь угадать, какую сплетню ему сейчас преподнесут. – Музыка, пиво и общество приятное.

– Только лишнее. Зачем им видеть, как мы шепчемся? Подумают чего и Пако донесут.

– А нам, выходит, пошептаться нужно? – Саймон, приняв таинственный вид, уставился на мулата. Этот разговор его забавлял.

– Нужно, хозяин. Я тут знакомца навестил – он вроде Валеки из «Парадиза», чикитками торгует, от «плащей». Крутые девки! Груди – во! Бедра… ах, какие бедра! А зады! Твоя-то тощая, а у этих… – Заметив, как сошлись брови Саймона.он резко оборвал фразу и заторопился: – Словом, пришел я раз, пришел другой, а на третий знакомец и говорит… Саймон ткнул его пальцем под ребро.

– Опять докладываешь не по форме. Имя? Адрес? Внешний вид,приметы?

– Родриго Прыщ, хозяин. Центральный округ, Третья Драгунская, заведение «Под виселицей». Это в одном квартале от площади, где гаучо висят. Вид обычный: рожа толстая, зубы выбиты через один и нос набок. Примет особых нет, кроме серьги в ухе. Здоровая такая серьга, колечком, палец просунуть можно.

– Связи? – поторопил Саймон.

– Это ты о чем, хозяин?

– На кого он работает?

– А! На Монтальвана. Девок его пасет, но прирабатывает у смоленских. Хвастал, что с Карлой Клыком знается. Карла, дескать, грудастых любит, заглядывает «Под виселицу». Как вздернет кого, так и зайдет, и шутит – гуляю, мол, от виселицы к виселице.

– Кто этот Карла?

– Пахан Центрального округа. Ба-альшой человек! При самом доне Грегорио, а может, при его племянничках. Хотя вряд ли, не был бы он тогда паханом – у Грегорио с племянниками согласия нет. Прыщ толковал, что дочку он за «штыка» отдает, за Алекса Анаконду, чтоб, значит, внуков дождаться. Может, и дождется – внуков или Передела. Племяннички-то ждать не станут.

Саймон кивнул. Эта история гуляла в Рио по всем кабакам, и никто не ведал, сколько в ней правды, а сколько выдумки.

– Дальше!

Кобелино взял галопом с места, где произошла заминка:

– Так вот, пришел я в третий раз, а Прыщ и говорит, мол, дона Трясунчика заказали. Чтоб все было чинно-благородно, без мук и зверств, и чтоб покойничек в гробу смотрелся как жених на свадьбе. Горло, значит, не резать, в лоб не палить, ножиком в брюхо не тыкать и не накачивать керосином – от него по коже синий цвет разливается. Словом, работа для мастера, на пару тысяч песюков! Сказал он про песюки, и ждет, смотрит. После подмигивать начал и намекать: не найдешь ли умельца за тысячу? Вторую, мол, разделим. А еще, говорит, – полная амнистия тебе выйдет, от прежних грехов и Пустоши. Только чтоб умелец был не из наших, не из Рио, вольный или там отморозок, и половчее. Ежели справится, будет при новых заказах. Есть, мол, кого заказать! Трясунчик вроде бы так, для разминки. – Кобелино промокнул виски рукавом и закончил: – Я, хозяин, понимаю: пара тысяч после вчерашнего – плюнуть и растереть. Несерьезные деньги. Однако…

– Я подумаю, – сказал Саймон, повернулся и зашагал к Одесскому бульвару. .

Кто-то пытался выйти на него, и это являлось самым важным в бессвязных речах Кобелино. Какие-то люди, желавшие нанять отстрельщика – умелого, опытного, но не известного никому. И эти люди полагали, что такой человек найдется, – вернее, что Кобелино его найдет. Странная уверенность! Или не очень? Ведь Кобелино и Гилмор некогда жили в этом городе, и через любого из них можно было добраться до Ричарда Саймона. Правда, до разных Саймонов: до брата Рикардо, убийцы и главаря разбойничьей шайки, или до Тени Ветра, эмиссара Разъединенных Миров.

Похоже, сейчас его востребуют в первом качестве, подумал Саймон. И люди, желавшие купить его, не знали, кто виноват во вчерашнем. Тут Кобелино прав; если б знали, цена на его услуги была бы повыше. Или не было б никаких предложений… Скорее последнее; тому, кто обчистил банк, не предлагают за пару тысяч отстреливать донов. Такой человек сам по себе – мишень.

Эти выводы были вполне очевидными, и Саймон уже смирился с тем, что список его возглавит не живодер Грегорио, а дон Хосе Трясунчик. Возможно, и к лучшему; расставаясь с миром скорбей и печалей, Трясунчик мог исповедаться в грехах и поделиться чем-нибудь интересным. Например, о том же доне Грегорио.

Одесский бульвар вывел к улице, что тянулась до площади и Богадельни. Невысокие здания по ее сторонам будто подрагивали в жарком мареве; временами, натужно ревя, проносился автомобиль или пылила телега, а прохожие, редкие в этот час, стремились укрыться под тенью домов и деревьев. Саймон шел по самому солнцепеку, лишь этим отличаясь от обитателей Рио. Выгоревшая шевелюра, сандалии, рубаха из некрашеного полотна, холщовые штаны. Белесая зыбкая тень на фоне белесых фасадов и раскаленной мостовой.

Он размышлял об этом городе, так непохожем на настоящий Рио, перенесенный на Южмерику. В Рио жили бразильцы, не бразильяне; там звучал иной язык, там улицы были полны машин и глайдеров, там ночь озарялась неоновыми огнями, там стоэтажные небоскребы подпирали небо, соперничая с горным хребтом, что протянулся на севере, там, под резными кронами пальм и яркими тентами, слышалась музыка – сотни мелодий, знакомых и незнакомых, сливающихся в разноголосый хор.

Здесь, в этом Рио, царили тишина, пыль и безлюдье. Узкие улицы, белые стены и невысокие дома; пролетки, фаэтоны и допотопные автомобили; значки кланов на вывесках торговых заведений, окна-амбразуры, двери-щели, лавки, кабаки и длинные унылые фабричные корпуса. Консервная фабрика, бумажная фабрика, ткацкая фабрика, лесопилка и угольный склад, кладбище и церковь при нем, рынок, почти пустой во время сиесты. Еще один рынок находился в гавани; там торговали рыбой, моллюсками и крокодильей кожей, а кроме того, не слишком таясь, девушками и детьми. Их поставляли многие кланы, снимая дань с неимущих самым простым и эффективным способом – натурой.