Остров - Андрей Алексеевич Кокоулин

глаза. Лаголев, если бы не присутствовал в это время на кухне сам, наверное, подумал о подмене. Догадаться, почему так случилось, было не сложно. Машина мать упорно убивала в себе желание жить и жизнь вообще.

Остров это вернул.

— Зачем? — спросил Лаголев.

Женщина вздохнула. Увиливать, говорить неправду после острова было невозможно.

— Я не видела выхода.

— А сейчас?

Женщина улыбнулась.

— Мама!

Маша, заплакав, ткнулась матери в грудь. Та ласково погладила ее по вздрагивающему плечу.

— Ну что ты, дочка, что ты. Прости меня. Как-то все навалилось… Я не выдержала.

— Маша, — сказал Лаголев, — ты встань-ка тоже.

Девушка подняла голову.

— Куда, на остров?

— Да.

— Вы думаете, мне плохо? — спросила Маша, вытирая слезы. — Мне как раз хорошо.

— Тебе не помешает, поверь.

Девушка хлюпнула носом.

— Ну, раз вы считаете… Игорь.

— Нет-нет, — Лаголев остановил рванувшего на помощь сына, — сегодня без поддержки. Сама.

— Но разве я могу? — растерянно спросила Маша.

Натка кивнула.

— Можешь.

— Я просто не знаю, как это делается.

— Будь с ним честной. Откройся ему. Помоги ему стать частью тебя. Вот и все.

— И еще надо произнести: «Устана-васста-адихтомунаппи», — добавил Лаголев. — Раз пять подряд. Или десять.

Натка фыркнула.

— Лаголев, почему я не знала об этом? — она пихнула его кулаком в плечо.

— Как? Я не сказал? — удивился Лаголев, защищаясь ладонью. — Ай! Ой! Кажется, ты узнала остров с неправильной стороны.

— Ты сейчас тоже узнаешь меня с неправильной стороны.

— Ерунда. У тебя все стороны — правильные. Я проверял.

— Что-о?

— Простите, — выглянула из-за ниши девушка, — так надо повторять «Устана-ваша…» или нет?

И они дружно, со смехом, крикнули:

— Нет!

Неделя пронеслась ярким болидом. Оглядываясь на прошедшие дни, Лаголев с трудом вспоминал прежнюю, доостровную жизнь. В сущности, там и вспоминать было нечего. Жуть и Кумочкин с топором.

Странно было другое. Мир вроде бы остался прежним, в нем, как мутной, темной субстанции, варились люди, запутавшиеся, замороченные, полные забот и тревог, мнимой свободы и пьяной вседозволенности. Но Лаголеву казалось, что, когда он, покидая квартиру, шел по городу, вокруг становилось светлее. Субстанция отпускала людей, прыскала испуганно в тень, и тепло острова вымарывало в душах тех, кто был поблизости, ее навязчивые следы. Он видел это по лицам.

Игорь влюбился в Машу. Что было не удивительно. Был бы Лаголев моложе, без Натки, тоже вздыхал о ней по ночам. Маша ходила к ним теперь регулярно, веселая, удивительно, невозможно похорошевшая, и Лаголев был уверен, что на улице, на лавочках, во дворах дежурят посменно молодые и не очень воздыхатели. Как бы еще серенады под окнами петь не начали. Венец творенья, дивная Диана.

Маша водила маму и иногда брата с сестрой. Ухаживания Игоря воспринимала с улыбкой. Ни Натка, ни Лаголев не вмешивались.

Как-то сами собой в обиход вошли вечерние посиделки, раз уж тесная квартирка заполнялась людьми. Наткина огненно-рыжая подруга с работы, Галина Никитична с Вячеславом Алексеевичем, Машина мама, сама Маша, соседи, люди, которым Лаголев и Натка открыли остров. Все пили чай.

Чайник ставился большой, трехлитровый. Шли тихие разговоры, вспыхивал негромкий смех. Было легко и уютно. И остров казался большим, мохнатым, теплым котом, разлегшимся рядом и заботливо и покойно посапывающим. Кто-то приносил печенье, рассыпал из карманов леденцы, кто-то ставил на стол маринованные огурцы собственного рецепта, кто-то доставал кулек с приготовленными в духовке солеными сухариками, кто-то наливал в розетку сливовое, алычовое варенье. Рады были всему.

Остров давал незабываемое ощущение единения, общего пространства и защищенности. Хотя, конечно, в разговорах проходились и по ценам, и по Ельцину с правительством, устроившим дефолт прошлым летом, но как-то беззлобно, с сожалением. Мол, дураки, что с них взять? Во всех до единого жило чувство, что скоро все изменится к лучшему.

Остров же. Остров. Он не просто так.

Ах, кое-кого из высоких кабинетов, впрочем, не мешало бы поставить за холодильник! Чтобы совесть проснулась. И доброта. Мечты, мечты!

То один, то другой гость или гостья вставали на выделенный пятачок в нише и подзаряжались, выпадая из компании на две-три минуты. Их потом было видно по мягким, чуть светящимся лицам.

Говорили о хорошем, вспоминали приятное, и, что самое удивительное, с каждым днем хорошего становилось больше. Крохотное внимание, мелкая помощь, слова благодарности, сочувствие, ласка, смех.

В один из дней перед сном Лаголев встал на остров, окунулся в привычное уже тепло и прошептал, борясь с комком в горле:

— Спасибо тебе. Спасибо.

Потом Игорь привел парня с настороженными, злыми глазами. Парень назвался Чирой. Он встал на остров, посмеиваясь, видимо, заранее считая, что ему покажут фокус, карточный шулерский трюк, а сошел с него потрясенным и задумчивым и долго смотрел на свои пальцы, сжимая и разжимая кулаки.

— Заходи еще… Чира, — сказал ему Лаголев.

— Валера я, Чирков, — сказал парень.

И несмело, словно с непривычки, по-доброму, улыбнулся.

— Саш, знаешь, чего я боюсь? — спросила Натка.

Она забралась под одеяло и ждала, пока Лаголев окончательно разоблачится, чтобы выключить ночник. Лаголев сложил брюки на стуле, потом сходил к окну, приоткрыл форточку. Двор был темен, и соседний дом был темен тоже. Казалось, что из него все давным-давно съехали. До последнего жильца. Лаголев прищурился. А, нет, кое-где теплятся огоньки.

Заполночь.

Отчего-то загрустив, он вернулся к постели. Натка завернула одеяло, чтобы Лаголев поскорей лег. Честное слово, когда тебе отворачивают одеяло — это элемент счастья.

— Так чего ты боишься? — спросил Лаголев, нырнув в тепло к жене.

Натка придвинулась, и он окунулся в ее губы, ее волосы, ее дыхание. Вот, под рукой, ее грудь с кнопочкой соска.

— Я боюсь, что однажды все это кончится, — сказала Натка, прижимаясь.

— Что — все? — спросил Лаголев.

— Такая жизнь. Мы. Остров.

— Нат, почему вдруг все это должно кончится?

— Потому что возникло само по себе. Вдруг остров просто исчезнет? Или, я не знаю, пересохнет?

Лаголев улыбнулся.

— Но мы-то останемся. И память наша останется.

Он поцеловал жену. Натка ткнулась лбом ему в щеку.

— А если этого будет недостаточно?

— Тогда я сдвину холодильник еще на метр, — сказал Лаголев.

Натка рассмеялась.

— Замечательное решение проблемы.

За стенкой прошлепал на кухню сын. То ли чаю себе налить, то ли перед сном на острове постоять.

— Как думаешь, сложится у него с Машей? — спросила Натка.

— Я бы не стал так далеко загадывать, — сказал Лаголев. — Им всего по пятнадцать лет.

— Акселерация, муж мой. Ранее развитие.

— Не, ну, это я, положим, заметил. Ты еще не знаешь, какая у него… хм, акселерация… Все равно дети. Глупостей бы каких не натворили.

— А мы с