Обыкновенные монстры - Дж. М. Миро

будто он носит перчатки. Он был крепкого телосложения, с толстой, как у быка, шеей, и любил яркие жилеты. Из-за постоянного одиночества он не всегда хорошо ладил с людьми. Он успел побывать карточным шулером, оператором речных судов, солдатом Союзной армии, подмастерьем переплетчика и плотником библиотек Лондона и Бостона. В нем было много не такого уж хорошего, но все же мало откровенно плохого. Если ему приходилось делать выбор, он предпочитал выбрать хоть что-нибудь, нежели совсем ничего.

Фрэнк никогда бы не признался в этом, но сердцем он, как обычно говорится в балладах, был чист. Он верил в непоколебимые добродетели. Доброта и справедливость в его представлении не были вопросами жизненной позиции; к тому же он повидал слишком много страданий и не хотел видеть их снова. Но неоправданные надежды вызывали у него злость и отчаяние, а отчаяние вело лишь в сточные канавы. Он видел, как это бывает, видел, как сдавались солдаты в полевых госпиталях Союза. Его главным талантом была сила. Он мог сжимать свое тело в плотную массу, настолько плотную, что одним ударом был способен пробить кирпичную стену, не получив при этом ни царапины. Пули, попадавшие в него на поле боя, входили в его плоть совсем неглубоко – болезненно, но не причиняя особого вреда. Однако каждый раз, когда он пользовался своим талантом, ему казалось, что на него наваливаются стены, потолок и даже небо над его головой, – наваливаются с такой тяжестью, что дышать становилось почти невозможно. Как сказал доктор Бергаст, побочный эффект его таланта был крайне распространен среди молодого поколения – это психологическое явление называлось клаустрофобией. Еще доктор Бергаст пообещал, что Фрэнк научится с этим жить. Как? «Просто живите дальше, мистер Коултон, – посоветовал ученый. – Просто живите дальше».

Уж об этом-то он кое-что знал. Знал, как двигаться дальше.

Проснувшись утром в старой, покосившейся гостинице, расположенной высоко над туманной набережной Токио, он сразу же сел в постели. Ночная рубашка его была влажной. Он оглядел пустую комнату.

За ним кто-то наблюдал.

Он ощущал, что за ним наблюдают.

По правде говоря, он чувствовал это уже несколько недель, с тех пор как они сошли на берег в Токио, и даже раньше, когда они плыли из Сингапура на старом скрипучем барке вдоль покрытых джунглями берегов, и он стоял на палубе, наблюдая за тем, как матросы в дымке карабкаются по веревочным лестницам. Как будто их что-то преследовало. Краем глаза он улавливал какие-то вспышки, движение, какую-то размытую фигуру, но, когда поворачивался, чтобы приглядеться, все исчезало. В последнее время ощущение только усилилось, и волосы у него на затылке вставали дыбом, когда он решал неожиданно обернуться, а Джейкоб смотрел на него словно на сумасшедшего.

Продолжая беспокойно размышлять об этом, он оделся, сложил татами и оставил его на темном блестящем полу. Было слышно, как жена трактирщика скребет щеткой лестницу. В комнате Джейкоба было чисто и пусто: у этого парня была привычка все делать по-своему, идти своим путем.

Но, несмотря на все это, Фрэнк был доволен. Они искали девочку по фамилии Оноэ несколько недель, пытаясь выследить ее во влажном, охваченном холерой городе по мельчайшим уликам. И вот наконец они нашли ее; оставалось только убедить ее поехать с ними, и тогда можно будет убраться из этой чертовой страны, вернуться в привычный мир.

Коултон потянулся за своей шляпой и вдруг замер с поднятой рукой. Головной убор был перевернут вверх ногами – он никогда бы его так не оставил. Не заходила ли сюда жена трактирщика, пока он спал? Или, может, это сделал Джейкоб? Ни то, ни другое предположение не казалось ему вероятным. Может, он сам ее так положил и от усталости забыл об этом? Возможно.

Он позавтракал – взял из оставленного у двери маленького деревянного ящика плошку с рисом и жареной рыбой и стал есть их руками, не обращая внимания на причудливые маленькие палочки. Затем он вышел на улицу. Стояла жуткая тишина.

В своей записной книжке он сохранил адрес борделя в районе Ёсивара и теперь направился туда мимо замысловатых трехэтажных зданий с плетеными балконами и рогатыми двускатными черепичными крышами. Ему встретилось несколько японцев в темных маленьких костюмах и шелковых шляпах, выглядевших, по мнению Коултона, странно. Большинство мужчин, бродивших по улице в тот час, были одеты в темные кимоно или грубые брюки, и все они держались группами по два-три человека.

Бордель, который он искал, «Дом желтого цветка», оказался тускло освещенным, затхлым и пустынным зданием. Подметавшая у входа угрюмая женщина остановилась и долго смотрела на него, а потом исчезла во мраке. На ее месте появилась молодая девушка в ярко-красном халате с белым поясом, которая, поправляя волосы, что-то быстро забормотала по-японски.

Коултон снял шляпу и покачал головой.

– Я ищу вот этого человека, – сказал он и протянул бумагу, которую ему дали в институте.

Женщина поклонилась, взяла у него листок, снова поклонилась. Потом она скрылась внутри борделя, а Коултон, попятившись, приоткрыл дверь, чтобы наблюдать за широкой, залитой дневным светом улицей. Наконец появился тот, кого он искал, – моргавший от яркого света мужчина средних лет в халате, с седой бородой и мутными глазами.

– Капитан Йоханнес? – спросил Коултон.

Тот состроил гримасу, порылся в карманах и вытащил оттуда трубку.

– А вы тот самый из Карндейла?

– Ага.

– Тот, кто хочет отплыть в Сингапурскую колонию?

– Точнее, в Калькутту.

– Я не иду до Калькутты, – сказал капитан. – Захожу только в свободные порты. До Сингапура могу подбросить. Оттуда идет множество барков. Да и пароходов тоже, можно найти место даже до самой Англии. Не хотите зайти, обговорить подробнее?

Коултон заглянул ему за спину, внутрь здания:

– А в этом есть необходимость?

Мужчина неожиданно ухмыльнулся, показав два отсутствующих зуба:

– Ваши наниматели и так уже снабдили меня всем, в чем у меня была необходимость. Если только планы не изменятся. Они же не изменятся?

Коултон подумал о девочке, о том, что говорил Джейкоб накануне вечером, и посмотрел в серые глаза капитана:

– Дайте мне еще одну неделю. Будем на связи. Если что-то изменится, я дам вам знать.

– Я-то буду ждать здесь. Мне это не повредит. – Он подмигнул. – Если только не придется платить. Так как там, три пассажира?

– А это так важно?

– Не для меня, – пожал плечами капитан.

Утром перед выходом из гостиницы Коултон завернул рисовый шарик в папиросную бумагу, засунул его в карман пальто и теперь брел по теневой стороне улицы, пальцами поедая липкий рис, словно нищий. Ловя на себе тревожные взгляды прохожих, он печально ухмылялся. В какой бы части света Фрэнк ни оказался, везде найдутся те, кто смотрит на него свысока.

Во второй половине дня он снова пересек старый квартал, улицы которого были охвачены холерой, прошел мимо опустевших витрин магазинов, сгрудившихся на задворках темных фигур, мимо завернутых в белую ткань и оставленных во дворах тел, мимо ворон, с шорохом поднимающихся в небо, кружащих в высоте и снова опускающихся вниз. В воздухе висел тяжелый запах болезни. У древнего заросшего дома, где жила Маки-тян, он остановился, резко постучал по косяку двери и стал ждать.

Эта женщина успела его заинтриговать. Знакомство с ней состоялось благодаря доктору Бергасту. Местные жители называли ее ведьмой, но Коултон сразу распознал в ней образованную женщину, в которой вдобавок было нечто грозное и привлекательное. Она говорила на почти безупречном английском и знала то, чего, казалось бы, знать не должна. Выйдя к нему из теплой темноты, она поклонилась и жестом попросила его следовать за ней, а затем, шаркая крошечными туфельками, повела его к беседке в заросшем саду.

Там на столе уже стояли чайные чашки и еще горячий чайник, как будто она ждала его.

Коултон достал из кармана своего жилета маленький, набитый монетами кожаный кошелек, звякнувший в его руках. Он протянул его женщине, но она не взяла его. Через мгновение он неуверенно положил кошелек на пол между ними.

– Все, как мы договаривались, – сказал он. – Кажется, все правильно. Может, вы желаете пересчитать?

Она никак не показала, что хочет пересчитать монеты, а только слегка склонила голову, после чего снова встретилась с ним взглядом. Коултон про себя отметил красоту этих темных глаз.

Он прочистил горло.

– То, что вы увидели вчера, – это не совсем то, чем могло показаться на первый взгляд, – нерешительно начал он.

Выражение ее лица не изменилось.

– Девочка… – снова начал он. – Она странная, да. Но не настолько