Пять рассерженных жён - Людмила Милевская

— Чтобы выжить самой, — спокойно пояснил Фрол Прокофьевич.

Очень мило! Интеллигентный человек!

— Вы понимаете, до чего вы опустились? — строго спросила я. — Вы, интеллигентный человек нанимаете киллера…

— Соня, — снова хватая меня за руки, взмолился Фрол Прокофьевич. — Соня, не произносите этого ужасного слова!

— А какое произносить? Душегуб? Убивец? И как вы посмели звать меня в Рязань, меня, ни в чем не повинную жертву ваших низких замыслов?

— Соня, мне не к кому больше обратиться!

— Обратитесь к этому киллеру, — посоветовала я. — Скажите ему, что передумали. Кстати, почему вы передумали?

Фрол Прокофьевич, держась за сердце, только махнул рукой, мол какая теперь разница, стоит ли об этом говорить, из лучших же побуждений…

— Очень даже стоит, — воскликнула я и с укором на него поглядела, как смотрит разумный человек на абсолютно неразумного. — Э-эх, пожилой уже человек, а ведёте себя, как ребёнок. Задумали вдруг извести своих жён ради какой-то компании. Мою Тамарку извести, умницу! Красавицу! Труженицу! Какое она вам дело закрутила, обогатила всех вас. А сама, живёт лишь ради других, ради других работает не покладая рук, крутится, обманывает государство, уходит от налогов, рискует залететь на нары, взятки, небось, чиновникам даёт. Тьфу! Противно говорить, чем вы заставили заниматься честную женщину. А сами боитесь какой-то жалкой проституции! Это же отдых, в сравнении с тем, что приходится делать бедной Тамаре!

Фрол Прокофьевич сморщился как от зубной боли и застонал даже:

— Соня, Соня, я вас умоляю!

— Умоляет он меня! Жён своих хотел извести, а теперь умоляет. Ему даже слушать об этом больно, а разве нам не больно было бы умирать? Отравить хотел Изабеллу! Умницу! Красавицу! Нежнейшую женщину! Она до сих пор хранит пепел всех своих мужей!

— Соня! Соня! — закрывая голову руками, закричал Фрол Прокофьевич. — Хватит, умоляю!

Но я уже вошла в раж.

— Нет, не хватит, — закричала я. — Вы хотели погубить несчастную Полину, которая до сих пор воет белугой, оплакивая ваше, недостойное её слез тело! А Татьяна, эта дама с мозгами ребёнка! Не стыдно обманывать таких? Она до сих пор простить вам не может пяти процентов! Уж пять процентов вы ей пожалели! Бог ты мой! Не ожидала, не ожидала я такого от вас.

— Соня, умоляю, я все, все ей отдам!

— Не все ей! А честно поделите между вашими жёнами, да Тамарку мою, смотрите, не обделите, труженицу нашу. Нет, ну как вы могли кинуть нашу Татьяну под машину? — внезапно даже для себя возмутилась я. — Такую грудь и под машину! Такие арбузы! Ничего, я вижу, нет для вас святого!

— Но не мог же я позволит ей умереть неестественной смертью, — принялся оправдываться Фрол Прокофьевич. — Все знают как Татьяна переходит дорогу. Умри она под колёсами, это не удивило бы никого. Сонечка, поймите, за короткий период слишком много смертей. Я не мог привлекать внимание милиции к компании. Я и сам был не рад под колёса. К месту сказать, пришлось переплачивать.

— Переплачивать? — изумилась я. — Что вы имеете в виду?

— Я говорю о специалисте, который должен был их всех убить. Закажи я простые убийства, ну, из пистолета, платить пришлось бы гораздо меньше. Вы не представляет, Сонечка, как мало у нас в этом деле хороших специалистов, — горестно признался Фрол Прокофьевич. — А тут ещё сразу шесть смертей, и каждая должна от предыдущей отличаться, чтобы не вызвать у родственников подозрений. Шесть смертей, целых шесть. Это не шутка.

— Шесть смертей? — удивилась я. — Чья шестая? Ах, да, моя. Нет, вы негодяй! Так спокойно говорите об этом! Кого вы хотели убить? Ангелов! Ангелов, а не женщин. Взять хотя бы Зинку-пензючку. Зинаида! Умница! Красавица! Гордость нашей науки! Какой урон вы собирались нанести нашему государству. Здесь пахнет покруче статьёй, чем какое-то заурядное убийство. Какой смертью должна была умереть Зинка?! Признавайтесь?! — я даже топнула ногой.

Фрол Прокофьевич побледнел и прошептал:

— Этой, паучьей…

— А-аа! — ужаснулась я. — Затравить её хотели пауками-скакунами! Изверги! А Тамарку как хотели мою убрать?

— С помощью кота, — пролепетал Фрол Прокофьевич.

Здесь я даже обрадовалась и хлопнула в ладоши.

— Ха! Что я говорила! И ещё мне никто не верил. Эх, жалко, жалко что нет здесь Тамарки. Пусть бы послушала она.

Фрол Прокофьевич пришёл в ужас. Пожалуй, он был даже близок к апоплексическому удару.

— Соня, Соня, — замямлил он, — умоляю, мне даже думать об этом невыносимо.

— Вы хотели заразить бешенством Тамаркиного кота?! — возмущённо спросила я.

Он, едва не рыдая, закивал головой, мол да, да.

— А теперь вам даже думать об этом невыносимо? А каково же коту? А моей Тамарке? Умереть от бешенства, что может быть оскорбительней? Ха, заразить котовым бешенством, будто ей своего мало! И кто же вы после этого?

— Соня, милая, не знаю, — признался Фрол Прокофьевич. — Просто слов не нахожу. Ну если хотите, возьмите и сейчас же убейте меня!

— Какой вы хитрый! — возмутилась я. — Умереть такой лёгкой смертью! Нет, лучше я отдам вас в лапы ваших жён, если вы ещё не передумали их спасать.

Фрол Прокофьевич уже истерично замотал головой.

— Соня, — завопил он, — не передумал! Соня, я сволочь, но они меня довели. Я не виноват, Соня. Человек слаб, а я всего лишь человек.

— Постойте, — вдруг усомнилась я. — А как же вы рассчитывали заразить Тамарку от кота, когда она с ним почти не общается? Скорей удар принял бы Даня, который с утра до вечера этого кота лупит, пытаясь сделать из него человека.

— На кота мы не рассчитывали, — скромно признался Фрол Прокофьевич.

Я возмутилась его «мы». Он уже не отделяет себя от киллера. Вот до чего докатился наш интеллигент. Боюсь, такая участь ждёт всю интеллигенцию, если и дальше так пойдёт дело. Пора! Пора наводить в стране порядок!

— То есть, как не рассчитывали вы на кота? — удивилась я.

— Кот был заражён для прикрытия, чтобы потом киллер мог заразить Тамару и спихнуть все на кота. Нужна же естественная смерть.

— Вам естественная смерть, а коту что? Ни за хрен собачий должно погибнуть бедное животное. Нет, Фрол Прокофьевич, это никуда не годиться. К своей цели вы готовы идти уже буквально по трупам! Это стыд и срам! Такая пошлая неразборчивость в средствах. Впрочем, чего ещё можно ждать от адвоката?

— Соня, Соня, я умру, я не доживу, — сгорая от стыда, бормотал Фрол Прокофьевич.

Он был так жалок, что я остыла. Глупо кричать на того, кто не может дать достойного отпора. Никогда не любила лёгких побед.

— Хорошо, — сказала я, — говорите, чего от меня хотите, раз совести у вас нет.

Фрол Прокофьевич преисполнился благодарностью и даже попытался поцеловать мою руку. Руку я ему, конечно, не дала, а высказаться позволила.

— Сонечка, я совершил большую глупость, за которую себя казню. Когда я влез в долги, и посыпались в мой адрес угрозы, подвернулся мне нехороший человек. Вы же знаете, нам адвокатам приходится иметь дело со всякими людьми, чаще с плохими.

— Глядя на вас, убивец, только так и подумаешь, — вставила я.

Он понурился и продолжил:

— Этот человек и предложил мне этого, ну в общем, исполнителя. Помог на него выйти, тот и сказал, что специализируется как раз на несчастных случаях, а мне это очень подходило.

— Так свяжитесь с ним ещё раз и потребуйте ваших жён не убивать, да и меня заодно. Отмените заказ.

Фрол Прокофьевич пришёл в отчаяние. Он побледнел, потом покраснел и, задыхаясь, закричал:

— Сонечка! Как вы не поймёте, что это невозможно! Во-первых, я не знаю где его найти. Во-вторых, если я откажусь, он убьёт меня.

— По мне, так было бы и справедливо, — безжалостно заметила я.

Фрол Прокофьевич вздохнул:

— И я так считаю, но убив меня, он убьёт и жён моих. И вас. Простите меня, Сонечка, но обратно такие дела повернуть нельзя. Он убьёт и вас. Непременно убьёт, если ему не помешать.

Я похолодела.

Глава 30

Я похолодела.

Одно дело знать, что жизнь твоя была в опасности, и совсем другое услышать, что опасность эта неизбежна, потому что я понятия не имела как можно помешать киллеру, а, насколько это было очевидно, Фрол Прокофьевич рассчитывал только на меня.

— Так вы утверждаете, что отменить заказ нельзя? Я правильно поняла? — с трудом переводя дыхание, спросила я.

— Да, все, кто был «заказан», будут убиты, — признался Фрол Прокофьевич.

При этом он мужественно держался, чего нельзя сказать обо мне. Ноги мои подкосились несмотря на то, что я сидела, а поросёнок…

О, горе! Поросёнок тут же запросился наружу, причём всеми частями: и той, что уже переварилась, и той, что перевариться не успела.

— Где тут у вас туалет? — совершенно сомнамбулически поинтересовалась я.

— Туалет на улице, — озабоченно глядя на меня, сказал Фрол Прокофьевич.

Я встала и пошла.

— Сонечка, вы куда?

— На улицу.