Deng Ming-Dao - ХРОНИКИ ДАО

У Великого Мастера было тринадцать учеников, самым младшим из них оказался Сайхун. Следующим по старшинству был даос по имени Бабочка. Ему было под тридцать. Остальные одноклассники были гораздо старше Сай-хуна. Все они давно прошли обряд пострижения в монахи и достигли определенного уровня совершенства еще до того, как Сайхуна зачислили в ученики. Они относились к юноше явно с небольшим интересом, как к ребенку, и приняли его в свое общество только потому, что Сайхун был членом внутренней группы учеников Великого Мастера. Из всех них только Бабочка был всего лишь на семь лет старше Сайхуна, так что естественно, что дружба двух молодых людей с годами росла и крепла. Если Великого Мастера можно было условно назвать отцом Сайхуна, то Бабочка приходился ему старшим братом.

И действительно, он относился к младшему товарищу настолько внимательно, что такого нельзя было ожидать и от родного брата. Бабочка всегда обращался к Сайхуну тепло, заботливо и щедро; а настоящие братья, из-за высоких требований и амбиций родителей, всегда были настроены на соперничество. Каждый брат жил и воспитывался отдельно от других; каждый имел своего собственного учителя и готовился добиться особого успеха на своем пути. В общении с Сайхуном они проявляли не братскую любовь, а только родственную критику да жесткие, ревностные оценки. Приходя домой, Сайхун всегда чувствовал себя неуклюжим и глупым недоучкой на фоне остальных братьев, которые уже успели стать известными учеными, одаренными военачальниками или удачливыми коммерсантами. Сайхун же всегда оставался простым монахом, который никогда не принесет своей семье ни особого шика, ни славы. Только в общении с Великим Мастером и остальными тринадцатью учениками юноша обрел настоящую семью, где его воспринимали как личность. И именно Бабочка дал ему возможность ощутить, как же хорошо иметь старшего брата.

Каким бы странным ни показалось это совпадение, но второе имя, которое дали Сайхуну при посвящении в даосы, также было Бабочка. Великий Мастер поступил так по трем причинам: во-первых, Сайхун восхищался примерами красоты; его привлекали изящные предметы искусства, великолепные пейзажи и экзотические цветы. Во-вторых, Сайхун быстро уставал от однообразия. Он часто перескакивал от предмета к предмету, от увлечения к увлечению – как правило, в результате перепадов настроения. И наконец, бабочки просто любили Сайхуна. Они часто порхали вокруг него и иногда даже садились сверху. Вот почему юношу прозвали Даос-Бабочка: так же как и насекомого, его привлекала красота, но он никогда не задерживался долго на каком-нибудь одном аспекте жизни. Вот так в Хуашань появились две Бабочки – Сайхун, который так любил все прекрасное, и старший Бабочка, который был прекрасен сам по себе.

Старший Бабочка, казалось, воплощал в себе все то, к чему только мог стремиться какой-нибудь молодой человек. Ои был образован, умен, мог легко вступить в спор с любым, начиная с убеленного сединами ученого и заканчивая государственными министрами. Он мог уверенно принять участие в состязании поэтов-импровизаторов, причем это позволяло лишь немного увидеть степень его осведомленности в литературе, истории и философии. Он слыл признанным музыкантом, и даже старые сморщенные монахи, которые вроде бы давно уже утратили всякий интерес к земным радостям, улыбались, когда Бабочка-старший играл на лютне.

Старший товарищ Сайхуна был привлекателен той мускулистой красотой, которая приобретается за долгие годы занятий боевыми искусствами. Его гладкое лицо светилось атлетическим совершенством, а глаза всегда оставались внимательно-цепкими. Как правило, Бабочка всегда улыбался при встрече с другими. Люди на улицах останавливались, чтобы бросить восхищенный взгляд на статного молодца; старики находили Бабочку добродушным и готовым всегда помочь мудрым советом. Молодое поколение хуашаньских даосов буквально молилось на него, даже несмотря на то, что Бабочка не был монахом, – в свое время Великий Мастер приютил у себя сироту, и с той поры Бабочка видел перед собой только все лучшее, что могли предложить мир светской и мир монастырской жизни.

Когда Сайхун добрался до небольшой лужайки, там уже были Бабочка и еще несколько учеников. С шестом в руке, Бабочка проверял умение остальных учащихся. Сам он учился быстро, но никогда не отказывался помочь другим.

– По-моему, я никогда непоймуэто упражнение, – вздохнул стройный паренек из провинции Шаньси, которого звали Хризантемой.

– И я тоже, – откликнулся другой юноша с сильным шаньдунским акцентом, – когда-то я умел это делать, но потом Мастер изменил некоторые движения. Наверное, он сам забыл, как это делать.

– Да-да, – согласился первый. – Даос Больной Журавль стареет. Должно быть, это признаки старческого слабоумия.

Бабочка рассмеялся:

– Даос Больной Журавль более живой и разумный, чем все мы трое в расцвете нашей молодости. Он выигрывает состязания поэтов и прошел испытания при дворце Императора.

– Да, мы знаем это, – сказал Хризантема, – но все равно он ничего не помнит. Мы бы давно уже закончили это упражнение, если бы он не толок до сих пор воду в ступе.

– Не помнит? Закончили бы? Да ведь у вас двоих нет классического образования! – воскликнул Бабочка.

– Какого классического образования? – проворчал ученик из Шаньду-на. – В наши-то дни? Проснись, старший брат, на дворе уже 1941-й год!

– Но разве вы не помните старого изречения? – терпеливо продолжил Бабочка. – «Если плывешь по океану знаний, никогда не доберешься до берега». Мастер помнит множество старых стилей. Сейчас он как раз занимается тем, что проводит вас через различные стадии совершенствования. Когда вы усвоите эту технику, он покажет вам более совершенный ее вариант и еще больше усложнит ее. Цикл упражнений останется прежним, но движения станут более отточенными и изящными. В этом случае вы сохраните свежесть формы, а заодно и собственный интерес. Поскольку вы никогда не сможете быть уверенными в том, что последует дальше, ваше любопытство не угаснет и вы не ощутите скуки.

В любом типе деятельности должно быть определенное разнообразие. Танцы, драматическое искусство, живопись и, конечно, физические упражнения – все должно быть привязано /к своей тематике, но одновременно хранить индивидуальные черты и основной мотив момента настоящего. Мастер изменяет свое обучение в соответствии с вашим пониманием. Он ждет вашей готовности идти дальше. Он чувствует, когда процесс изучения стиля начинает топтаться на месте, и сразу же готов дать вам очередной новый элемент, чтобы вы продвинулись вперед.

– Тише! – прикрикнул до сих пор молчавший монах. – Мастер идет!

Ученики поспешно выстроились в шеренгу. Пока они равнялись, Сайхун посмотрел на двух монахов, с которыми только что говорил Бабочка: судя по всему, он зажег их своей речью. Потом он обернулся, чтобы посмотреть на мастера… и обомлел – было видно, что сегодня старый учитель в боевом настроении.

Даосу Больному Журавлю было немного за пятьдесят. Тонкие и сухие волосы, местами уже тронутые сединой, были схвачены в традиционный тугой узел. Кожа у мастера была цвета темной меди; в сочетании с седоватыми усами контраст был еще разительнее. Рот у него был небольшим, щербатым.

Узкие щелочки глаз казались двумя штрихами, нанесенными кисточкой для письма по обе стороны от хрящеватого, орлиного носа. Внутренние уголки глаз сходились в узкие, закрученные вовнутрь полоски. Мешков под глазами не было, зато были морщины, частично от яркого солнечного света, частично он долгого чтения по ночам при свете масляного светильника.

Имя мастеру дали исходя из внешнего вида. Он был тощим, как палка, со слегка сутуловатой шиной и впалой, почти вогнутой грудью. Шея, казалось, была гораздо длиннее, чем следовало бы. Вообще-то он скорее напоминал пугало; но однажды мастер позволил Сайхуну коснуться себя, чтобы ученик прочувствовал некоторые особенности мускульных движений. Тогда Сайхун с удивлением ощутил, что тело мастера было твердым и жилистым – сдавить его до кости оказалось невозможным.

По привычке Даос Больной Журавль держал руки сложенными за спиной. На нем всегда была серая одежда с настолько длинными рукавами, что они свисали по бокам. Из-за этого Даос Больной Журавль временами казался лишенным верхних конечностей – совсем как журавль, который неподвижно стоит на своих ногах-спицах.

Мастер начал ходить взад-вперед перед строем учеников, внимательно вглядываясь в глаза каждому из них.

– Доброе утро, Учитель! – хором произнесли ученики.

– Ф-фу! Не называйте меня учителем! У вас нет никакой дисциплины, коль скоро вы болтаете такое. Баш галдеж был слышен еще с горной тропы.

Все промолчали на это – разговаривать не разрешалось.