Когда исчезает страх - Петр Капица

Оправдать надежды такого юноши нелегко: он нетерпелив, ждет чуда и не любит тяжелого, однообразного труда. Хорошо, если у вас создан крепкий, дружный коллектив. Никакой тренер, как бы он ни был честен, чуток и настойчив, не сумеет так воспитать, как это делает товарищеская среда. В ней боксер быстрей осваивает технику и тонкости тактики, вырабатывает в себе упорство — умение трудиться до седьмого пота, потому что и другие занимаются с таким же усердием.

Хороший коллектив сколачивается не замазыванием ошибок и проступков, а, наоборот, — строгостью. Его сила — в требовательном отношении друг к другу, взаимопомощи, доверии, умении одного постоять за всех и всех за одного. В такой взыскательней среде боксер быстрей растет и совершенствуется. Он не пропустит волнующей книги, потому что она передается, как эстафета, из рук в руки. Он обязательно посмотрит хороший фильм или хорошую театральную постановку, потому что не хочет отстать от товарищей и в духовной жизни. В сплоченном коллективе вырабатываются свои нормы поведения, взгляды на трусость, на малодушие, на себялюбие и зазнайство. Попробуй какой-нибудь возомнивший о себе мастер спорта покичиться перед начинающим боксером, — его засмеют, ославят. Он показаться никуда не сможет.

Но плохо новичку, когда он попадает в слабый коллектив. Там его не утомляют воспитанием и тренировками: через пять-шесть месяцев уже посылают защищать «честь» клуба, так как не хватает хороших бойцов во всех весовых категориях. И нередко доверчивый паренек попадает в тяжелейшее положение: либо он опозорится, смалодушничает перед опытным и грозным противником, либо его нокаутируют и в бессознательном состоянии унесут с ринга. Хорошо, если паренек терпелив, настойчив и морально неуязвим, тогда он иногда добивается своего. Но чаще всего такие травмы отвращают от бокса. Поэтому в слабых коллективах удерживаются лишь единицы. Боксеры охотно бегут, если представляется такая возможность. Их ничто не удерживает.

Есть у нас и третий тип коллективов — показной. Они чаще всего существуют в спортивных обществах, имеющих большие деньги и высоких покровителей. Там некоторые тренеры и руководители секций не утруждают себя кропотливой и длительной работой с подростками. Они предпочитают ходить по стадионам, школам, боксерским залам и высматривать: не появился ли где хороший боксер? Высмотрев в одном месте, в другом, в третьем, они начинают обхаживать талантливых боксеров и всякими посулами, путевками, лестью и захваливанием переманивать к себе. Коллектив у таких дельцов получается видный, его успехи разительны. Со всех сторон — медали, кубки, премии. Тренер в славе и почете, хотя его нужно было бы разоблачить и судить товарищеским судом. Разве руководству непонятно, что такие ловкачи растлевают души молодежи? В показных прославленных командах создается благодатная почва для подхалимов, тунеядцев и зазнаек. Мы говорим: в здоровом теле — здоровый дух, а на духовную жизнь боксеров почти не обращаем внимания.

Ян Ширвис пришел в наш клуб со своими перчатками. Он уже считал себя боксером, хотя не владел многими простейшими навыками. У него была слишком открытая стойка, передвигался он какими-то странными прыжками, нападал, не заботясь об устойчивости, и почти не защищался. Его испортил отец, потому что боксировал с подростком шутя и играя. Старому большевику Эдуарду Робертовичу и в голову не могло прийти, что для его сына бокс станет когда-нибудь основным занятием.

Парнишку пришлось зачислить в группу начинающих и посоветовать: «Забудь все, что ты знал, и начни заново». Это, видимо, задело самолюбие юнца. Он передал отцу мои слова так, что тот обиделся и сгоряча сказал: «Ваш дядя Володя сам ничего в боксе не понимает. Спроси, кто у него был первым учителем?» И Ян спросил. А я, не придавая этому значения, с любовью отозвался о его отце при ребятах, так как тот действительно был моим первым учителем бокса. Это как бы придало весу юнцу, он стал говорить обо мне с пренебрежением, настраивать ребят против меня и даже дерзить. А я не одергивал его резко. Мне не хотелось портить отношений с его отцом.

На Яна я тратил больше времени, чем на других. Мне хотелось доказать Эдуарду Робертовичу, что техника бокса ушла далеко вперед, что его сын добьется мастерства в новой манере ведения боя — в умении быть неуязвимым. Оттачивая приемы, я, видимо, передержал юнца в учебной группе и зря оберегал от общегородских соревнований. Я не думал, что у нас существуют паразиты, ловко пользующиеся чужим трудом., Нашелся подлец с личиной добропорядочного человека, который, восхваляя талант Яна, подбил его поссориться с коллективом, сделавшим его первоклассным боксером, и перетащил в другое спортивное общество..

Девятнадцатилетний неустойчивый парень вдруг получил высокооплачиваемую должность. Да такую, что работать не надо, являйся только в кассу, получай деньги и расписывайся в ведомости. Все его время уходило на тренировки и развлечения. Он даже учиться бросил. Зачем утруждать себя, ломать голову, когда всего добьешься боксом? Эту уверенность в нем разжигали, и скоро боксер возомнил, что без него невозможно обойтись, что ему все дозволено. И вот тут его посылают за границу. Соблазны немалые, а крепкой, сдерживающей основы нет.

— Почему же так получилось? — послышался вопрос из задних рядов. — Ведь вы же закладывали основу?

— Да, я пытался это сделать. Но, к сожалению, воздействие растлителей оказалось сильней. Ширвиса еще до отъезда, в Ленинграде, настроили против руководителей и товарищей. А за границей он, конечно, распоясался: отделился и перестал признавать какую бы то ни было дисциплину. Я виню себя только в том, что своевременно, еще из Чехословакии, не отправил его домой, все надеялся, что парень опомнится, возьмет себя в руки. Но где там! В Норвегии Ширвис стал якшаться с дельцами буржуазного спорта и подписал контракт, ставивший нас в дурацкое положение. В первом же матче он свел бы успехи команды на нет, так как был не в форме. Да и вообще — кто другой позволил бы себе подобное?

— Одну минуточку, Владимир Николаевич! — вежливо перебил его Гарибан. — Не смогли бы вы показать нашему почтенному собранию хотя бы копию этого договора? Иначе, как вы сами понимаете, утверждение голословно.

— Нет, не смогу, — ответил Сомов. — Потому что сам, приперев дельцов к стенке, потребовал уничтожить копию и оригинал.

— Странно вы себя вели, — заметил Гарибан. — Больше у меня вопросов не будет. Благодарю.

— Если кто сомневается в правдивости моего рассказа, — продолжал Сомов, — то можете удовлетворить свое любопытство, обратясь непосредственно к Яну Ширвису. Надеюсь, у него хватит мужества признаться.

— Товарищ Ширвис, что вы можете на это ответить? — обратился председательствующий к боксеру.

— Я дам объяснения, когда получу возможность ответить на все вопросы, — отозвался Ян.

— Хорошо, — согласился председательствующий. — Продолжайте, Владимир Николаевич.

— В сущности, я уже кончил, — сказал Сомов. — Хотелось только, чтобы сегодняшнее заседание не свелось к узкому разбирательству проступков Яна Ширвиса. Нужен широкий разговор о нашем спорте, о промахах воспитания и людях, исподволь насаждающих буржуазные нравы, толкающих молодежь на путь профессионализма. Растлителей надо разоблачать и выбрасывать из нашей среды.

Председательствующий не успел подняться, как вскочил один из гарибановцев и потребовал слова в порядке ведения собрания.

— Товарищи, я терпел, терпел, но, думаю, всему есть предел, — сказал он возмущенно. — Сомов черт-те что натворил за границей и тут еще пытается нас учить. До каких пор это будет продолжаться? Почему его не осаживают? Вянут уши, когда слышишь, как этот человек оплевывает достижения советского спорта. Сомов договорился до утверждений, что в нашем социалистическом обществе существуют буржуазные нравы и профессиональный спорт. Волосы от таких разговоров встают дыбом! Почему председатель позволяет ему порочить руководителей и оскорблять всех нас? О каких покровителях шла речь? Кто эти растлители?..

В зале поднялся шум. С разных концов понеслись выкрики:

— Позор!

— Пусть назовет фамилии!

— Демагогия!

— К ответу Сомова!

Сомову пришлось вновь выйти на трибуну.

— Товарищи, вы у меня требуете фамилий, — сказал он. — Я, конечно, могу назвать. Но стоит ли? Как вы заметили, эти люди сами начинают кричать истошными голосами. На воре, как говорится, шапка горит, и их нетрудно опознать.

— Безобразие… Лишить его слова! — потребовали гарибановцы.

Председательствующий, сделав замечание Сомову, с трудом навел порядок. Затем, попросив выступающих выбирать менее резкие выражения, предоставил слово Ширвису.

Ян растерялся, — на Него уставились сотни глаз. В одних было лишь любопытство, в других — настороженность, в третьих — поддержка. Гарибан, блеснув стеклами пенсне, подбодрил Яна кивком головы: «Не волнуйся, мол, все идет, как задумано». А горящие глаза Кирилла и сидящих рядом с ним боксеров требовали: «Не лги, говори правду».