Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обитатели астероида появляются реже, их теперь меньше, и их жертвенные дары скудны и немногочисленны. Они больше не приносят плодов, похожих на губки, – лишь бледные пористые грибы, которые, похоже, растут в пещерах.
Передвигаются они медленно, как если бы зимний холод мало-помалу сковывал их. Вчера трое, возложив свои дары, упали наземь и остались лежать у корабля. Они больше не двигаются, и я почти уверен, что они мертвы. Светящиеся ночные создания больше не прилетают, и жертвоприношения остались лежать нетронутыми рядом с принесшими их.
Сегодня до меня дошел весь ужас моего положения. Палочники больше не приходят. Я думаю, все они умерли – эфемерные обитатели этой крохотной планеты, что несет меня с собой в некий арктический ад Солнечной системы. Несомненно, их жизненный цикл привязан к лету – к тому периоду, когда астероид находится в перигелии.
В темном воздухе собрались прозрачные облака, и на землю падает мелкая снежная пыль. Навалилась немыслимая безысходность – тоска и одиночество, описать которые я не в силах. Система отопления «Селенита» все еще в полном порядке, так что холоду до меня не добраться. Но дух мой окутан черным инеем космического пространства. Даже странно – пока эти разумные насекомые приходили ко мне каждый день, я все же не чувствовал себя настолько заброшенным и одиноким. А теперь, когда они больше не приходят, меня как будто охватывает кромешный ужас одиночества, ледяной страх полного отчуждения в жизни и в смерти. Не могу больше писать, разум и сердце отказываются мне служить.
И все-таки, похоже, я еще жив – жив после целой вечности тьмы и безумия на борту корабля, смерти и зимы за его пределами. Все это время я ничего не писал; сам не знаю, какие смутные побуждения заставили меня вновь вернуться к этой привычке, столь иррациональной и бесполезной.
Я думаю, что это солнце, которое все выше и дольше встает над мертвым ландшафтом, призвало меня назад из бездн отчаяния. Снег на скалах растаял, повсюду текут ручейки и стоят лужи; а из песчаной почвы пробиваются всходы неведомых растений. Они крепнут и набухают прямо на глазах. Сам я вне пределов надежды, вне жизни, в некоем странном вакууме; но я наблюдаю за этими переменами, как пленник, приговоренный к казни, наблюдает из своей тюрьмы за приходом весны. Они будят во мне чувства, от которых у меня даже названия не осталось.
Мои запасы еды почти на исходе, а запас сжатого воздуха и того меньше. Я боюсь рассчитывать, на сколько еще его хватит. Я уже пытался разбить неохрустальные иллюминаторы тяжелым разводным ключом вместо молотка. Но удары бессильны, как касание перышка, – очевидно, отчасти потому, что сам я ничего не вешу. В любом случае, по всей вероятности, воздух снаружи слишком разрежен, чтобы человек мог им дышать.
Возле корабля снова появились разумные палочники. Судя по тому, что они меньше ростом, ярче окрашены и отдельные конечности у них недоразвиты, все они представляют собой новое поколение. Никто из моих бывших визитеров не пережил зиму; однако новые палочники, похоже, взирают на «Селенит» и меня с тем же любопытством и благоговением, что и старшее поколение. Они тоже начали приносить мне в дар невесомые на вид плоды и усеивают землю перед иллюминатором полупрозрачными цветами… Интересно, как они размножаются и как передают знания от одного поколения другому…
Плоские, лишайникоподобные лианы оплетают скалы, ползут по корпусу «Селенита». Молодые палочники каждый день собираются, чтобы поклониться мне, – они делают эти загадочные жесты, которых я так и не понял, и стремительно кружатся вокруг корабля, исполняя нечто вроде священной пляски… Я, потерянный и обреченный, сделался богом для двух поколений! Несомненно, они станут поклоняться мне и тогда, когда я буду мертв. Кажется, воздух уже заканчивается – сегодня голова у меня кружится сильнее обычного и как-то странно сдавливает горло и грудь…
Возможно, у меня легкий бред, и мне уже мерещится всякое; но я только что обратил внимание на странный феномен, которого прежде не замечал. Не знаю, что это такое. Тонкий столп тумана, движущийся и извивающийся, точно змея, отливающий опаловыми цветами, которые то и дело меняются, появился между скал и приближается к кораблю. Он похож на живое существо – существо, сотканное из пара, – и почему-то выглядит ядовитым и враждебным. Он скользит вперед, вздымаясь над толпой палочников, которые все простерлись ниц, словно бы в ужасе. Теперь я вижу его отчетливей: он полупрозрачный, среди его изменчивых оттенков виднеется паутина серых нитей; и он выбросил вперед длинное колеблющееся щупальце.
Это какая-то редкая форма жизни, неизвестная земной науке; не могу даже предположить, какова его природа и свойства. Быть может, она единственная в своем роде на всем астероиде. Несомненно, она только что обнаружила присутствие «Селенита» и явилась сюда из любопытства, как и палочники.
Щупальце коснулось корпуса – оно дотянулось до неохрустального иллюминатора, возле которого я стою и пишу эти строки. Серые нити внутри щупальца вдруг словно бы вспыхнули огнем. Боже мой! Оно… оно проникло внутрь…
Мандрагоры
Колдун Жиль Гренье, прибывший с женой Сабиной в низинную Аверуань из мест неведомых или, по крайней мере, неудостоверенных, место для хижины выбрал тщательно.
Выстроил он ее возле болот, откуда из великого леса обмелевшие воды реки Исуаль вытекали в забитые камышом протоки и заросшие осокой пруды, покрытые пеной, словно ведьминым маслом. Хижина стояла среди ивняка и ольхи на пригорке; между ней и болотом на суглинистом низком лугу колосились приземистые толстые стебли и кудрявые листья мандрагоры – в таком изобилии и таких размеров, какие не встречались нигде во всей провинции, где колдовство всегда было в почете. Мясистые раздвоенные корни этого растения – которые некоторым кажутся похожими на людей – применялись Жилем и Сабиной для варки любовных зелий. Эти зелья, приготовленные с великим тщанием и искусством, вскоре прославились среди деревенских жителей, и даже представители благородных сословий не чурались тайно посетить ради них хижину колдуна. Люди говорили, что зелья способны разжечь огонь в самой холодной груди и растопить броню самой суровой добродетели. Как следствие, спрос на столь действенный целебный настой был весьма высок.
Муж с женой продавали также другие снадобья и травки для гаданий и ворожбы; вдобавок считалось, что Жиль умеет толковать звездные знамения. Весьма странно, что в пятнадцатом веке, когда
