То, что скрыто - Хизер Гуденкауф

Я делаю шаг с обрыва; в первый миг меня охватывает дикий страх. Падаю; холодная вода заливается в уши, в нос, в рот. Я пытаюсь крикнуть, позвать сестру, но вверх всплывают только пузыри воздуха. Наконец я перестаю биться и извиваться. И тогда я вижу ее – такую красивую, такую крошечную… В точности такую, какой я ее запомнила.

– Он скоро придет, – говорю я, протягивая к ней руки. – Он скоро будет здесь. – Я баюкаю ее на руках, и мы тонем – медленно, мирно опускаемся на дно реки. Мы подождем его там.

Чарм

Продав дом и сняв со счета часть денег, оставленных Гасом, Чарм покупает более надежную машину. После той ужасной ночи она понимает, что должна покинуть Линден-Фоллс. И все же на то, чтобы собраться и уехать, у нее уходит целых восемь месяцев.

Невыносимо думать о том, что придется распрощаться с Джошуа. Чарм казалось, что будет трудно отдать его только в первый раз. Оказывается, нет. Вот второй раз все еще хуже. Она понимает, что не вернется сюда. Никогда.

Накануне отъезда Чарм звонит Клэр и спрашивает разрешения зайти в магазин и попрощаться. К счастью, Клэр говорит «да». Когда Чарм приезжает, Джошуа бегает по магазину, пытаясь заставить Трумэна гоняться за собой. Увидев Чарм, он останавливается и задумчиво смотрит на нее.

– Ты в меня дышала, – серьезно говорит он.

Чарм прикусывает губу, не зная, что ответить.

– Джош, приятель, – говорит Клэр, – Чарм заехала ненадолго, только попрощаться. Мы ведь скоро уезжаем.

Джошуа задумывается:

– Мы будем жить у бабушки в…

– Джош! – перебивает его Клэр. – Помни, это тайна. Мы собираемся устроить бабушке сюрприз.

– Надеюсь, тебе понравится у бабушки, Джошуа, – говорит Чарм, глотая слезы. Неприятно, но факт: Клэр нарочно не хочет говорить ей, куда они переезжают. – Ну что ж, давай прощаться! Я буду скучать по тебе, Джош. – Чарм опускается на колени, тянется к мальчику и чувствует, как стоящая рядом Клэр невольно цепенеет. И все-таки Чарм обхватывает Джошуа руками и крепко обнимает его, стараясь запомнить его мягкие волосы, его костлявую спинку. Джошуа тоже пылко обнимает Чарм.

– А ведь я привезла тебе подарок, – говорит Чарм, нехотя отрываясь от племянника и взглядом спрашивая Клэр: можно? Клэр кивает, хотя и без всякого воодушевления.

– Что? Что там? – взволнованно звенит Джошуа.

Чарм встает, вытирает глаза рукой и протягивает мальчику подарочный пакет.

Он только что не вырывает его у нее из рук; Клэр приходится мягко напомнить:

– Джош, что нужно сказать?

– Спасибо! – рассеянно кричит Джошуа. Он разрывает зеленую подарочную бумагу и достает бейсболку с эмблемой «Чикагских щенков», которую купил ему Гас, когда он только родился. Чарм хранила ее в обувной коробке целых пять лет, вместе с уличающим ее снимком, крошечными носочками и погремушкой.

Гас уверял, что когда-нибудь бейсболка придется мальчику впору.

– Ухты, бейсболка! – восхищается Джошуа. – Такая же, как у Люка, только лучше! – Он водружает бейсболку на голову; козырек падает ему на глаза.

– Отличная бейсболка, – соглашается Клэр.

– Да, «Щенки» вербуют своих болельщиков смолоду. – Чарм повторяет фразу, которую часто говорил Гас, и улыбается сквозь слезы.

– Пойду посмотрюсь в зеркало, – заявляет Джошуа и несется в туалет.

– Очень мило с твоей стороны, – серьезно говорит Клэр. – Чарм, ты замечательно заботилась о Джошуа. Из тебя бы… вышла прекрасная тетя. – Клэр долго молчит, а потом продолжает: – Надеюсь, ты понимаешь, почему мы не можем поощрять ваши отношения. Они лишь собьют Джошуа с толку. А потом, твой брат…

– Мой брат никогда ни за что не попытается ни наладить отношений с Джошуа, ни отобрать его у вас, – уверяет ее Чарм. – Кристоферу других проблем хватает. Ну а моя мать… – она вздыхает, – вы сами ее видели. Она не станет добиваться общения с Джошуа. Она любит всех взбаламутить и уйти.

– Чарм, я знаю, ты хотела для Джошуа только хорошего. Ты спасла ему жизнь, и я благодарна тебе.

Чарм пожимает плечами; она не знает, что ответить.

– А это вам, – говорит она наконец, протягивая Клэр большой конверт.

– Что там? – спрашивает Клэр.

– Медицинский анамнез. Мы с Эллисон собрали все, что могли, о наших предках, – объясняет Чарм. – Здесь все. Фотографии Эллисон и Кристофера, мои, Гаса, бабушек, дедушек. – Увидев, как меняется лицо Клэр, она спешит добавить:

– Если, конечно, вы захотите рассказать ему про нас. Мы с Эллисон никогда ни за что не попытаемся связаться с Джошуа. Обещаем! Мы хотим, чтобы он был счастлив, чтобы ему было хорошо, и он счастлив, потому что он с вами и с Джонатаном. – Слезы жгут Чарм глаза; она понимает, что пора уходить.

Она направляется к двери, приказывая себе не оглядываться.

– Чарм! – окликает ее Клэр, и Чарм оборачивается – с надеждой, выжидательно. Бейсболка криво сидит на голове Джошуа; он обнимает мать за талию. Он выглядит очень счастливым. – Спасибо! – говорит Клэр, встречаясь с Чарм глазами, в которых стоят слезы. – Спасибо тебе за сына!

Эллисон

Первое время я очень боялась, что все подумают: я имею какое-то отношение к попытке Бринн утопить Джошуа. Как будто мы с ней были в сговоре. Полицейские допрашивали меня несколько часов; они только головой качали, когда я уверяла, что знать ни о чем не знала. Меня пытались заставить в чем-то признаться – хоть в чем-то. Но в конце концов Девин снова пришла мне на помощь. Ей удалось раздобыть медицинскую карту Бринн и записи психиатра из Нью-Эймери, к которому она ходила. Во время бесед с врачом Бринн то и дело повторяла, что чувствует себя виноватой, что когда она пошла к реке, то думала, что девочка уже мертвая. Бабушка, кроме того, нашла дневники Бринн и рисунки, на которых та изобразила ночь, когда я родила близнецов. На многих картинках река уносит прочь тельце девочки. Один рисунок она перечеркнула: на нем она изобразила себя. Безжизненная Бринн лежит на дне реки и держит на руках двух младенцев, мальчика и девочку. Их пуповины прикреплены к одной плаценте.

Теперь меня полностью реабилитировали, сняли с меня судимость. Мое дело закрыто. Я могу уехать из Линден-Фоллс, когда пожелаю. Может быть, я поселюсь в небольшом городке вроде Уэллмена, где никто не слышал обо мне, или поеду в большой город, вроде Де-Мойна, где всем на меня наплевать. Я имею право выехать за пределы штата и даже страны. Все зависит от меня, и только от меня.

Мама попросила меня опознать тело Бринн. Отец еще в больнице, а она… она сказала, что у нее нет сил. Я согласилась. Вот самое меньшее, что я могу сделать для Бринн. Это я упросила Бринн вернуться в Линден-Фоллс, заставила посмотреть на мальчика, чью сестренку она случайно утопила. Это я не сумела спасти ее – бедную, хрупкую Бринн, которая так любила животных. Да, мне и в голову не приходило, что творится у нее в душе и что она попытается сделать с Джошуа, но я послужила катализатором.

Я опознала ее через экран; мне даже не пришлось подходить к ней близко. Она лежала на металлическом столе, укрытая простыней. Какая-то женщина сдернула простыню с ее лица. Я сразу поняла, что передо мной Бринн. Если не обращать внимания на бледную кожу и синие губы, можно было подумать, что она спит.

– Да, это моя сестра, – сказала я.

Похороны Бринн прошли тихо и очень печально. Я сидела между родителями и бабушкой, но, когда гроб с телом Бринн опускали в землю, я схватила за руку именно бабушку. Среди немногочисленных посетителей я заметила Олин, Би и, как ни странно, Флору.

После похорон мы немного поговорили с родителями.

– Что ты собираешься делать дальше? – спросила мама. Глаза у нее покраснели от слез. События последних дней очень измучили и состарили ее.

– Наверное, поступлю в колледж… – Я помолчала. – Пока не знаю в какой. Главное, оказаться подальше отсюда.

Мне нужно уехать из Линден-Фоллс, уехать из Айовы. Я хочу очутиться там, где никто не знает ни о Бринн, ни о Джошуа, ни о семье Келби, ни о Кристофере. Пожалуй, я подам документы в Университет Иллинойса в Шампейне. Девин – просто чудо. Она сказала, что напишет мне рекомендательное письмо, и обещала поддерживать меня всеми возможными способами. Если все получится, я планирую поступить на юридический факультет. Пока не знаю, хочется ли мне поддерживать отношения с родителями.

– Очень мудро, – сказал отец, одобрительно кивая головой. В больнице он похудел и крепко держится за мать. Я ждала, что кто-нибудь из них меня обнимет или хотя бы встряхнет. Но они стояли на месте, и я понимала, что им не по себе. Я в досаде покачала головой и собралась уходить.

– Не понимаю, – сказала наконец мать, хватая меня за рукав.

Я обернулась к ней, надеясь непонятно на что. Может, на то, что мы наконец поговорим? Поговорим по душам…

– Ты отказалась от всего. – В глазах у мамы… не знаю что. Смущение, жалость, отвращение? – Ты ведь могла поступить в любой колледж. Мы давали тебе все. Зачем ты села в тюрьму вместо нее? Ради нее ты пожертвовала своим будущим. Я одного не понимаю: зачем?