Тополята - Владислав Крапивин

– Спасибо…

– Ага! – поддержал Митю приятель.

Кабул улыбнулся, не поднимая головы:

– На здоровье…

И почувствовал, что гордится званием Ланселота, хотя жилки вдруг начали запоздало вздрагивать…

Он полежал еще, поднялся и шагнул к тому месту, куда бросил рюкзак.

Рюкзака не было.

Кабул понял сразу: рюкзак увели те трое. Конечно! Сообразили, что гораздо выгоднее не сводить счеты с психованным защитником сопливой малышни, а прихватить его имущество. Сделали это умело и незаметно.

Где теперь их искать? Ведь даже Митя и его дружок не знали, откуда эти парни…

В рюкзаке были деньги, был мобильник, была запасная одежда и плащ-палатка, была книга. А главное – там был Свир! Не стало Свира – не стало друга…

Мобильник был нужен, чтобы дозвониться до Спарина. Ну, ладно, Игоря Игнатьевича Кабул как-нибудь разыщет. Но это еще когда? А без денег – значит, без еды. И как быть, если придет холодная погода? Кабул остался в легких бриджах из плащовки, футболке и сандалиях-плетенках на босу ногу…

И все же самая большая потеря – Свир! От Кабула будто оторвали часть его души.

«Мама, а может быть, он все-таки вернется?» – взмолился Кабул. Ведь была в Свире волшебная сила – не простая же он игрушка!

«Может быть…» – отозвалась мама, но неуверенно.

Следующие два дня Кабул прожил у себя под лестницей. Там осталась у него коробка с вермишелевым супом, он сварил его и разделил на две порции. Потом сгрыз два последних кубика рафинада. Как он и боялся, пришел ветреный дождливый холод, соваться на улицу нечего было и думать. Да и что там делать?

Кабул, почти не двигаясь, лежал под войлоком и думал в темноте обо всем понемногу. Но мысли были рассеянные, иногда их накрывала дремота. Порой Кабулу казалось, что он слышит сухое щелканье – словно где-то неподалеку стукали по каменным и паркетным плиткам копытца игрушечной лошадки. В первый день вечером он даже заставил себя подняться и выйти к лестнице: вдруг благодаря какому-то чуду появился Свир?

Не было Свира. Откуда ему взяться?

Иногда в полусне казалось, что Свир, как и раньше, лежит у него под боком, Кабул приходил в себя от толчка счастья. Счастье оказывалось обманом, и подступали слезы…

Второй день Кабул провел почти не подымаясь, только раза два добрел до туалета. Очень хотелось есть, гудела голова. Иногда Кабул думал: что же делать? Может быть, пойти в прежний интернат? Но оттуда наверняка отправят все в тот же детприемник – хотя бы как беглеца из лагеря. Нет, лучше уж с моста головой!..

К маме Кабул не обращался: казалось, что он в чем-то виноват.

Иногда снова чудилось, что за приоткрытой дверью цокают копытца. Но теперь Кабул понимал, что это обман слуха. Да и не было сил подняться…

Однако следующим утром он все же встал. Потому что ощутил: снаружи, за стенами небоскреба, снова солнечно и тепло. Пошатываясь, выбрался наружу, спустился с крыльца. Появилась мысль: пойти в ближнюю булочную и стащить там с прилавка батон. И он пошел. Но вдруг показалось, что среди бетонных обломков мелькнуло красное пятно.

Не было смысла поддаваться невероятной надежде. Но и не было сил отказаться от нее. Кабул побежал, запнулся, упал на четвереньки, вскочил. Кружилась голова. В этом кружении проскочила догадка: «А может, он зачем-то нарочно уводит меня отсюда?» Кабул встряхнулся. Заставил себя взглянуть вокруг ясными глазами и рассердиться: «Ты чего так раскис? Ведь не конец же еще!..» Ему вдруг вспомнилось, будто в «каморке под лестницей» остался пакетик вермишелевого супа. Он даже вспомнил его – слегка помятый, с загнутым уголком, с картинкой, на которой жизнерадостный пестрый петух («Суп с куриным бульоном»). Невозможно было поверить, что этого пакета нет на самом деле!

Ничего уже не боясь, Кабул стал опять подниматься по ступеням. А недалеко от входа понял, что никакого пакета не найдет, потому что сварил этот суп еще три дня назад.

Остановился с тихим звоном в ушах.

И услыхал:

– Не ходи туда. Там риск…

Перед Кабулом стоял мальчишка ростом с Андрюшку Гаврина. В мятой сиреневой рубашонке с вышитым корабликом и в таких же шортиках. С длинными светлыми волосами, какие когда-то были у Владика Переметова…

– Какой риск?..

– Зуб может рухнуть в любую минуту…

Четвертая часть

Тополята бетонного города

Сражение

Всемогущий и всезнающий Виталя быстренько разузнал все про омбудсмена Спарина: и номер его телефона (который Кабул не помнил), и когда Игорь Игнатьевич вернется из Штатов. Оказалось, что он задерживается. Впрочем, это было не столь уж важно. Потому что у Витали быстро созрел свой план. Оказалось, что Институт нетрадиционной физики и топологии, у которого открывался в этих краях большой филиал, собирается устроить здесь школу-интернат для ребят со склонностями к этим наукам. Владику Переметову (или Иванову?) там наверняка найдется место.

– Но у меня же никаких склонностей…

– Да? – с ехидцей сказал Виталя. – А кто здесь распространялся о Конфигурациях пространств? Это и есть нетрадиционная топология. Не исключено, что за ней будущее нашей цивилизации…

– Если рассуждать философски, – вставил Жох и ловко увернулся от кулака Эвки Полянской.

Кабул действительно рассказывал Витале и ребятам про Конфигурации. И вообще про все. Про свои невеселые приключения, про планету Землянику, про маленького коня Свира… И было сперва удивительно, а потом уже привычно, как хорошо слушают его самые разные ребята – от Жоха, который почему-то считался у взрослых отпетым субъектом, до маленького Егорки Лесова – бесстрашной личности с неулыбчивыми глазами…

Здесь, в компании Виталиного Кокпита, у Кабула словно распахивалась душа. Потому что он понимал: никто не засмеется, никто не предаст. Он раньше и не знал, что есть на свете такие ребята…

И все же про маму он им не сказал. Вернее, сказал только Теньке.

Однажды вечером они сидели на оконечности Косы, у развалин водной станции. Оранжевый от солнца хребет Сити отражался в синей воде. Засигналил Тенькин телефон.

– Мама, наверно, домой зовет? – понимающе сказал Кабул.

– Ага… – бормотнул Тенька.

Ему каждый раз было неловко, что у него есть мама, а Кабул – полный сирота. Но Кабул вдруг откинулся спиной к бетонной стенке, натянул на колени разлохмаченные края бриджей и, глядя перед собой, проговорил:

– Тень… а у меня тоже есть мама…

– Где? – осторожно спросил Тенька.

– Не знаю… Но точно есть… – И он рассказал.

Теньке это можно было рассказать. Он был не просто один из друзей, а человек, «знающий о Свире». Это оказалось их общей тайной. Тенька однажды поведал Кабулу свои сны о красной игрушечной лошадке, и оба пришли к согласию, что эта лошадка – Свир.

– Только все так запутано, – подосадовал Тенька. – Непонятно, где он теперь? Или остался в рюкзаке, или был рядом с Зубом, когда мы повстречались…

– Наверно, рядом с Зубом. Похоже, что старался увести меня подальше от опасности… Но непонятно, почему не дался мне в руки. Обиделся на что-то?

– Наверно, он еще вернется…

– Хорошо бы… А то без него иногда такая грусть…

Но это была в те дни единственная грусть Владика Переметова. Он верил, что дальше у него не будет несчастий. А пока он жил у Витали, там «приглядывала за ребенком» Алена. Видимо, от хорошей жизни, Владькины волосы начали быстро отрастать и превратились из арестантской стрижки в симпатичную золотистую щетку.

Вернулся Спарин, пообещал уберечь Кабула от неприятностей, когда его начнут разыскивать приемные родители и «всякие опекунские деятели». Но пока никто не разыскивал. Похоже, что «слегка потрепыхались для порядка» (по словам Витали) и забыли. Потому что мало ли таких мальчишек в Империи…

Впрочем, про Империю Кабул никогда не думал – как и она про него. Но был случай, когда в одну из хороших минут он сказал:

– Тень, а я знаю теперь, где моя родина…

– Где?

– В этих дворах…

Здесь, в этом кусочке зеленого мира, жили «дру́ги», за которых можно было положить «душу своя».

Потому-то он, Владька Переметов, там, на Косе, упал сверху на Теньку Ресницына, пытаясь защитить его своим телом от шнурованного ментухайского башмака.

Но это было потом…

Тенька, Шурик Черепанов, Кабул, Данька Сверчок и Эвка Полянская купались на оконечности Косы. И был с ними Дед-Сергей, только он не купался, а сидел под солнышком у фундамента водной станции. Щурился с усмешкой, поглядывая на «брызги-визги». Наконец купальщики выбрались на травку, попрыгали, вытряхивая воду из ушей, обсыхая и натягивая одежду. И вдруг ударил звон!

Тревожно гудел сигнальный рельс. Потом отозвались другие рельсы и колокола.

Оказалось, что у въезда на Косу остановился пыльный фургон с надписью «Зелентрест». От него шли вразвалку несколько мужичков с бензопилами на плечах, с приставной лестницей и веревками.