Зайти с короля - Майкл Доббс

Майкрофт нашел его на торфяниках под Болморалом, куда он часто уезжал, когда его одолевали заботы или когда он хотел побыть один, даже посреди зимы с ее засыпавшим землю снегом и восточным ветром, не встречающим на своем пути ничего, что могло бы остановить или отклонить его, потому что свою силу он набрал в тени уральских гор за две тысячи миль отсюда. Как он однажды сказал, здесь живут древние духи, которые прячутся в расщелинах гранитных скал и поют вместе с ветром, продираясь сквозь густой вереск зимой, когда олени уже давно нашли убежище внизу, на равнинных пастбищах. Король видел, как он приближался, но не сказал ни слова приветствия.

— У меня не было выбора. У нас обоих не было выбора.

— Обоих? Разве со мной советовались? — В царственном голосе прозвучали оскорбленная гордость и личная обида. Гнев — или это был только ветер? — окрасил буколическим румянцем его щеки, слова медленно падали друг за другом. — Я мог рассчитывать на твою преданность.

— Вы думаете, что я этого не понимаю? — в свою очередь вспыхнул Майкрофт. — Поэтому-то я и взял на себя смелость решать за вас. Вам пора начать слушаться своей головы, а не своего сердца.

— Ты никому не нанес вреда, Дэвид, и не нарушил ни одного закона.

— Разве это когда-нибудь имело значение? Я стал бы для них красной тряпкой. Вместо того чтобы слушать вас, они стали бы украдкой показывать пальцем на меня. Вы пошли на такой риск, чтобы вас услышали без помех, а я стал бы путаться со своей историей у вас под ногами. Для них это был бы лишний повод увильнуть и не дать вам высказаться. Разве вы не понимаете? Я ушел в отставку не назло вам, а ради вас. — Он помолчал, глядя на стелющийся над вереском туман и плотнее укутываясь в одолженную лыжную куртку. — И, конечно, есть еще один человек. Я должен был подумать о нем, защитить его.

— Я испытываю почти ревность.

— Никогда не думал, что смогу так по-разному любить двух мужчин.

Рука Майкрофта протянулась, чтобы коснуться руки короля. Непростительная вольность в отношениях подданного и монарха, но уже сказанные слова и ветер позволяли отказаться от формальностей этикета.

— Как его зовут?

— Кенни.

— Для него всегда будут открыты двери. С тобой. Дворца.

Король положил свою руку поверх руки Майкрофта, склонившего голову в знак благодарности и волнения.

— У нас очень личные отношения, они не для газетных заголовков и не для публичной стирки грязного белья, — объяснил Майкрофт.

— Не всякий цветок вынесет, если его поливать домыслами и сплетнями.

— Я очень боюсь, что это окажется ему не по силам. Тем не менее, спасибо вам.

День начал клониться к закату, и ветер проносился сквозь вереск с низким, печальным звуком, словно демоны ночи заявляли свои права на эту землю.

— Все сложилось так неудачно, Дэвид.

— Странно, но я чувствую почти облегчение и ни о чем не жалею. Но и случайности тут тоже не было.

— То есть?

— Я не верю в совпадения. Скорее всего, требовалось отвлечь внимание от вашей поездки. Удар был нацелен в вас, а не только в меня.

— Нацелен нем?

— Кто бы это ни был, у него были причины. И возможности тоже. Это некто, знающий депутата от Дагенхема и имеющий возможность раздобыть номер частного телефона.

— И это человек, способный пасть очень низко.

— До самого дна. И он, несомненно, продолжит охоту на вас. Это не последняя его атака.

— В таком случае я хотел бы иметь твое мужество.

— Оно у вас есть. Все, что вам нужно, это мужественно посмотреть в глаза самому себе, как вы сами это сказали. Сыграть человека — это ваши собственные слова. Поверьте, посмотреть в глаза другим проще. Но мне кажется, это уже не новость для вас.

— Мне понадобятся твои советы, Дэвид, и больше, чем когда-либо прежде, если, как ты говоришь, все станет хуже.

Сначала редкие, а потом все более частые капли ледяного дождя стали падать на две одинокие фигуры. Темнота быстро сгущалась.

— Тогда лучший совет, который у меня есть для вас, сир, — как можно скорее убраться с этого чертова торфяника, чтобы не окоченеть до смерти и не избавить Френсиса Урхарта от лишних хлопот.

Февраль. Вторая неделя

Потребовалось меньше секунды, чтобы трубка была снята. Сняли ее с аппарата, находившегося в зале валютных операций одного из главных финансовых учреждений Сити, раскинувшего свои здания вдоль Темзы, совсем рядом с тем местом, где больше трехсот лет назад начался Великий Пожар, спаливший пол-Лондона. Здесь ходила шутка, что для разрушения Сити нового пожара не потребуется, достаточно будет еще одной покупки японцами британской компании.

Телефонную трубку здесь снимают всегда быстро. Успех от разорения часто отделяют секунды, и старший валютный маклер не может позволить себе роскоши быть застигнутым врасплох рынком или любым из семнадцати других валютных маклеров, каждый из которых точит зуб на его сделки и на связанные с ними комиссионные. Он мгновенно забыл о потрясающе роскошной сорокафутовой яхте, которую только что согласился купить, и сосредоточился на голосе, звучавшем из трубки. Однако это не было распоряжение на сделку, звонил один из его знакомых журналистов.

— До тебя дошли какие-нибудь слухи о скандале во дворце, Джим?

— Какие слухи?

— О, ничего определенного. Просто слух, что затевается что-то такое, после чего королевская яхта окажется на мели. — Он не видел, как маклер кисло поморщился. — Мой редактор отдал всем приказ разнюхать, в чем тут дело, но пока это поиски на ощупь, хотя что-то тут все-таки есть.

Глаза маклера метнулись на экран, к смеси мерцающих красных, черных и желтых цифр. С фунтом стерлингов, похоже, сегодня было все в порядке, лихорадило рубль после сообщений о новых голодных демонстрациях в Москве. Необычно суровая зима, похоже, заморозила не только мозги политиков, но и валютные сделки. Чтобы не ошибиться, маклер протер рунами глаза, болевшие от постоянного напряжения. Носить очки на работе он, однако, не решался: едва ли не самым главным в ней был уверенный облик, и в свои тридцать семь он не мог допустить ни малейшего намека на старость или физическую немощь. Слишком много молодых ждали малейшей возможности вытолкнуть его с места.

— На этом конце ничего, Пит. На бирже все спокойно.

— А у нас, должен тебе сказать, явно чем-то попахивает.

— Это у вас в королевский парк вывезли еще одну тачку навоза.

— Возможно, возможно, — ответил журналист не очень уверенным голосом. — Но ты все-таки дай мне знать, если что-нибудь услышишь, ладно?

Маклер нажал кнопку разъединения и снова промассировал глаза, прикидывая, сколько придется взять под залог, чтобы оплатить свои последние материальные приобретения. Его мечты унеслись к улыбающимся голым красоткам, натертым кокосовым маслом, когда телефон зазвонил снова. Это был клиент, до которого дошел аналогичный слух и который хотел знать, не пора ли быстренько скупать доллары или иены. Еще запашок. И, когда маклер снова бросил взгляд на экран, цифры фунтов полыхали красным. Снижение. Не очень сильное, всего на несколько пунктов, но это тоже намек. Что делать? Можно ли проигнорировать его? Черт, он уже староват для этого занятия, не лучше ли упаковать чемоданы и провести годик под парусом в Карибском море, прежде чем подыскать себе более спокойную работу? Но не сейчас, он еще не загреб последний большой куш, который поможет расплатиться за яхту и выкупить проклятые закладные. Устремив свои больные глаза на пульт, который соединял его с брокерами и их вечной тарабарщиной цифр покупки и продажи, он нажал кнопку.

— Кабель? — спросил он. На жаргоне маклеров это слово означает курс фунта стерлингов, появилось оно еще в те незапамятные времена, когда две великие финансовые империи, лондонскую и нью-йоркскую, связывали только ненасытная жадность и трансатлантический кабель.

— Двадцать, двадцать пять. Пять на десять, — донеслось до него сквозь треск в трубке. Даже в век космических путешествий они не могут сделать нормальную связь с брокерской конторой, до которой руной подать. Или у него и со слухом тоже плохо?

Он вздохнул. Была не была.

— Твои. Пять. Обвал начался.

Дверь кабинета редактора была плотно захлопнута, хотя это не имело никакого значения, все равно уже через несколько минут всем в редакции все станет известно. Заместитель, заведующий отделом новостей, заведующий отделом иллюстраций стояли вокруг стола главного в диспозиции, напоминающей захват индейцами сиу почтового поезда, но главный не собирался сдаваться без боя.

— Первая полоса у меня не для такой мерзости. Они отвратительны. Это вмешательство в частную жизнь.

— Но это новость, — выдавил заместитель сквозь стиснутые зубы.