Ангелология - Даниэль Труссони

Дочь Семъязаза видела, что внешне Иафет был похож на них, и решила, что он и будет братом, которого заберет ее товарищ. Нефилимы ждали много дней, наблюдая, пока Ной не погрузил на ковчег последних животных. Сын Азазела тайком пробрался к кораблю, спрятался в его огромной тени и позвал Иафета.

Младший сын Ноя перегнулся через борт ковчега, белокурые локоны упали ему на глаза. Сын Азазела велел Иафету последовать за ним от берега по тропинке, ведущей глубоко в лес. Архангелы, стоявшие на страже на носу и корме корабля, по велению Бога осматривали каждого, кто входил и выходил с ковчега, но не обратили внимания на Иафета, когда он оставил судно и последовал за светящимся незнакомцем.

Иафет шел за сыном Азазела все дальше в лес, а дождь усиливался, барабаня по листьям над его головой, и эти звуки были подобны грому. Иафет запыхался, пока догнал величественного незнакомца. Едва способный говорить, он спросил:

— Что ты хочешь от меня?

Сын Азазела не ответил, а обвил пальцами шею сына Ноя и сжал, пока не почувствовал, как ломаются кости. В этот миг, прежде чем Потоп смыл злых существ с лица земли, план Бога очистить мир пошатнулся. Нефилимы выжили, и возник новый мир.

Дочь Семъязаза вышла из чащи и положила руки на лицо сына Азазела. Она помнила заклинания, которым ее научил отец. Она коснулась сына Азазела, и его внешность изменилась — яркая красота пропала, исчезли ангельские признаки. Она прошептала ему на ухо несколько слов, и он превратился в Иафета. Ослабевший после превращения, он, спотыкаясь, пошел прочь от дочери Семъязаза, держа путь через лес к ковчегу.

Жена Ноя бросила взгляд на сына и сразу же увидела, что он изменился. Его лицо и поведение были теми же самыми, но что-то показалось ей странным, поэтому она спросила его, где он был и что с ним случилось. Сын Азазела не мог говорить на человеческом языке и промолчал, еще больше испугав мать. Она послала за женой Иафета, прекрасной женщиной, которая знала его с детства. Она тоже заметила изменения, но поскольку внешне он оставался тем же самым человеком, за кого она вышла замуж, то не могла сказать, что именно изменилось. Братья Иафета отшатнулись, напуганные его присутствием. Однако он остался на борту ковчега, когда вода начала заполнять землю. Это был семнадцатый день второго месяца. Потоп начался.

Дождь лил над ковчегом, затопляя долины и города. Вода дошла до подножий гор, а затем до вершин. Нефилим смотрел, как вода поднималась все выше, пока земля не скрылась с глаз. Испуганные гепарды и леопарды цеплялись за деревья; в воздухе стоял ужасный вой умирающих волков. На одинокой вершине горы погибал жираф. Сначала под водой скрылось его тело, потом ноздри, и наконец он полностью исчез. Тела людей, животных и нефилимов плавали на поверхности воды, разлагались и тонули. Волосы и части тел касались носа корабля Ноя, поднимались и опускались в этом страшном супе. Воздух пропитался сладким запахом тлена.

Ковчег плыл по океану до двадцать седьмого дня второго месяца следующего года, в общей сложности триста семьдесят дней. Ной и его семья видели лишь бесконечную смерть и бесконечную воду, вечные серые дождевые тучи и волны. До самого горизонта, куда только падал взгляд, была одна вода — безбрежный мир, лишенный прочности. Они плыли по морю так долго, что у них закончились все запасы вина и зерна, и они питались лишь куриными яйцами и водой.

Когда ковчег добрался до берега, а вода отступила, Ной и его семья выпустили зверей из трюма, взяли мешки с семенами и посадили растения. В скором времени сыновья Ноя начали заселять мир. Архангелы, следуя воле Бога, пришли им на помощь, даруя плодородие животным, земле и женщинам. Зерновым хватало солнца и дождя, у коров было довольно пищи, женщины не умирали в родах. Все росло. Ничто не погибало. Мир начался снова.

Сыновья Ноя взяли все, что видели, в свое владение. Они стали патриархами, и каждый стал родоначальником человеческой расы. Они разъехались в дальние уголки планеты и основали династии, которые мы даже сегодня признаем различными. Сим, старший сын Ноя, уехал на Ближний Восток и основал племя семитов. Хам, второй сын Ноя, стал жить ниже экватора, в Африке, от него пошло племя хамитов. Иафет же — или, скорее, существо, принявшее облик Иафета, — поселился в области между Средиземноморьем и Атлантикой, основав племя, которое впоследствии назвали европейцами. С тех пор нам мешает потомство Иафета. Как европейцы, мы должны поразмыслить над своим происхождением. Свободны ли мы от такой дьявольской близости? Или мы каким-то образом связаны с детьми Иафета?»

Лекция доктора Рафаэля кончилась внезапно. Он закрыл книгу и попросил нас прийти на следующее занятие. По опыту я знала, что доктор Рафаэль нарочно прерывает лекции таким образом, заставляя студентов ждать следующих. Это был педагогический прием, который я стала уважать, посещая его лекции на первом курсе — я не пропустила ни одной. Шелест тетрадей и топот ног заполнил комнату — студенты отправлялись на ужин или на вечерние занятия. Как и остальные, я собрала свои вещи. Рассказ доктора Рафаэля загипнотизировал меня, и мне было особенно трудно оставаться со своими чувствами среди незнакомых людей. Мне гораздо больше хотелось провести время с Габриэллой. Я повернулась спросить ее, не хочет ли она пойти домой, чтобы приготовить ужин.

Но, взглянув на нее, я обо всем забыла. Ее волосы склеились от пота, бледная кожа покрылась испариной. Макияж, который я считала болезненной страстью Габриэллы, размазался вокруг глаз, непонятно, от пота или от слез. Она пристально уставилась в пространство большими зелеными глазами, но, казалось, ничего не видела. Она выглядела так, словно больна гриппом или туберкулезом. И тут я заметила кровоточащие ожоги на ее предплечье и красивую золотую зажигалку, которую она сжимала в руке. Я попыталась заговорить с ней, потребовать объяснений такому странному поведению, но взгляд Габриэллы остановил меня прежде, чем я произнесла хоть слово. В ее глазах я увидела силу и решительность, чего мне всегда недоставало. Я поняла, что она останется для меня непостижимой. Какие бы темные и ужасные тайны она ни хранила, она никогда не откроет их мне. Почему-то это знание одновременно успокоило и испугало меня.

Позже, когда я вернулась в квартиру, Габриэлла сидела на кухне. На столе перед ней лежали ножницы и белые бинты. Я подошла к ней, чтобы помочь. В солнечной атмосфере квартиры ожоги выглядели просто ужасно — кожа почернела, из ран сочилась прозрачная жидкость. Я отмотала бинт.

— Благодарю, но я справлюсь сама, — проговорила Габриэлла.

Она взяла у меня бинт и стала перевязывать рану. Мгновение я разочарованно смотрела на нее, а потом спросила: