Второй шанс - Эмили Хейнсворт

Нина разливает по чашкам кипяток, дает чаю настояться и кладет в мою кружку две ложки сахара. Внезапно мне становится приятно, что она знает, сколько сахара я кладу в чай.

— Спасибо, — говорю я, зажав кружку в руке.

— Мама всегда говорила: не бывает таких неприятностей, которые нельзя было бы пережить, если перед тобой стоит чашка хорошего чая, — отвечает Нина, улыбаясь и пожимая плечами. — Хотя ты, наверное, уже слышал это раньше.

— Это был не я, — поспешно поправляю я, поняв по тому, как Нина наморщила нос, что ей неприятно осознавать, что она, возможно, повторяется.

— Моя мама была родом из Англии, — поясняет Нина, — и однажды я тоже уеду туда жить — в то местечко, где родилась мама. Хочу жить подальше от больших городов, читать книги и приглашать гостей на чашку чая…

Внезапно испугавшись, что рассказ о романтических мечтах неуместен, Нина замолкает.

— Прости, тебе, наверное, это неинтересно.

— Нет, нет, рассказывай. Это так мило.

— Иногда мне кажется, что я тебе все это уже рассказывала, — говорит она, глядя на меня со странным выражением.

Пытаюсь представить, как она живет где-то в маленьком коттедже, но картина получается неполной, так как мне неизвестно, какие еще компоненты она считает необходимыми для счастья.

— И что же ты станешь делать долгими вечерами в Англии? — спрашиваю я, вспоминая стопку постеров в рамках, которую я видел в шкафу. — Будешь в одиночестве смотреть фильмы ужасов?

Нина смотрит на меня исподлобья, не поднимая головы.

— Я случайно увидел твою коллекцию, — поясняю я, чувствуя себя преступником. — У тебя хороший вкус.

— Ты… эти постеры подарил мне ты, — говорит Нина, нерешительно улыбаясь. — Мы с тобой вместе ходили в кино. Раз в неделю на фильм ужасов. Если он нам нравился, ты, то есть он, находил афишу и дарил мне. Так что я неплохо разбираюсь в морях крови и зомби.

— А что, своих зомби знать полезно, — говорю я, поднимая брови. — А почему ты их не повесила на стену?

— Они раньше там и висели, — говорит Нина, и улыбка исчезает с ее губ. Я вспоминаю голые стены ее спальни, похожей на тюремную камеру.

— Не обижайся, но в твоей комнате без зомби даже как-то страшнее.

Нина негодующе фыркает, но, не выдержав, начинает потихоньку смеяться.

— Поэтому он мне их и дарил, — замечает она. Она смеется все громче и громче и не может остановиться. Бледные щеки понемногу розовеют, и постепенно румянец заливает все лицо. Надо признать, что это ей идет.

В течение какого-то времени, отсмеявшись, мы не говорим ни слова. Нина достает из холодильника молоко и, задумчиво улыбаясь, помешивает ложечкой в своей кружке. Я стараюсь устроиться в кресле поудобнее. Правильно, что я зашел сюда. Может, в кружке чая все мои неприятности и не утопить, но рядом с Ниной я почувствовал себя гораздо спокойнее.

Напряжение возвращается, когда я вспоминаю, зачем пришел. Я сажусь прямо, понимая, что момент спокойствия и уюта прошел.

— Почему вы с Вив недолюбливаете друг друга? — спрашиваю я.

Нина широко раскрывает глаза, но с ответом медлит.

— Почему ты спрашиваешь? Она что-то сказала?

— Нет, просто… мне так показалось, — объясняю я.

Нина продолжает помешивать ложечкой в кружке, но это получается у нее все громче. Лучше бы она перестала это делать, а то я совсем не могу сосредоточиться. Спину она держит прямо, как будто собирается вскочить, но смотрит вниз на руки, а не на меня.

Собравшись с духом, я всё-таки решаюсь спросить о том, что хотел знать, направляясь к ней:

— Мне кажется или Вив действительно… злится, когда видит тебя?

Нина продолжает звенеть ложкой в кружке, по, видимо, громкий звук начинает раздражать и ее, потому что она вынимает ложку и держит се на весу.

— Да, — говорит она, — можно и так сказать.

Я сижу молча в ожидании продолжения, но Нина держит перед собой ложку и не произносит больше ни слова. Мне снова вспоминается, как Вив балансировала на краю трибуны, раскинув руки в стороны и глядя на меня бешеными глазами.

— Иногда она ведет себя опрометчиво, — говорю я.

— А что, разве она не была такой?

— Прежде, чем умерла? Да, была, но не до такой степени.

Я обдумываю дальнейшие слова, пытаясь понять, как объяснить Нине разницу между той Вив, которую знал я, и той, которую знает она.

— Она всегда была бесшабашной, но все это было скорее для смеха. А здесь она другая.

— В каком смысле?

Лицо Нины напоминает непроницаемую маску — это ужасно раздражает. На лице Вив всегда отражается все, что она в данный момент испытывает. По крайней мере можно понять, что она думает, хотя не всегда ясно почему. Понятно, что Нина никогда не скажет мне, что она в действительности думает о Вив, но мне было бы легче, если бы я мог понять хотя бы примерное направление ее мыслей. Но как бы внимательно я ни всматривался, ее лицо даже не дрогнуло.

— Сегодня я боялся, что она причинит себе вред.

— Вред? — спрашивает Нина, вскидывая глаза на меня. — Сама себе?

— Я не знал даже, что и подумать, Нина. Вив — моя Вив — никогда так себя не вела.

Я произнес это вслух и теперь чувствую, что меня вот-вот стошнит.

— А что именно она сделала? — спрашивает Нина напряженным голосом.

Я машу рукой, давая понять, что это не важно, и ставлю локоть на стол.

— Не имеет значения, что она сделала. Сейчас с ней все в порядке. Понимаешь, я просто хотел узнать, что происходит между вами?

Нина, прищурившись, смотрит на меня.

— А почему ты решил, что между нами что-то происходит?

— Какой смысл задавать этот вопрос мне, если я только что здесь появился? — спрашиваю я, нервно проводя рукой по волосам. — Ты не можешь просто сказать мне, почему она на тебя злится? А то мне уже начинает казаться, что Вив чувствует, даже когда я просто думаю о тебе.

— Ей никогда не нравилась наша… дружба, — с трудом произносит Нина.

Я сжимаю зубы, стараясь отогнать воспоминание, которое посещает меня снова и снова — о том, как Вив чуть было не упала с большой высоты. Она разозлилась, стоило мне просто упомянуть имя Нины. В ее глазах было такое отчаяние. А я так боялся, что она упадет — каждая клеточка моего тела кричала о ее спасении. Я закрываю глаза. Если я открою их, то снова увижу себя стоящим в темноте на верхнем ярусе трибун — или в машине перед аварией — под черным небом, грозящим проглотить нас обоих. Сижу, прислушиваясь к своему учащенному дыханию и шуму крови в ушах.

— Кам?

Почувствовав на своей руке теплую ладонь Нины, я подскакиваю от неожиданности и открываю глаза. В кухне тепло и уютно, горит яркий свет. Нина смотрит на меня с сочувствием. Я разжимаю судорожно сжатые кулаки и смотрю на нее. Нина отвечает мне легкой улыбкой. Неожиданно я чувствую в душе какой-то слабый отклик.