Полуночные тени - Алёна Кручко

Шло к вечеру; дети на телегах, кто поменьше, начали хныкать. Я подумала вдруг: как-то там мой хорек? Дикарь не дался в руки, ушел в лес. Тревожиться глупо, не пропадет; но я привыкла к нему и просто так выбросить из мыслей уже не могла. Хорошо бы вернулся, когда все закончится.

Анегард молчал. Мне казалось, он тяготится неспешностью поездки, необходимостью подстраиваться под еле ползущие телеги селян, под неспешно бредущее стадо. Небось думает: что случись, ни его, ни Гарника на месте нет. Исподволь, как духота перед грозой или холодная мгла перед осенней бурей, его тревога переползала на меня; и я ничуть не удивилась, когда навстречу выметнулся Зиг, обвел наш караван бешеным взглядом и сказал, наклонясь к уху Анегарда, так, что только я, наверное, и услышала, кроме него:

— Вчера в замок изволили явиться баронесса Иозельма. В отсутствие хозяев и капитана стражи управляющий не решился отказать ее милости в убежище. Сегодня рано утром баронесса отправила гонца к Ульфару. Я велел своим поискать, но боюсь, уже не перехватят.

Анегард выругался и пришпорил коня. Махнул десятнику на скаку: мол, веди сам, и поживей! Я взвизгнула: ссадил бы, что ли!

— Держись, — буркнул Анегард.

Я закрыла глаза и что было сил вцепилась в шершавую ткань камзола. Счастье, ехать осталось всего ничего…

Сказать, что замок на ушах стоял, было бы сильным преуменьшением. Ремесленная слободка и ближние деревни уже перебрались под защиту стен, огромный, обычно пустой двор напоминал бродяжий табор: костры, наспех сооруженные палатки, шум и гвалт, люди и скот вперемешку. И без того мрачный Анегард едва окинул взглядом устремившихся к нему людей, спрыгнул наземь, рявкнул:

— Управляющего сюда, живо! Старост всех! Остальным разойтись!

Расходиться, конечно, никто не поспешил. Отступили немного, вытолкнув вперед трех старост и заметно осунувшегося, бледного и словно пришибленного управляющего. На него и напустился молодой барон — как по мне, вполне за дело.

— Что у тебя здесь творится? — управляющий аж позеленел под яростным взглядом. — Ты что здесь развел? Что за свинарник? Почему люди не устроены по-человечески? Во дворе не пропихнуться, страже шагу не ступить! А если тревога, штурм? Ты соображаешь, что здесь начнется?

Управляющий заикался, разводил руками, но толком ответить не мог. Да Анегард его и не слушал.

— Еще люди подойдут, куда денешь, они ж в воротах застрянут! Нам, может, всю зиму так сидеть, об этом ты подумал? Сам под крышей спишь! Чем ты вообще тут занимался, пока меня не было?

Спасла управляющего от расправы Ланушка. Девочка вихрем сбежала по высоким ступеням парадного входа, протолкалась сквозь толпу и с криком:

— Братик, ты живой! — повисла у Анегарда на шее.

— Конечно, живой, — растерянно моргнул Анегард. — Что со мной сделается, ну выдумала…

— Я так боялась! — девочка всхлипнула и неудержимо разрыдалась, бормоча что-то невнятное: я разобрала только «матушка» и "страшно".

— Погоди, — шепнул сестренке Анегард. — Погоди, я тут быстренько закончу… ну, не плачь…

Иоланта затихла, прижавшись к брату и вздрагивая.

— Так, — Анегард обнял ее за плечи, обвел взглядом двор. — Мужчин по казармам. Женщин и детей разместить в замке. Все имущество переписать, где чье, и в подвалы, там места много. Скот и урожай… перепишешь, у кого что было, и в общую кучу, на прокорм пойдет. Кто чего своего после не досчитается, возместим. Да смотри мне, без приписок! Проверю. Сейчас еще народ подъедет, с ними то же самое. Старосты, отрядите баб Лизетт в помощь, еду пусть на всех сразу готовят. За порядок головами отвечаете. Всё. Пошли, маленькая.

Он взял сестренку на руки и понес к замку. А я, хмыкнув про себя, отправилась искать тетушку Лизетт. Время позднее, кутерьмы с размещением надолго хватит, так что о постели для нас с бабушкой лучше позаботиться самой. И, кстати, о еде для Рэнси. Сама я хотела только спать, но прежде надо накормить пса. Хорошо, что Анегард о нас забыл за суетой: он точно велел бы отвести Рэнси на псарню. И, может, был бы прав — вот только мне спокойнее, когда верный пес рядом.

Кухня — как раз то место, куда мотыльками на огонек слетаются все новости, слухи и сплетни. Поэтому, когда наутро я словила несколько подряд любопытных взглядов, первая мысль была — либо Анегард, либо Зигмонд все-таки проболтались. По счастью, глупостей я натворить не успела: проснулась бабушка, позвала меня растереть спину, затем напомнила о лекарстве для нас с Анегардом — чудеса чудесами, а кровопотерю все равно надо восполнять, что мне, что ему. А пока я рылась в привезенных с собой снадобьях, отмеряла кипяток и перетирала травки (грушанка, очиток, тонколистник, молодые листочки земляники, рябина — последняя горсточка осталась, до новых ягод не хватит), успела поймать краем уха, о чем шепчутся служанки, кидая на меня косые взгляды. Всего-то и вопрос, что в седле у господина зачастила ездить, тьфу на них, дуры!

Вошла Лизетт, и в кухне установилась звенящая напряжением тишина. Я перелила готовый отвар в кувшин, подхватила под донышко, спросила:

— Тетушка Лизетт, господину Анегарду отнесете?

— Сама отнеси, — отмахнулась та.

Я пробормотала, чувствуя, как наливаются жаром уши:

— Так куда? Я не помню… да и…

— Хорош краснеть! — прикрикнула Лизетт. — Лекарка ты или клуша селянская? Пойдем уж, ладно.

Уже выходя, я услышала, как она бросила кухонным девчонкам:

— А вы запомните: одна лекарка десятка полюбовниц стоит! Хвала богам, наш молодой господин это понимает.

— Спасибо, — сказала я, когда первый пролет широкой лестницы остался позади, и никто не мог нас услышать.

Тетушка Лизетт отмахнулась:

— Горе с вами, с девчонками, где бы помолчать — рта не закрываете, а как по делу что сказать… Вот чего тебе стоило самой объяснить?

— Боялась, не поверят. Оно ведь как — чем больше споришь, тем больше и с тобой спорят, а сделаешь вид, что так и надо…

Я запнулась, не умея объяснить толком. Но Лизетт поняла. Кивнула:

— Верно, так оно обычно и есть. А все же иногда нужно как следует рявкнуть, чтоб языки длинные не распускали. Цену себе знать нужно.

Мы поднялись на третий этаж и свернули в коридор, и я сощурилась от бьющего в окно света. Захотелось подойти, высунуться, глянуть на замковый двор с высоты…

— А ты что-то совсем бледненькая, Сьюз. Не заболела?

— Да снилась всю ночь ерунда какая-то, — призналась я. — Наверное, переволновалась вчера, вот и…

Я и в самом деле спала отвратительно. Даже хуже, чем в первые ночи появления Зигмондовой стаи. Словно тонула в липкой, противной бездне. То и дело просыпалась в холодном поту, снова проваливалась в вязкую, засасывающую муть. А там, внизу, кто-то ждал, кто-то страшный, беспощадный и сильный — неизмеримо сильней меня. Ждал, звал, говорил что-то. Правда, что именно, я так и не смогла вспомнить, но от этого было только хуже. Казалось — если бы помнила, смогла бы и бороться. А так — только страх, тревога, которую не объяснишь словами, и острое чувство собственной беспомощности.