И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

– Бери своих людей Баюш, и я возьму десяток, пока тут лагерь разбивают, мы успеем наведаться в гости к этому мурзе.

Событие шестьдесят третье

Стрелецкий сотник Иван Малинин с самого приезда в Вершилово был в полной прострации. Всё было не так. Эти изматывающие тренировки, на которых он, сотник, и княжич занимаются вместе со всеми. Эти великолепные дома, которые им просто дали и ничего не требовали взамен. Этот футбол, как можно такое придумать? Этот храм, возведённый за несколько месяцев. А роспись храма, а чудесные иконы. А крестьянки стоящие в церкви с золотыми серьгами неимоверной цены. Одна пришла в таких, что жалования стрельца за десять лет не хватит, чтобы жене такие купить. А "принудительная" раздача скота. А диковины, что выпускались в Вершилово. А люди. Это были другие люди. Они ничего не боялись. Они были счастливы. От них требовалось только одно не пить хлебного вина и честно работать.

Жена Ивана, Марфа, приехавшая вместе с ним, как-то сказала, что не променяла бы Вершилово на Москву, даже если ей там княжеский терем дадут. И Малинин её понимал. Ему было уже под сорок. Он двадцать лет служил стрельцом и пережил с десяток царей и самозванцев, повидал разных князей ведущих людей в бой и чётко сознавал, что ни один из них не стоит и мизинца этого отрока. Через несколько лет он подрастёт и выметет ляхов с русской земли, да так, что те только после сдачи Кракова остановятся.

Сейчас они окружали пиратский аул с мурзой Байкубетом. Вот грянул выстрел и со всех сторон стрельцы и служилые татары князя Разгильдеева ворвались в селение башкир. Княжич дал интересный приказ, если человек бежит его не трогать, если выскочит на тебя с оружием, то сначала пальнуть из мушкета поверх голов, а вот собак по возможности зарубить.

Да что там, здесь и сопротивляться некому. Буквально через несколько минут уже добрались до юрты мурзы и, прикончив двоих его слишком ретивых охранников и десяток собак, ворвались в юрту.

Бадик Байкубет попытался выбраться с другой стороны юрты, но был свален ударом в ухо одним из стрельцов и за шиворот доставлен к ногам Пожарского.

– Ты, говоришь по-русски, – спросил его Пётр Дмитриевич.

Тот залопотал по своему, и пришлось опять прибегнуть к помощи татарского князя.

– Знаешь ли ты мурза, что твои люди ошиблись и вместо купцов напали на царёвых стрельцов и князя, – кивок в сторону Баюша.

– Он говорит, что никого не посылал, – усмехнулся Разгильдеев, выслушав ответ.

– Твои люди даже без пыток всё признали, что же будет когда в Разбойном приказе их и тебя взденут на дыбу? – поинтересовался с улыбкой княжич.

– Не губи князь! Всё что хочешь, для тебя сделаю, – бросился обнимать сапоги Пожарского мурза.

– Бадик, скажи мне, есть ли где-нибудь в этих землях, – княжич широко развёл руками вокруг, – земляное масло с таким неприятным запахом.

Байкубет и все остальные озадаченно посмотрели на Пётра. Какое земляное масло, если вопрос стоит о жизни и смерти. Казнить надо татя, а не про масло с ним говорить.

– Так что, мурза, есть или нет.

Бадик Байкубет судорожно сглотнул и просипел что-то по-своему.

– Говорит, что знает одно место, где из болота это масло вытекает, туда никто не ходит. Это место проклято, – перевёл князь и от себя добавил, – Нужно его посреди аула на кол посадить.

– Спроси, где это? – обрадовался Пётр, прямо засиял.

– На реке Шабиз, на полдень, полдня скакать на коне надо.

– Есть ли у тебя деревянные бочки?

– Говорит, что есть несколько штук, но может ещё купить, для князя ему ничего не жалко.

– Баюш, переведи ему и потом переспроси, хорошо ли он понял, – попросил княжич Разгильдеева.

– Возьмёшь двадцать бочек и наполнишь их земляным маслом, только чтобы без воды и грязи. Отстаивай и сверху снимай. Потом эти бочки доставишь к концу лета к тому месту, где мы сейчас остановились. Мы осенью пойдём обратно по реке и бочки у тебя заберём и тогда царю про тебя ничего не скажу. Но если ты ещё будешь грабить купцов, то второй раз не прощу. Сейчас пойдёшь с нами к лагерю, заберёшь одну лодку и раненых. Здоровых десять человек мы возьмём с собой, когда будем осенью возвращаться, то и людей назад получишь и лодку. На следующий год мы снова сюда придём и будем уже за деньги покупать у тебя земляное масло. По рублю за двенадцать пудов. Понял ли?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

По мере того как говорил княжич лица вытягивались у всех. Иван Малинин не мог ничего понять, вместо того чтобы сжечь это разбойничье логово, Пожарский собирается платить огромные деньги за незначительную работу. Если бы сотник не прожил с княжичем бок о бок четыре с лишним месяца, он бы подумал, что тот сошёл с ума.

– Понял, князь, всё для тебя сделаю.

Событие шестьдесят четвёртое

Питер Пауль Рубенс получил письмо из Московии от маркиза Пожарского. В этот день он получил и ещё десяток писем. Но это письмо выделялось среди прочих, как белая голубка выделяется в стае ворон. Бумага была великолепна, гладкая и просто белоснежная. На листке не было ни одной кляксы, ровные одинаковые по толщине буквы. Хороший каллиграф, решил Питер Паульс.

В письмо была вложена интересная вещица и маленькая записочка поясняющая, что это заменитель гусиного пера. Рубенс подошёл к столу и, обмакнув "перьевую ручку" в чернильницу написал несколько слов на листке бумаги. Пресвятая дева, это было чудо.

Перо легко скользило по бумаге и не оставляло клякс. Вот значит, как написано письмо, дело не в каллиграфе, а в инструменте. Рубенс сел поближе к окну и принялся читать послание от маркиза из варварской Московии.

Прочитав письмо, художник пришёл в ярость и бросил его в камин. Но в ту же секунду передумал и полез в камин, спасать послание из Московии. Он сильно обжёг руку, но успел, письмо почти не пострадало. Эта бумага ещё и горела гораздо хуже обычной. Рубенс позвал слугу и приказал принести ему масла, смазать ожог. Потом художник прочитал письмо на второй раз, а потом и на третий.

Нет, конечно, он не поедет ни в какую "Тартарию" преподавать живопись крестьянским детям.

– Якоб, приготовь мне много горячей воды и мыло, – вызвал он слугу.

Через час, вымывшись и обсохнув, он снова позвал Якоба и приказал привести к нему одну из натурщиц, ту, которая одета, будет получше. Пришла девушка в дорогом драповом платье. Рубенс подошёл к ней вплотную и обнюхал всю. Пахло потом и ещё чем-то.

– Сходи, надушись розовой водой, – поморщился художник.

Натурщица вернулась не скоро. От неё разило розовой водой. Питер подошёл к девушке и снова принюхался. А потом громко засмеялся.

– Как будто нагадили под розовым кустом, – радостно сообщил он побледневшей натурщице.

– Якоб, вели подать вина и никого не пускай, мне нужно подумать, – велел он слуге, когда отсмеялся.

Этот варварский маркиз заинтересовал Рубенса. Если на минуту предположить, что всё, о чём написано в письме, правда, то, что тогда? Медиком знаменитый художник не был, да и болел редко. Бог дал ему неплохое здоровье. Прожить лишних двадцать лет. Увидеть неведомые страны. Предпринять путешествие в сказочный Китай. Это конечно заманчиво. Но здесь в Антверпене у него большой дом на берегу канала, красивый садик во внутреннем дворе дома. Несколько десятков учеников, богатая и налаженная жизнь. Десятки заказов. Разве варвары смогут оценить его творения. Преподавать живопись крестьянским детям. Бред.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Основать академию художеств? Стать первым ректором этой академии. Сейчас Северные провинции практически отрезали Антверпен от всего мира, и вся торговля сосредоточилась в Амстердаме, а его любимый Антверпен медленно угасал. Этому городу было явно не до академии художеств. Нет. Он естественно не поедет в Московию учить крестьянских детей рисовать. Ещё чего не хватало.