Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чем дальше, тем страшнее. Меня мучит ревность. И обида. И злость. И тут же глухая, звериная какая-то тоска, словно меня и нет самой по себе, отдельно от него. От тоски прячусь в детской, понимая, что это — не выход. А где выход?
Не знаю.
Кольца вот ношу… зачем? Мое — на пальце. Его — на шее. И Настьке нравится играть с ним. В рот, что самое странное, не тянет, так, гладит камень, ворочает… смотрится. Когда-нибудь она спросит о том, где ее отец. Я ведь спрашивала. Долго, нудно, ходила и ныла, хотя и сама не понимала, зачем мне это знание. И как будет ответить?
Наверное, чтобы отогнать эти мысли, я старалась занять себя, продолжая учиться. Тысяча и одна мелочь, способная испоганить настроение леди.
Столовые приборы во всем их многообразии… и поведение за столом… как правильно входить в комнату. И покидать ее.
Вставать.
Садиться. Надевать перчатки. Держать зонтик. Подавать руку и разговаривать. Доносить до собеседника мысль не только словами, но и тоном, жестами…
…использовать веер.
Сложно быть женщиной в этом странном мире. Тысяча и одна мелочь для создания совершенной маски, за которой никто не разглядит правды. И удерживать ее неимоверно сложно. Но зато голова занята не теми мыслями, которые вызывают тоску.
А Настюха, оставив брошь в покое, полезла за кольцом.
…и все-таки надо позволить каждой участнице самостоятельно оформить стенд. Но при этом удержать дам, чья буйная фантазия искала точку приложения, в рамках…
Настюхино лопотание — она все-таки решила поговорить с родительницей — настраивало меня на мирный лад. И глухая далекая боль, заноза на сердце, утихала.
В конце концов, у меня есть почти все. И стоит ли желать большего?
В Саммершир он прибыл по первому снегу. Дорога заняла больше времени, чем Сержант предполагал, отчасти потому, что по пути ему случалось делать остановки или же сам этот путь менять в угоду новым обстоятельствам.
На дорогах становилось неспокойно.
Лошадь Сержант бросил в конюшне при трактире и до усадьбы шел пешком. Четыре мили. Приличная дорога. Сумерки и снег, на котором остаются следы, правда ненадолго. В отличие от «Дубов», «Кленовый лист» был жив. Ворота. Сторожка без сторожа и собаки, которые взвыли было, но тотчас заткнулись. Яблони, те самые, о которых рассказывала Меррон.
Сержант узнал их. Ему так хотелось думать.
Он шел по саду, касаясь влажной холодной коры, знакомясь с деревьями наново. И те молчали, не спеша предупредить хозяев о незваном госте.
Дом был темен, за исключением, пожалуй, одного окна, но и там отблески света были столь слабы, что Сержант не сразу их заметил.
Комната. Столовая, судя по тому, что удалось разглядеть.
Длинный стол. Камин, в котором огонь горел еле-еле. Тройка сальных свечей в канделябре. Слишком мало, чтобы отогнать темноту. И люди боятся.
Женщины — точно.
Незнакома. Сидит вполоборота. Ссутулилась. Склонилась над тарелкой. Неподвижна, точно не женщина — восковая фигура. Изредка отмирает, устремляя взгляд на кого-то, кого Сержант не видит. Но видит ее лицо, дергающееся веко и неестественную улыбку, которую изображают, потому что кто-то хочет, чтобы эта женщина улыбалась.
Девочка рядом с ней вжалась в спинку стула.
У девочки узкое треугольное лицо с плоскими скулами. И знакомый разрез глаз.
Завыли-таки собаки, и Сержант отступил от окна.
Он вернется в дом перед рассветом. Поднимется по лестнице, не отказав себе в удовольствии коснуться широких, отполированных до блеска перил. Заглянет в черное зеркало, но не увидит себя. Оставит влажные следы на ковре.
Задержится у клавесина.
И перед дверью, похожей на многие иные двери.
Откроет. Заглянет, переступив расчерченный тенью порог. Вдохнет застоявшуюся смесь запахов, разделяя их на нити. Дым сигар. И коньяк. Яблочный сидр, который перебродил… пот… человеческий и конский. Рвота.
Сержант подойдет к кровати и убедится, что нашел именно того, кого искал. Скулы и глаза у Меррон от него. А вот губы наверняка от матери достались… и нос тоже. Не южный, плоский, с вывернутыми ноздрями. Другой.
Прижав клинок к горлу, Сержант дождется, когда Торвуд ощутит это прикосновение и откроет глаза. Он поймет, что не надо кричать. Но Сержант все равно приложит палец к губам.
Люди спят: не следует их беспокоить.
Впрочем, в трактире сказали, что новый хозяин «Кленового листа» прежних слуг выставил, но рисковать не стоит. Сержант заставит Торвуда встать. В длинной рубахе, в ночном колпаке тот смешон. И домашние тапочки с кроликовой опушкой вызывают улыбку.
Возможно, эти тапочки Сержант оставит себе. На память.
— У меня есть деньги, — скажет Торвуд шепотом. — Я заплачу.
Да, деньги Сержанту предлагали часто. Но зачем ему?
— В подвале… который при кухне.
Подвал — хорошее место. Тихое. А тело и по частям вынести можно. Сержант на подвал согласился, и Торвуд успокоился. Шел, с каждым шагом вспоминая, что именно он здесь хозяин.
— На кого ты работаешь? — Он осмелел настолько, чтобы обернуться. — Учти, я могу заплатить больше, чем тебе дают…
На кухне перед тяжелой дверью стояла та самая незнакомая женщина, которая отчаянно пыталась дверь открыть. Булавкой. Сунула в замок и ковырялась.
Бестолковая.
Услышала. Обернулась. Побледнела.
— Ах ты ж тварь! — сказал Торвуд. — Мало тебя учил?
Много. Левый глаз женщины заплыл. Губы и нос распухли. Но она стала перед дверью, выставив единственное свое оружие — никчемную булавку.
— Не отдам!
— Не отдаст. Слышишь? Она мне не отдаст? Да я в своем праве…
Торвуд не злился — смеялся.
И женщину с пути отбросил играючи, она неловко ударилась боком о край стола, зашипела, ринулась было к двери, но была остановлена.
Сержант покачал головой.
Женщина расплакалась.
— Бабы. Вечно ноют-ноют… — Торвуд вытащил ключ и отпер подвал. — Иди. Забирай.
Кого?
— Ну, иди. Девки сейчас в цене. Не гляди, что тощая, зато ученая. Смирная.
Он сам выволок девочку, которая сидела за дверью — Сержант мог бы поклясться, что просто сидела, смиренно ожидая любого исхода. И так же спокойно, как не бывает с живым человеком, она перешла в руки Сержанта.
Девочка была маленькой и хрупкой. Угловатой. И с возрастом эта угловатость не исчезнет. Красивой в обыкновенном понимании красоты девочке никогда не стать.
— Все законно, — добавил Торвуд, точно полагая, что Сержанта останавливает именно это. — Я могу сделать с нею все, чего захочу.
А глаза зеленые. Не карие. И Сержант, отдав девочку матери, взглядом указал на выход. Женщина верно все поняла. Исчезла быстро… стражу позовет?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});