Добрые друзья - Джон Пристли

Примерно через час он проснулся, сел и обнаружил, что хозяин машины вернулся и возится с двигателем. Минуту или две Иниго мог только моргать, однако вид незнакомца показался ему в высшей степени непророческим. Их взгляды встретились.

— А, здравствуйте! — вскричал пророк. — Никак, я вас побеспокоил? Наверняка разбудил, а? Но вас же тут не было, когда я приехал, верно? Невероятно теплый денек, не находите? — Он разговаривал довольно высоким, напевным голосом, при этом все лицо его светилось. У него были кудрявые каштановые волосы, слипшиеся на бугорчатом лбу, золотые очки, выдающиеся скулы, маленькие усики и слишком многозубов. В аккуратном темно-синем костюме с черным галстуком и вообще во всей его внешности чувствовалось что-то евангелическое.

— Нет, вы меня не побеспокоили, — ответил Иниго. — А если и так, ничего страшного. Глупо спать среди дня — потом голова по швам трещит, — но я страшно утомился. — Он зевнул.

Незнакомец сверкнул очками на рюкзак.

— Путешествуете пешком, не так ли? Решили устроить себе выходной, верно? Чудесная погодка, как считаете? Гляжу, спутника у вас нет, так?

— Да, брожу, как тучи одинокой тень[36]. — Иниго с трудом поднялся на ноги.

— A-а, Вордсворт, не так ли? Стих про нарциссы, верно? Чудесные строки, не находите? Смотрю, вы сегодня не расположены к ходьбе, правильно? Хотите, я вас подброшу? Я направляюсь в Оксуэлл. Бывали там? Или вам в другую сторону?

— Честно говоря, я сам не знаю, в какую мне сторону, — признался Иниго. — Просто брожу по горам и долам, знаете ли. У меня что-то вроде отпуска.

— Шикарно, не правда ли? Хотя, признаюсь, я вам нисколечко не завидую. Подолгу службы мне приходится разъезжать по стране, а такая работа лучше любого отпуска, намного лучше! Знаете, чем я занимаюсь? Хотя откуда вам знать. Я оргсекретарь Вторых ресуррекционистов. Может, вы и сами Второй ресуррекционист?

— Нет, боюсь, даже не первый. И вообще я первый раз слышу про такое общество.

— Неужели? — Лицо пророка на миг омрачилось, потом вновь просветлело. — Что ж, зато теперь услышали, не так ли? Я принял вас за своего, потому что сегодня у нас собрание в Оксуэлле, и я подумал, что вы тоже туда направляетесь. Сам я еду как раз туда. Впрочем, я уже говорил, не правда ли? Да, у нас сегодня особое собрание, будут даже представители Ефрема и Гада…

— Ефрема и Гада! — вскричат Иниго. — А они тут при чем?

— А, вас это удивило, не правда ли? Вы про них, конечно, слышали? Я должен все объяснить, так? Но погодите, сперва мне надо представиться. — Тут он посерьезнел и мрачно произнес: — Меня зовут Е. Г. Тимпани. — И он вновь улыбнулся.

— А меня Джоллифант, Иниго Джоллифант — нелепое имечко, правда?

Е. Г. Тимпани поднял руку.

— Нет-нет! Не говорите так. Я знаю эту фамилию. Да-да, одну из наших работниц зовут миссис Джоллифант, она с юго-запада, то есть из Симеона. В Эксетере находится штаб-квартира Симеона, а миссис Джоллифант, если не ошибаюсь, живет в Эксетере. Да-да, у нее там чайная лавка. Не родственница случаем?

— Вряд ли, — ответил Иниго. — Но расскажите мне про Гада и Ефрема, и почему Симеон находится в Эксетере.

— Мы поделили страну так, как Иегова поделил Ханаан между двенадцатью коленами Израилевыми. Я был лишь скромным орудием в руках Господа. На ежегодном съезде общества кто-то пожаловался на путаницу в названиях регионов. Тогда наш президент обратился ко мне: «Быть может, мистер Е. Г. Тимпани нам что-нибудь предложит». И в тот миг я услышал Глас. Глас сказал: «Загляни в Библию». Я сразу понял, что надо делать. «Разве мы не дети Израилевы?» — воскликнул я. Видите ли, мы убеждены, что великий англосаксонский народ произошел от десяти потерянных колен, — англоизраилиты тоже в это верят, но мы копнули глубже. «Мы поделим нашу землю, как Ханаанскую», — сказал я. — Тут Е. Г. Тимпани умолк и посмотрел на часы. — Время летит, не правда ли?

— Похоже на то, — расстроился Иниго. Ему не хотелось отпускать нового знакомого.

— Окажите любезность, мистер Джоллифант. Вы ведь образованный человек, не так ли? У вас есть профессия?

— Я школьный учитель.

— Вероятно, окончили университет?

— Кембридж. Кое-как вытянул французский, вторая специальность — история.

— Специальность, говорите? Так это же шикарно, правда? — вскричал мистер Тимпани, словно разумея под «специальностью» не университетское понятие, а что-то свое, возвышенное. — Я так и знал, так и знал! Это сразу видно, не правда ли? Не то чтобы у меня самого высшее образование. Нет, я самоучка. Бросил школу в пятнадцать лет — обычную дневную школу в Вулвергемптоне. С тех пор только заочные курсы и посещал — по бухгалтерскому делу, убогие, надо сказать, были курсы, очень уж поверхностные, — да еще деловой испанский учил. Но потом я открыл для себя великого учителя, мистер Джоллифант, — Библию. Самую обыкновенную, старую добрую Библию, — Вдруг словно по волшебству он выудил откуда-то увесистый томик. — Вы ведь не из числа так называемых высших критиков[37]?

Иниго честно ответил, что нет, но сделал это с видом человека, который вполне мог быть высшим критиком, если бы его волновали громкие титулы.

— Ну вот, опять я заболтался, — сказал мистер Тимпани. — Я хотел попросить вас об услуге — пожалуйста, поедемте со мной в Оксуэлл. Вас ждет радушный прием, мистер Джоллифант. В полшестого у нас чаепитие — люди съедутся со всех уголков страны, — а потом собрание. Вы будете просто моим гостем, моим другом, если можно вас так называть. Вы ведь не против? Наверняка нет, правда? Ну, что скажете? Мне бы очень хотелось задержаться и рассказать вам об учении Вторых ресуррекционистов, но — вы ведь и сами видите, не так ли? — я очень спешу. — Тут он широко улыбнулся, сверкнув всеми бесчисленными кривыми зубами, а затем провел рукой по мокрому лбу и каштановым кудряшкам.

Устоять перед таким приглашением было невозможно. Иниго вместе с вещами погрузился в машину (и плащ, и рюкзак устроились рядом с цитатами из «Откровения» в багажнике), и они поехали. Медленно колеся по извилистым дорожкам, они кое-как одолели полдюжины деревень — мистер Е. Г. Тимпани оказался невероятно осторожным водителем, так что у прохожих было время прочесть надпись на лобовом стекле: «Берегитесь, ибо приближается конец ваш». Когда люди хихикали (а чаще всего так и происходило), Иниго бросал на них мрачный и пророческий взгляд, а когда вдруг пугались — одна девчушка и один молочник, похоже, испугались по-настоящему, — он одаривал их широкой улыбкой человека, несущего радостную весть. Его спутник почти не разговаривал, уделяя все внимание бесчисленным поворотам, перекресткам и прочим дорожным препятствиям, однако время от времени он сообщал Иниго сведения либо о Вторых ресуррекционистах, либо о себе самом. Насколько Иниго смог уяснить, Вторые ресуррекционисты строили свое учение на некой фантастической интерпретации двенадцатой главы «Откровения» и верили, что примерно в 1914 году дьявол получил едва ли не безграничную власть над миром, после чего без отлагательств принялся задело: стал вводить в заблуждение целые народы, сталкивая их друг с другом, и впредь будет только хуже — грядут новые войны, потопы и землетрясения, и мир обымет небесный огонь. Все это должно случиться в ближайшие два-три года; потом море отдаст всех мертвых, бывших в нем, а солнце, луна, звезды и сама земля испарятся подобно облакам в небе, и всему материальному придет коней. Вдобавок к этой апокалиптической фантазии мистер Тимпани поведал несколько диковинных теорий о десяти потерянных коленах Израиля и Великой пирамиде. Все это звучало крайне путано, как будто Иниго пересказывали чей-то ночной кошмар. Биография мистера Тимпани — или те ее обрывки, суть которых Иниго удалось ухватить, — оказалась весьма незатейливой. Главным ее фактом было то, что однажды он решил продать «одну из лучших страховых контор Вулвергемптона» и посвятить остаток жизни (в лучшем случае — три года) Вторым ресуррекционистам. Иниго искренне восхитился его отвагой и верой, а мистер Тимпани смущенно подчеркнул, что не мог работать страховщиком, придерживаясь новых взглядов на будущее.

— Я хочу посвящать людей в наше учение, — сказал он. — С моей стороны нехорошо брать с них деньги, как считаете? Разве можно уговаривать человека застраховать свою жизнь на двадцать лет вперед и выложить за это, скажем, тысячу фунтов — с накруткой в пятьдесят один фунт десять шиллингов — когда я всеми фибрами души верю в грядущий конец света? Помню, в последний день ко мне пришел один господин — хотел накопить денег на учебу двух малолетних сыновей. Ну, я ему сразу сказал, что его мальчики никогда не получат образования, — по крайней мере в общепринятом смысле. А что мне оставалось делать? С моей стороны было бы нечестно продолжать дело, согласны? Я в общем-то и не хотел, но даже если б хотел, это нечестно, верно?