Зайти с короля - Майкл Доббс

— У меня неотложное дело, мой редактор снимет с меня голову, если я не смогу завтра отправиться с королем в поездку в качестве аккредитованного при нем корреспондента. Я обычно пишу по особым редакционным заданиям. А вы переехали, да, Дэвид? Это не ваш старый телефонный номер.

— Как вы достали этот номер? — спросил Майкрофт, выдавливая каждое слово из своих вдруг одеревеневших губ.

— Я говорю с Дэвидом Майкрофтом, да? Я был бы полным идиотом, если бы стал говорить об этом с кем-то другим. Вы — Дэвид?

— Как вы достали этот номер? — повторил он снова голосом, неестественным из-за спазмы, сжавшей его горло. Он давал этот номер только в диспетчерскую и только для срочного вызова.

— О, мы обычно получаем то, что хотим получить, Дэвид. Так я присоединюсь завтра к остальным крокодилам, вы отдадите необходимые распоряжения? Мой редактор снял бы с меня скальп, если бы мне не удалось убедить вас. К телефону подошел ваш сын? Простите, глупый вопрос, ведь ваш сын учится в университете и живет в университетском общежитии, да, Дэвид?

Теперь горло Майкрофта пересохло и было неспособно пропустить через себя ни единого слова.

— Или это был один из ваших коллег, один из дворцовых небожителей. Мне показалось, что я поднял его с постели. Простите, что я побеспокоил вас обоих в такое позднее время, но вы ведь знаете редакторов. Мои извинения вашей жене…

Репортер продолжал свою серию вопросов и двусмысленных намеков, но Майкрофт отнял трубку от уха и медленно положил ее на место. Итак, им известно, где он. И они узнают, с кем он и почему. После визита инспектора из отдела по борьбе с проституцией он знал, что раньше или позже это случится. Он молился, чтобы это случилось как можно позже. Но он знал прессу. Они не остановятся на нем, они доберутся и до Кенни, они докопаются и до работы Майкрофта, и до его семьи, и до его частной жизни, и до его друзей, и до всех, кого он когда-либо знал. Они перероют все мусорные ящики в поисках ошибок, которые он когда-либо сделал. А кто не делал ошибок? Они будут безжалостны, неутомимы, бескомпромиссны, неумолимы. Майкрофт не был уверен, что он сможет выдержать такое давление, но еще меньше он был уверен в том, что имеет право просить Кенни выдержать его. Он подошел к окну и бросил взгляд на темную улицу, ища на ней тень или какой-нибудь признак слежки. Никого не было, по крайней мере, он никого не увидел, но это не продлится долго, скорее всего, только до завтрашнего дня.

Кенни снова спал, спал сном праведника, и его тело разметалось под простыней, как это бывает только в юности. Все, чего они хотели, — это чтобы их оставили в покое, но теперь их разлука была уже только вопросом времени. Он лег рядом с Кенни, пытаясь согреться его теплом, и вздрогнул, представив себе разоблачение. Реальный мир больше не был за дверьми квартиры Кенни — он рвался внутрь.

Вернувшись поздно вечером с дипломатического приема, Урхарт увидел, что Салли ждет его, непринужденно беседуя с двумя сотрудниками отдела охраны в их «офисе», комнатушке размером с туалет, расположенной у входной двери. Она сидела на краю их столика, спустив вниз свои длинные элегантные ноги, а они на своих стульях с нескрываемым восторгом пожирали ее глазами.

— Прошу прощения, что отрываю вас от работы, джентльмены, — раздраженно пробормотал он, понимая, что ревнует, но почувствовал себя лучше, когда детективы в явном смущении вскочили с места, причем один из них в спешке разлил кофе.

— Добрый вечер, премьер-министр. — Ее улыбка была искренней и широкой, в ней не было ничего от их предыдущей размолвки.

— А, мисс Куайн, я совсем забыл. Так что у нас с результатами опроса? — Он попытался придать себе рассеянный вид.

— Кого ты пытаешься обмануть? — сквозь зубы процедила она, когда они выходили из комнаты.

Он вопросительно изогнул бровь.

— Если бы они подумали, что ты в состоянии забыть о вечерней встрече с женщиной, у которой фигура вроде моей, они немедленно вызвали бы к тебе врача.

— Им платят не за то, чтобы они думали, а за то, чтобы они выполняли мои распоряжения. — Он говорил раздраженно, вкладывая особый вес в каждое свое слово, и Салли встревожилась. Она решила сменить тему разговора.

— Вернемся к результатам опроса — ты на шесть пунктов впереди, но поздравлять себя еще рано. Я должна предупредить: поездка короля скоро сведет это преимущество к нулю. Похоже, это будет своего рода цирк: рукопожатия и сочувственные разговоры, но твоя команда в этой игре не очень сильна.

— Боюсь, что на этой неделе Его Величество ждут новые огорчения.

— То есть?

— Его пресс-секретарь и близкий друг Майкрофт — гомосексуалист. Живет со стюардом авиакомпании.

— Ну и что? Это не преступление.

— Да, но, к сожалению, эта история только что просочилась в прессу, а уж она постарается, чтобы он предпочел стать обычным уголовником. Здесь не только обман собственной семьи — его несчастная жена, по-видимому, вынуждена была после двадцатилетнего брака покинуть дом мужа, оказавшегося таким мерзавцем. Здесь есть еще и аспект безопасности государства. Человек, которому доступна чрезвычайно важная информация, который посвящен в государственные секреты, который находится в самом сердце нашей королевской семьи, регулярно лгал во время проверок, имеющих целью установить пригодность сотрудников к исполнению возложенных на них обязанностей. Он открылся для шантажа и давления. — Урхарт нажал на кнопку личного лифта. — И потом, что серьезнее всего, он обманывал короля. Друг короля с детства, он предал его. Если, разумеется, отказаться от жестокого предположения, что король все знал и покрывал своего старого друга. Просто ужас.

— Ты хочешь сказать, что король тоже…

— Я ничего не хочу сказать. Это занятие для прессы, — ответил он, — которая, можно предсказать с уверенностью, к концу недели вцепится в это дело зубами.

Дверь лифта гостеприимно отворилась.

— Тогда зачем ждать, Френсис? Почему не ударить сейчас, пока король не пришел в себя и не справился со всеми этими неприятностями?

— Потому что Майкрофт — только кучка дерьма. А короля предстоит столкнуть не с кучи дерьма, а с горы, и к концу своей поездки он доберется до самой вершины, Я могу подождать.

Они вошли в тесный непритязательный лифт, втиснутый в лестничный колодец во время одного из предыдущих ремонтов здания в этом веке. Теснота его металлической коробки вынудила их прижаться друг к другу, и, когда дверь лифта закрылась, она могла видеть, как его глаза зажглись уверенностью и даже дерзостью, словно у льва в его логове. Она могла быть либо его добычей, либо его львицей; ей оставалось либо не отставать от него, либо быть пожранной.

— Есть дела, с которыми ты не можешь ждать, Френсис.

Шагать с ним след в след, держаться рядом с ним, даже когда он крадется к своей собственной горной вершине. Она протянула руку мимо него к панели с кнопками и на ощупь нашла ту, которая остановила лифт между этажами. Ее блузка была уже расстегнута и его пальцы массировали упругую плоть ее грудей. Она вздрогнула: он делал ей больно, его пальцы становились все более настойчивыми, а стремление доминировать — все более явным. Он все еще был в пальто. Ей приходилось позволять ему это, поощрять его, быть снисходительной. Он менялся у нее на глазах, избавляясь от скованности, а, возможно, и теряя контроль над собой. Неудобно зажавшись в угол лифта, упираясь ногами в его стены и чувствуя холод металла на своих ягодицах, она знала, что ей придется идти с ним, куда она сможет и куда он захочет: второй такой возможности не будет. Такой шанс выпадает раз в жизни, и ей надо хвататься за него, скажет он «пожалуйста» или нет.

Было четыре часа утра и совсем еще темно, когда Майкрофт на цыпочках выбрался из спальни и начал одеваться, стараясь не шуметь. Кенни все еще спал, по-детски разметавшись в перепутанных простынях и обнимая рукой игрушечного мишку. Движимый глубоким, естественным желанием защитить молодого человека, Майкрофт почувствовал себя скорее отцом, чем любовником. Ему оставалось надеяться, что то, что он делал, было правильно.

Одевшись, он сел за стол и включил настольную лампу, чтобы написать записку. Несколько попыток кончались одним и тем же: он рвал записку на мелкие кусочки, пополняя ими растущую горку обрывков. Как объяснить, что он разрывается между чувством любви и долга по отношению к двум мужчинам, королю и Кенни, которым из-за него грозит опасность? Что он бежит сейчас, потому что всю свою жизнь он убегал и потому что другого ответа не знает. Что ничего не изменится и после поездки короля, она только отодвигает катастрофу на три дня.

Горка разорванной бумаги все росла и в конце концов он написал: «Поверь, я люблю тебя. Прости». Это звучало слишком выспренно и слишком кратко.