Американский снайпер - Крис Кайл

Группа мгновенно отреагировала. Они догнали мальчишку, и один из парней обхватил его за шею рукой с пистолетом. Как только он сделал это, я открыл огонь. Мальчик, которого я защищал, вырвался. Я достал двоих или троих незадачливых похитителей; остальным удалось убежать.

Сыновья членов избирательных комиссий были самой лучшей целью для похитителей. Удерживая их у себя, боевики могли оказывать нажим на семьи представителей администрации, заставляя их уйти со своего поста. Или же просто убивать членов семей, в качестве предупреждения остальным: не помогать правительству в проведении выборов или даже не голосовать.

Непристойное и сюрреальное

Однажды утром мы заняли предположительно брошенную квартиру (она пустовала с того момента, как мы прибыли). Мы работали попеременно с другим снайпером, и пока была его смена, я решил повнимательнее осмотреть жилище — не найдется ли тут чего-нибудь полезного, такого, что помогло бы сделать наше укрытие более комфортабельным.

В открытом ящике бюро я обнаружил целую кучу сексуального белья. Трусики с вырезами, ночные рубашки — заманчивые вещички.

Жаль, не моего размера.

В домах нередко встречались странные, почти сюрреальные сочетания вещей, кажущиеся неуместными и в лучших обстоятельствах. Так, на одной из крыш Фаллуджи мы обнаружили автомобильные шины, а в ванной квартиры на Хайфа-стрит нашлась коза.

Я посмотрел на эти шмотки, а потом целый день удивлялся. Некотрое время спустя странное стало казаться вполне естественным.

Вот что нас совершенно не удивляло, так это телевизоры и спутниковые тарелки. Они были повсюду. Даже в пустыне. Не раз и не два мы входили в крошечное селение, где вместо домов стояли палатки, а из имущества были лишь домашние животные и открытое пространство вокруг. И повсюду были понатыканы спутниковые тарелки.

Звонок домой

Однажды вечером я был на дежурстве. Все было тихо. Ночи в Багдаде обычно протекали спокойно: партизаны не решались нас атаковать, поскольку безусловно уступали нам в техническом оснащении. Мы располагали приборами ночного видения и инфракрасными датчиками, которых у них не было. Поэтому я улучил минутку, чтобы позвонить домой Тае, просто сказать, что я думал о ней.

Я взял наш спутниковый телефон и набрал номер. Обычно, когда я звонил Тае, я говорил, что нахожусь на базе (даже если был на боевом дежурстве или где-нибудь в поле: я не хотел ее волновать).

Но на сей раз по какой-то причине я сообщил, что нахожусь на позиции. «А тебе удобно говорить?» — спросила она.

«О, да, все в порядке, — сказал я. — Здесь ничего не происходит».

Я успел произнести еще две или три фразы, как с улицы по нашему зданию начали стрелять.

«Что там такое?» — забеспокоилась Тая.

«Да ничего», — ответил я как ни в чем не бывало.

Конечно, выстрелы были гораздо громче, чем произносимые мною слова.

«Крис?»

«Ну, похоже, что мне сейчас надо будет идти», — сказал я.

«С тобой все в порядке?»

«О, да. Все отлично, — лгал я. — Ничего не происходит. Позвоню тебе потом».

В этот момент в стену дома рядом со мной попала граната из РПГ. Осколки камня полетели мне в лицо, оставив несколько заметных шрамов и царапин.

Я бросил телефон и открыл ответный огонь. По нам стреляла группа людей, стоявших ниже по улице, и мне удалось попасть в одного или двоих; другие снайперы уложили еще нескольких, прежде чем остальные нападавшие почли за лучшее унести ноги.

Стрельба окончилась, и я схватил телефон. Батарейки разрядились, перезвонить было невозможно.

Следующие несколько дней я был так занят, что было не до звонков. Лишь спустя несколько дней появился шанс позвонить Тае, чтобы узнать, как обстоят дела.

Она начала реветь, как только сняла трубку.

Выяснилось: перед тем, как бросить телефон, я не разорвал соединение. Прежде, чем батарейки окончательно сели, Тая слышала всю перестрелку, включая попадания и крики. Потом внезапно отключился телефон, что, разумеется, лишь усилило тревогу.

Я попытался ее успокоить, но сомневаюсь, что мои слова подействовали.

Она всегда требовала, чтобы я от нее ничего не скрывал, говоря, что ее воображение рисует картины гораздо худшие, чем есть на самом деле, заставляя переживать из-за меня.

Не знаю, что и сказать.

Я еще несколько раз звонил во время пауз в боях. События в целом развивались так стремительно, что у меня не было особого выбора. Ждать возвращения в лагерь можно было неделю и больше. Но и там тоже не всегда можно было спокойно говорить по телефону.

И я привык к боям. Получить попадание — всего лишь часть работы. Выстрел из РПГ? Просто еще один день в офисе.

Мой отец любит рассказывать, как я однажды позвонил ему не в самое удачное время. Он снял трубку и был приятно удивлен, услышав мой голос.

Но больше всего его удивило, что я говорил шепотом. «Крис, почему ты так тихо разговариваешь?» — спросил он.

«Я на операции, пап. И я не хочу, чтобы кто-нибудь понял, где я сижу». «О!» — ответил он, слегка потрясенный.

Вряд ли, конечно, я был так близко к позициям противника, чтобы меня кто-то мог действительно услышать, но мой отец клянется, что несколькими секундами позже услышал в трубке выстрелы.

«Все, надо идти, — сказал я, не давая ему времени сообразить, что это были за звуки. — Я позвоню тебе позже». Мой отец утверждает, что двумя днями позже я перезвонил, чтобы извиниться за такой бесцеремонный конец разговора. А когда он поинтересовался, что это была за стрельба, я сменил тему разговора.

Построение репутации

Мои колени все еще болели после того случая в Фаллудже, когда меня засыпало обломками. Я попытался достать кортизон, но не смог. Честно говоря, я побаивался, что меня отправят домой по ранению, и поэтому не слишком старался.

Все, что я мог — регулярно принимать таблетки мотрина[86]. В бою, кстати, все было прекрасно — когда ты на адреналине, то ничего не болит.

Но, даже несмотря на боль, я любил свою работу. Может, война — не такое уж хорошее развлечение, но мне она доставляла удовольствие. Мне это подходит.

К этому времени я уже заработал определенную репутацию снайпера. У меня было много подтвержденных ликвидаций. Это был хороший результат для такого короткого периода, — да вообще для любого периода.

За исключением моих товарищей по отряду SEAL, никто не знал моего настоящего имени и лица. Но слухи ходили, и мое нахождение здесь повлияло на мою репутацию.