Профи крупного калибра - Михаил Нестеров

В туалет...

Нет, ей приспичило совсем по другому поводу. Показаться уродливым привидением, дыхнуть спросонья прокисшей капустой, распространить вокруг себя тяжелый дух парного молока, вспотевшего тела и елейности омолаживающего – о боги! – крема. Мажет себя на ночь, отдается чудодейственному женьшеневому бальзаму вся – без остатка, даже между пальцами ног мазюкает, словно у нее грибок.

Конечно, теперь она спать не ляжет, какой тут сон? Как наяву, Поляков представил фантом своей жены, одетый в ночную хлопчатобумажную сорочку и слоняющийся по дому. Ее взбодрит не ледяная вода из-под крана, а кусок ветчины из холодильника, который она будет очень и очень медленно пережевывать. Если рядом окажется кошка, выдвинет языком мясную жвачку и сплюнет ее себе под ноги. Кошка съест и будет заглядывать ей в рот.

Противно.

Мысли о жене с кисломолочным со сна запахом закончились ветчиной, холодной розовой и аппетитной ветчиной с застывшими, словно слезы, капельками янтарного желе.

Поляков бросил взгляд на часы: три минуты одиннадцатого.

– На Тенистую, – распорядился он, усаживаясь в машину.

Поляков уже заканчивал завтрак, когда увидел жену своего зама Аллу Князеву с сынишкой. Вадим кончиком ножа приправил кетчупом последний кусочек стейка и отправил в рот. Его челюсти все еще двигались, пережевывая мясо, когда молодая женщина присела к нему за стол.

– Здравствуйте, Вадим Николаевич! – с выражением, медленно произнесла Князева. Ее полные губы расплылись в улыбке. Она была ровесницей Людмилы Грязновой и до восьмого класса училась с ней в одном классе.

– Привет, привет, – закивал Поляков, проникая взглядом за цветастый сарафан женщины. Потрепав малыша по белокурой головке, он предложил Алле вина.

– Спасибо, – отказалась Князева. – Вы сейчас в отдел едете? Поляков утвердительно кивнул.

– Меня не захватите?

«Черт!» – выругался Радзянский. Он понимал, что могли возникнуть непредвиденные осложнения, но то, что их будет так много и что они прокатятся чередой, предугадать не мог.

Он изготовил пистолет и подошел вплотную к кустам. Взгляд влево. Видна часть террасы и колонна, наполовину скрывающая пожилую чету. Туристы. Сосредоточились на еде. Отлично. Справа... Справа никого. Впереди зеленая стена, таящая за собой спускающегося к машине Полякова. Небольшой просвет в зелени, в котором промелькнули сам начальник милиции и молодая женщина с ребенком. Идут рядом. Близко, очень близко. И женщина закрывает Полякова. А что позади?

Араб вынужденно сместился ближе к живой стене и вот уже пять-шесть метров шел параллельно ей. Панорама повернулась на девяносто градусов. Чтобы окинуть взором открытый, больше всего беспокоящий участок, достаточно было посмотреть в сторону. Слава богу, там все нормально. А впереди...

За минуту до окончания завтрака Полякова Лев сумел различить звуки остановившегося внизу автобуса – затухающий рокот двигателя и шипение пневматики открывшихся дверей. И вот сейчас кто-то, пока невидимый, поднимался по лестнице. Две-три напряженные секунды, и Лев услышал громкий женский голос, приветствующий молодую маму с ребенком. «Только бы Поляков не задержался с подругами». Лев снова оглянулся на пожилую пару, которая с этого места уже не была скрыта колонной и сидела по отношению к Радзянскому вполоборота.

Молодая мамаша оказалась знакомой Полякову, об этом нетрудно было догадаться по непринужденному разговору и «широкому» жесту начальника милиции, пригласившего даму с ребенком за свой столик. Поляков мог пойти дальше – на сей раз предложив место в своей машине.

Но «жребий брошен», Поляков так и так получит пулю, даже если придется стрелять через голову ребенка. Тот мог получить травму от испуга, а Арабу этого совсем не хотелось. «Давай, давай, останься с ней», – мысленно он уговаривал незнакомку, которая в этот момент остановилась.

В его движениях было что-то от хищника, но, когда он остановился, пригибаясь еще больше, его поза напоминала подслушивающего мальчика, нежели льва, приготовившегося к решающему прыжку.

А вот и сам решающий момент. Радзянский не ошибся, когда подумал о любезном предложении Полякова подвезти женщину с ребенком. Сейчас она отказывалась, и ее голос был пронизан сожалением.

Араб дал милиционеру пройти с десяток шагов и только после этого быстро и совершенно бесшумно последовал за ним. Ориентируясь по звуку шагов, Лев миновал критическую точку и обогнал Полякова на два-три шага. Когда Вадим грудью коснулся невидимой финишной ленты, она лопнула с глуховатым звуком выстрела. Все перевернулось для Полякова на этой последней в его жизни дистанции: стартер занял место маршала с клетчатым флагом и, нажимая на курок, приветствовал Вадима в самом конце пути и в то же время давал команду к затяжному, вечному падению в бездну небытия.

Араб с расстояния в метр послал поверх кустов пулю прямо в висок Полякова. Он почти не целился, поскольку пистолет в момент выстрела был на уровне бровей и в горизонтальном положении. Впервые за последние девять лет Лев нажал на спусковой крючок, когда перед глазами была не мишень, а человек. До этого ему казалось, что этого не случится никогда.

Лев довольно четко представлял себе, что выстрелом в эту область головы Полякова не отбросит, как в кино, в сторону и он не завалится набок, – тело начальника милиции резко осело, словно его лишили опоры под собой. Одна нога оказалась подмятой туловищем, но быстро высвободилась, когда тело по инерции скользнуло на три ступеньки ниже.

Сместился и Араб, держа пистолет в правой руке в районе левой ключицы, стволом, направленным по ходу движения.

Женщины должны были услышать негромкий звук выстрела, наверняка видели рухнувшего на ступеньки начальника милиции, но пока никакой реакции с их стороны нет. Однако это временное замешательство, спустя мгновения их голоса поднимут на ноги и посетителей кафе, и охранников Полякова.

Вадима он убил с первого выстрела, определив это по тому, как резко дернулась голова начальника милиции, как он упал. Лев мог живо представить себе обезображенный висок со стороны выхода пули – рваная рана, вокруг которой острыми краями топорщится кожа от треснутой и выпирающей височной кости. Но поступил стандартно: небольшая брешь в кустах позволила Радзянскому произвести еще один точный выстрел в затылочную часть головы Полякова, затем еще одна пуля вошла в шею, разрушая позвонок.

Отбросив неизбежные нервные моменты, в целом Араб работал хладнокровно, без эмоций, напрочь забывая причину, по которой оказался здесь. Ее он вспомнит только после того, как окажется в безопасности и вначале проанализирует свои действия, напряженно выискивая возможные недочеты, которые могли быть не чем иным, как случайным фактором или побочным эффектом. Четко представит, что именно ловил боковым зрением и что в те короткие секунды не вызывало опасений; например, то, что пожилая чета при всем желании не могла разглядеть его, поскольку Лев по ходу движения спускался, шаг за шагом исчезая из поля зрения туристов.

А сейчас нужно уходить.

Как только третья пуля, встречая препятствие в виде позвонка и поднимая бугром кожу, вошла в шею Полякова, Радзянский выбрал единственно верный путь к отступлению – вниз, где, возможно, услышав сухие хлопки выстрелов, его поджидают охранники Полякова. Но это лучше, чем путь в сторону Тенистой – пригибаясь и уходя из зоны видимости с террасы, где продолжали завтракать несколько отдыхающих, а дальше – практически по открытой местности.

Все было бы по-другому, если бы Поляков не задержался на час с небольшим. На террасе в девять часов никого не было, Льву хватило бы времени, чтобы открыто пройти этот единственный неудобный участок и оказаться с противоположной звукам выстрелов стороны, появиться из-за кафе и, может быть, в группе зевак поспешить к месту происшествия, но не в обратном направлении – для того, чтобы на него не обратили внимания, чтобы даже приблизительное его описание не попало на стол следователя, который будет вести это дело. А потом степенно удалиться.

Но все испортило опоздание Полякова. Хотя и здесь имели место большие сомнения, включая и то, что в девять часов посетителей в кафе могло быть и больше.

А вот и заставивший ждать себя пронзительный крик вначале одной, затем другой женщины. Секунда – и к ним присоединился детский плач.

Валеев, надо отдать ему должное, едва заслышав через опущенное стекло машины хлопок первого выстрела, среагировал мгновенно: резко открыл дверь и потянул из наплечной кобуры, скрытой под пиджаком, табельный пистолет Макарова. Когда, почти сливаясь, прозвучали еще два выстрела, Дима уже обогнул «Мерседес» и ступил на первую ступеньку лестницы.

Стреляли слева, определился Валеев, в двадцати метрах впереди себя завидев тело начальника. Он не был отчаянным смельчаком, но натасканным на ствол и звук выстрела опером. Раздирая одежду, он рванул через кусты, изготовив оружие.