Цари, святые, мифотворцы в средневековой Европе - Коллектив авторов

Ф. фон Лилиенфельд в 1976–1978 гг. сделала важный шаг вперед в толковании ЛП. Она откликается на все сложившиеся к тому времени интерпретации послания: во-первых, мнение о том, что это иудаизантский памятник, который отражает или иудейские представления (Файн и Кэмпфер), или представления того направления в иудаизме, которое связывают с именем Маймонида (Майер); во-вторых, памятник, который опирается на византийско-греческую традицию грамматических трактатов (особенно тех, которые касаются фонетики) и представляет собой восхваление ars grammatica – искусства, которое должно помочь правильно понимать священные тексты (Фрайданк); в-третьих, памятник реформационно-гуманистической мысли, который подчеркивает идеал и ценность самовластия (Клибанов) или восходит к аристотелевско-платоновской традиции, опосредованной, может быть, гуманистическим пафосом обращения ad fontes. Сама же Ф. фон Лилиенфельд предлагает еще две интерпретации ЛП: 1) ЛП как «типический ренессансно-герметический трактат»; 2) «ЛП как использование иудейской или герметически-неоплатонической или христианской традиции каббалистики в применении к кириллическому алфавиту»[549].

Ф. фон Лилиенфельд анализирует содержание грамматической таблицы ЛП («Литорея в квадратах») и констатирует, что некоторые толкования букв кириллического алфавита (например, «царь» или «царь под каморою» и ряд иных) не встречаются нигде, кроме каббалистической литературы[550]. Она приводит примеры из книг Каббалы «Бахир» и «Сефер Йецира», которые таким же образом истолковывают буквы алфавита[551], и показывает каббалистические соответствия обозначениям «родство» «общее естество», «царь» и др. Не исключено, что в «Литорее…» задействована и гендерная (сексуальная) символика Каббалы (роды букв), но она пока неясна. Как бы то ни было, считает Ф. фон Лилиенфельд, в случае ЛП мы имеем дело не с грамматическим трактатом. Хотя на первый взгляд ЛП выглядит или как грамматический трактат, или как герметическое сочинение, посвященному ясно, что это «пример каббалистической и эзотерической спекуляции» («ein Dokument kabbalistischer esoterischer Spekulation»), хотя пока не удается разрешить все его загадки[552].

Далее немецкая исследовательница рассматривает присутствовавший в герметической традиции взгляд на азбуку как нечто целое и снова выявляет связь между ЛП, Каббалой и книгой «Бахир» (понимание гласной буквы как «души» и согласной как «плоти»). Специальные манипуляции Курицына позволили ему сделать азбуку именно в 40 квадратов, что совершенно не случайно, ибо 4 и 10 имеют особое значение в Каббале[553]. В некоторых списках ЛП буквы разделены на клетки не одного, а двух или трех квадратов, что также находит аналогии в Каббале; равным образом игра с числами имеет каббалистическое звучание[554]. Для Курицына предмет гордости составляет то, что в его имени цифры расшифровываются как 3 + 3 + 1, что дает пример «великолепной симметрии и символики»[555]. Некоторые элементы «Литореи…» связаны с какой-то (пока еще неясной) интерпретацией представлений о конце света, воскресении и семитысячном годе[556]. В этом контексте начальная, стихотворная часть ЛП также поддается интерпретации в каббалистическом ключе, в том числе то, что в начальном тексте так называемой «пасхальной редакции» ЛП 10 строк; что в некоторых из них содержатся четыре, в других – три ударных слова. Равным образом и некоторые понятия (например, «пророк-старейшина»[557]) находят объяснения в каббалистической традиции. В том же контексте можно истолковать и «мудрость». «Наука» же ЛП – это, возможно, эквивалент некой третьей высшей «сефиры» Каббалы.

В целом смысл алфавитной таблицы ЛП («Литореи в квадрате») лучше всего прочитывается в свете каббалистической традиции[558]. В этом контексте оказывается, что каждая буква алфавита несет определенный смысл, соответствующий понятиям каббалистической традиции[559], причем смысл этих букв – именно философский. Даже выражение «добро зело» есть церковно-славянская передача Бытия (1: 31)[560], т. е. «слов Господа, когда он взглянул на человека как на венец своего творения»[561]. В этом случае, как кажется Ф. фон Лилиенфельд, мы имеем дело с каббалистическим умозрением в духе «Берешит»[562]. Более того, из характера текста явствует, что это вовсе не прямой перевод какого-то каббалистического текста, но более или менее свободный («по смыслу») перенос каббалистически-герметиче-ских спекуляций на кириллический алфавит[563].

Равным образом, по мнению Ф. фон Лилиенфельд, в ЛП мы находим каббалистическую мистику света, спекуляции по поводу значения отдельных чисел, возможность расшифровать часто встречающееся в грамматической таблице выражение «начало столпом» (применяемое к буквам) как эквивалент понятий «материя» и «телесность». При всем этом еще правильнее считать, что в случае ЛП мы имеем дело не просто с переносом из Каббалы тех или иных представлений, а с разновидностью герметизма, который включает каббалистику как интегральный элемент. И именно в этом герметизме выявляются связи между ЛП и византийско-греческой традицией (наряду с каббалистической)[564].

Для того чтобы понять, какова связь ЛП именно с герметической традицией, нужно обратиться к первой части ЛП, т. е. к открывающему его стихотворению. Ф. фон Лилиенфельд рассматривает значение понятий этого краткого текста строка за строкой[565], показывая возможные византийско-греческие эквиваленты и их созвучное гуманизму значение. Рассматривая ЛП через призму этих греческих эквивалентов, мы встречаем давно известные православно-христианские понятия, некоторые из них можно истолковать и как типично христианско-герметические и каббалистические. При этом строку, где упоминается «фарисейское жительство», можно истолковать, по мнению исследовательницы, только как отголосок иудейского влияния, опосредованного опять-таки Каббалой[566].

Т. Зеебом (в те же годы, что и Ф. фон Лилиенфельд) подробно откликнулся на интерпретацию, данную ЛП Я.С. Лурье и А.И. Клибановым[567]; он пришел к выводу, что ни тому ни другому не удалось дать истолкование ни основных понятий ЛП, ни его отношения к пророкам и фарисейству, ни его философского содержания; что им не удалось доказать и соответствия идей ЛП реформационным и гуманистическому трендам, для которых, по мнению Зеебома, совершенно не релевантна проблема соотношения разума, нравственности и откровения[568]. Зеебом приходит к выводу, что аналогии между сведениями об учении русских иудаизантов и Реформацией, гуманизмом, предреформацией незначительны и ничего не объясняют в специфическом характере памятников, квалифицируемых как «литература жидовствующих»; эта литература образует, тем не менее, единый блок в истории древнерусской духовной культуры, и его нужно объяснить в контексте каких-то иных источников и явлений, чем те, которые относятся к Реформации и гуманизму. Таким контекстом, однако, не может служить традиционная византийско-славянская и византийско-греческая литература, потому что исследование представлений о философии в этой литературе показывает, что тут нет никакой связи с «литературой жидовствующих». Поэтому нужно обратиться и к переведенной литературе, и к тому, что в нее непосредственно не вошло, но составляло горизонт умственной жизни еврейской общины Киева