Том 3. Ангел Западного окна - Густав Майринк

раз вовремя, ибо в ту же ночь тайный агент... в общем, он скоропостижно скончался, — быстро поправился незнакомец. — От одной жившей в борделе шлюхи я узнал, что старый сводник еще на службе у Кровавого Боннера занимался поисками этих вещей, и он их таки нашел, но находку свою утаил и

оставил реликвии у себя. Шары каким-то необъяснимым образом на некоторое время у него исчезли, а потом не менее загадочно вернулись на место.

«Поистине чудесны дела Твои, Господи!» —подумал я, совершенно отчетливо вспомнив, как бросал шары из окна.

   — И вы откупили их у тайного агента, когда он уже лежал на смертном одре? — допытывался я.

   — Н-нет. — Незнакомец отвел глаза в сторону, явно избегая моего испытующего взгляда, однако быстро собрался и как-то неестественно громко сказал:.— Он их мне подарил.

Я понимал, что этот человек лжет, и уже начал раскаиваться в заключенном соглашении. Неужели убийство? Жизнь старого сводника или книга с шарами? Мои сомнения и колебания стали еще сильней, когда мне внезапно открылось, что то ночное видение человека с отрезанными ушами могло быть и предостережением. Но уже вследующий миг я успокоил себя тем, что все мои подозрения не имеют под собой никакой реальной почвы, а незнакомец эти реликвии в самом худшем случае просто украл, да и украл-то у того, чья совесть была далеко не безупречна; К тому же искушение стать совладельцем этих сокровищ было слишком велико, и я не смог себя заставить без лишних слов указать незнакомцу на дверь, как и следовало, по всей видимости, мне, ученому и дворянину, поступить. Я же уговаривал себя тем, что само Провидение послало мне в дом человека, дабы приобщился я благодати Камня бессмертия. Кроме того, и мои пути в юности не всегда бывали так уж прямы и безгрешны, посему нет у меня права вставать в позу судьи перед этим отчаянным малым. В общем, не мудрствуя лукаво, порешил я судьбу не искушать и просил незнакомца, который представился под именем Эдварда Келли, быть желанным гостем в доме моем, а в знак того, что не только заключение об истинности и ценнocmu реликвий, но и сами испытания, коим подвергну их, будут честными и непредвзятыми, протянул ему руку. Как я узнал от него, начинал он каким-то полулегальным нотариусом в лондонских трущобах, потом странствующим аптекарем и шарлатаном обошел чуть не всю Европу, уши же были у него публично отрезаны за подделку документов.

Теперь же Промыслу Божьему было угодно послать его в мой дом!

Пути Господни неисповедимы, и я принял его таким, каков он есть, несмотря на возражения моей любимой жены Аны, которая с первых же минут почувствовала какое-то инстинктивное отвращение к этому корноухому бродяге...

Через несколько дней я в его присутствии произвел в лаборатории

первую пробу обейх пудр — результаты превзошли самые смелые ожидания: при совсем мизерной проекции мы получили из двадцати унций свинца почти десять унций серебра, а из того же количества олова — немногим менее десяти унций чистого золота. Мышиные глазки Келли сверкали как в лихорадке, и ужаснулся я, завидев, во что превращает человека алчность. Он, конечно, предпочел бы тут же, на месте, превратить все содержимое шаров в золото и серебро, поэтому мне пришлось напомнить ему, что пудру следует расходовать предельно бережливо, особенно «Алого Льва», которого и так было немного.

Для себя же я решил твердо и свято — и объявил это ему прямо — никогда и ни при каких обстоятельствах не использовать ни грана драгоценной пудры ради земного обогащения, но направить все помыслы мои лишь на то, чтобы извлечь из книги святого Дунстана тайну приготовления Философского камня, и единственно в том случае, если мне когда-либо будет суждено узнать, как осуществляется проекция алой тинктуры для трансмутации в нетленное, реально воскресшее тело, я употреблю ее на это святое действо. На что у Келли лишь презрительно дрогнули уголки рта».

А червь сомнения по-прежнему точил мою душу, отделаться от него я не мог, ведь, в конце концов, сокровища эти приобретены нечестным путем; кроме того, меня мучила мысль, что над реликвиями, похищенными из могилы адепта, наверняка тяготеет тайное проклятье, к тому же у меня самого рыльце в пушку, ведь это я являюсь хоть и невольной, а все же причиной тех давнишних бесчинств ревенхедов. Вот что подвигло меня принести, по крайней мере, обет — употребить попавшие ко мне ценности лишь на цели высокие и благородные. Как только я проникну в тайну алхимического процесса, наши пути с Келли разойдутся сами собой; пусть тогда он, сколько его душе угодно, припудривает «Алым Львом» неблагородные металлы и гребет золото лопатой, чтобы, став богатым как царь Мидас, пропивать его в трущобных борделях с продажными девками, —мне от этого не будет ни жарко ни холодно, равно как и ему оттого, что я в поисках Философского камня преследую совсем иные цели и лишь малую часть пудры использую для дистилляции бессмертия, дабы дожить до «химической свадьбы» с моей королевой, когда Бафомет воплотится в меня и корона вечной жизни увенчает мое двойное чело. Этот «Лев» выведет меня на дорогу к моей высочайшей невесте!»

Интересно, с тех пор как этот бродяга Келли вошел в мой дом и делит со мной и дневную и вечернюю трапезу —при этом он чавкает и рыгает как свинья, —мне с каждым днем все больше и больше не хватает верного лаборанта Гарднера, покинувшего меня.

Много бы я дал, чтобы узнать его мнение об этом приживале, который таю или иначе, несмотря на явную абсурдность такого допущения, напоминает мне бессознательного медиума Бартлета Грина! Не потому ли, подобно сказочному неразменному фартингу, вернулся ко мне этот дар из оскверненной могилы святого?! Не был ли его первым дарителем зловещий Маске, тайный союзник Бартлета Грина, неуловимый посланец судьбы?

Но постепенно эти опасения вез следа уходили, как и дни, которые тянулись ленивой серой чередой. И вот все уже кажется мне вполне обыденным, и я с удивлением спрашиваю себя, что, собственно, меня так настораживало: ни Маске, ни Келли конечно же не являются агентами Бартлета, они просто слепые орудия всемилостивого Провидения, которое ведет меня чрез все препоны и ловушки темных сил к моему грядущему спасению.

В противном случае разве оказались бы дары святого в руках отверженного?! И неужели же священные реликвии могут принести в дом несчастье? И почему из потустороннего на меня должно обрушиться проклятье благочестивого епископа — на меня,