Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879 - Петр Каратыгин

Окончив мой водевиль, я представил его в дирекцию и долго не получал никакого ответа. Наконец Мундт, секретарь директора, передал мне от имени князя Гагарина, что если я согласен отдать свою пьесу безвозмездно, то он прикажет поставить ее на сцену. Я отвечал ему, что, не смея и мечтать о каком нибудь вознаграждении, я желаю только, чтоб ее сыграли на публичной сцене. Водевиль мой был принят, пропущен цензурою и приступлено к его постановке. Николай Дюр подобрал музыку для куплетов и вскоре начались репетиции. В нем участвовали все лучшие комические артисты того времени: Рязанцев, Дюр, Григорьев, Воротников и Шемаев. Женскую роль играла Шелехова, Марья Федоровна.

Все артисты были довольны своими ролями и предсказывали большой успех моему первому детищу; это детище меня самого занимало как ребенка; но отцовское сердце замерло от страха, когда я увидел на афише: «На Новом театре, у Симеоновского моста, завтра, в среду, 12-го февраля, будет представлен в 1-й раз «Знакомые незнакомцы», водевиль в одном действии». Имени автора, по моему желанию, не было выставлено.

И действительно, следовало бы положить за правило не выставлять никогда имен начинающих сочинителей. Расчет простой и благоразумный: понравится пьеса, публика вызовет автора; не понравится — и знать его ни к чему.

Деревянный театр у Симеоновского моста (на том месте, где теперь сквер)[35] был выстроен для цирка Турньера, который долго там давал конные свои представления; впоследствии дирекция купила его, переделала арену в партер и преобразила в императорский театр.

В день представления моего водевиля, по окончании репетиции, Храповицкий позвал нас всех к себе на блины (тогда была масленица). Он жил по соседству к театру, на Моховой, в собственном доме. Придя к Храповицкому, мы сели за стол; подали блины и хозяин, вместе с гостями, выпил за успех моего водевиля; я благодарил их за доброе желание, но тут кто-то из нас пролил масло… актриса Шелехова заметила, что это дурная примета для автора, но жена Храповицкого, хотя была женщина и с предрассудками, очень серьезно успокаивала меня и сказала, что на масленице пролить масло ничего дурного не может предвещать. Рязанцев тут прибавил, что, напротив, это означает, что водевиль мой пойдет как по маслу. «Дай-то Бог, только бы мой первый блин не вышел комом», отвечал я ему.

Позавтракав у Храповицкого, мы разъехались по домам. С мучительным нетерпением ждал я рокового вечера. Явившись в театр, духу я не имел идти в партер и остался за кулисами. Водевиль начался. Первые явления прошли благополучно; два, или три куплета были повторены, по требованию публики, и у меня отлегло от сердца. Явился Рязанцев и дело пошло как по маслу, по его же предсказанию. Короче сказать, водевиль был разыгран на славу и имел большой успех. По окончании его, начали вызывать автора и я вышел на сцену. Когда публика увидала, что автор — актер (что было тогда большою редкостью) меня вызвали вторично; затем вызвали всех артистов. Я был в полном восторге.

Вообще успех первого представления пьесы не есть еще ручательство за ее достоинства, потому что тут бывают, по большой части, знакомые автора, которые за долг себе представляют разыгрывать роли клакеров. Но у меня тогда таковых решительно не имелось и мои «Знакомые незнакомцы» были одобрены вовсе незнакомыми мне зрителями. До закрытия театров перед великим постом, мой водевиль сыграли раза два, или три, но г. директор не удостоил нас своим посещением. Прошел великий пост; прошло даже два с половиной месяца после первого представления моего водевиля, но мне наше благосклонное начальство даже спасибо не сказало за него, что мне было тогда прискорбно.

По открытии театров после Пасхи, на Невском проспекте встретил меня Булгарин и, погрозив пальцем, сказал:

— Ага, молодой человек, вы в наш огород камешки бросаете; задеваете нашу братию — журналистов?.. берегитесь! Ведь мы народ бедовый; смотрите, не обожгитесь!..

Я переконфузился и начал оправдываться тем, что о нем у меня ничего не сказано оскорбительного; но он, взяв меня за руку, засмеялся:

— Полноте, полноте! Я пошутил. Я не такой человек и сам готов смеяться над своими слабостями, а у кого-же их нет?

Смеяться, право не грешно,Над тем, что кажется смешно!

— А Рязанцев, собака, говорят, мастерски меня скорчил. Я не видал еще вашей пьесы, но ее многие хвалят; на днях непременно пойду посмотреть и сам напишу о ней статью… Только, уж не прогневайтесь, какая случится. В литературном деле у меня нет ни свата ни брата… Варвара мне тетка, а правда — сестра[36].

Неделю спустя после этой встречи играли мой водевиль на Малом театре. По окончании спектакля Булгарин пришел к нам в уборную, в полном восхищении, хвалил и меня и актеров, а Рязанцева, который представлял его личность, расцеловал, и назвал своим двойником.

В то время журналов у нас было немного, а газет еще меньше. «Северная Пчела» издаваемая Гречем и Булгариным имела очень много подписчиков и была, можно сказать, единственною официальною газетою. Сам Булгарин был тогда в полном развитии своей журнальной деятельности и пользовался некоторым авторитетом. Через четыре дня после его посещения (19 апреля 1830 г.) в «Северной Пчеле» под рубрикою Русский театр, было напечатано:

На нашей сцене весьма, мало таких миленьких, оригинальных водевилей и мы поздравляем молодого автора с полным успехом. Первый его опыт показывает решительное дарование. Неподдельное остроумие, веселость, легкость разговорного языка и прекрасные, забавные куплеты вот достоинство сего водевиля. Завязка несколько слаба, но при веселом ходе пьесы и этот недостаток не заметен и вознаграждается сторицею. Удивительно, пак автор мог собрать столько русских каламбуров, и, заметьте, не тех, которые веселят раек и заставляют скромность потуплять глаза; но каламбуров приятных и остроумных. От начала до конца пьесы улыбка не сходит с уст зрителей и часто общий хохот прерывает игру актеров: так автор умел расположить сцены и выказать смешное в действующих лицах. Одно незначительное и как будто лишнее лицо, есть «Баклушин», проезжий журналист, который является на время, и исчезает без помину; но появление его и мировая с другим журналистом, также проезжим и действующим в развязке пьесы, представляют забавные сцены и остроумные куплеты. Характеры станционного смотрителя отставного штурмана, дочери его, ее любовника, канцеляриста, образованы весьма оригинально. Пьяный слуга смешон, а журналист, «Сарказмов» хотя карикатурен, но забавен до крайности. Наша публика не может насмотреться на французские водевили, из коих десятая часть не занимательна. Советуем ей посмотреть этот водевиль и ручаемся, что все понимающие по русски, нахохочутся досыта.